Во время переправы небо еще больше потемнело, в воздухе похолодало, и чаек носило ветром, как старое тряпье.

Боюсь, что Шотландия не по мне, подумала я, когда мы тряслись по узким дорогам. Между скалами виднелось угрюмое море.

Слева возвышался в тумане огромный величественный замок.

— Неплохой загородный домик, — сказала я.

— Там живут Бастер и Коко, — сказал Рори, — а мы здесь.

Я полагаю, некогда это был дом замкового привратника — довольно большой двухэтажный каменный дом, увитый плющом и окруженный заброшенным одичавшим садом.

Я начала цитировать Суинберна, но Рори бросил на меня такой взгляд, что я сразу же умолкла.

Я также сочла за благо не отпускать шуточек о том, как молодую жену обычно вносят в дом на руках. Рори был в ужасном напряжении, как будто ожидал, что каждую минуту может произойти нечто страшное.

Его ожидания оправдались. Я в жизни не видела такого беспорядка: разбитые бутылки, опрокинутые лампы, перевернутые столы, разбросанные по полу стаканы, повсюду пыль и паутина. Спальни походили на полные окурков пепельницы, внутренность холодильника — на доисторическую растительность, а на зеркале кто-то написал помадой «Прощай навсегда».

В доме была огромная студия, гостиная, где стены были сплошь заставлены книгами, две спальни наверху, кухня и ванная; все в жутком виде.

— О Боже, — сказал Рори, — я же просил мать найти кого-то убираться.

— Ничего, лет сто-двести — и все будет в порядке, — сказала я.

— Я не желаю, чтобы ты возилась тут как Белоснежка. Сегодня мы ночуем в замке, а завтра я найду кого-нибудь.

В спальне я выглянула из окна. Вид был фантастический. Дом возвышался прямо над морем на восьмиметровом утесе.

— Надеюсь, что часто падать нам не придется, — сказала я и вдруг заметила на постели цветы в целлофановом пакете.

— Посмотри, кто-то все-таки вспомнил о нас.

Но я тут же в ужасе замолчала, увидев, что это был похоронный венок из лилий. В конверте лежала карточка с черной каймой с надписью: «Добро пожаловать домой, мои милые».

— Чудовищно, — сказала я дрожащим голосом. — Кто бы это мог сделать?

Рори взял карточку.

— Какой-нибудь шутник, у которого на меня зуб.

— Но это ужасно.

— И совершенно не имеет значения. — Он порвал карточку и, открыв окно, выбросил венок, который, покружившись в воздухе, рухнул на скалы.

Я с изумлением взглянула ему в лицо, вдруг вспыхнувшее каким-то непонятным злорадством.

— Иди ко мне, — сказал он неожиданно мягко.

Притянув меня к себе, так что моя голова оказалась у него на плече, он одной рукой сжимал мою руку, а другой гладил плечо.

Улыбнувшись, он обхватил длинными пальцами мою кисть там, где отчаянно бился пульс.

— Бедная крошка, — прошептал он. — Пошли. — Он потянул меня в соседнюю пустую комнату с огромным окном, выходившим на дорогу, и начал меня целовать.

— Не задернуть ли шторы? — пробормотала я. — Нас видно с дороги.

— Ну и что? — прошептал он.

Вдруг я услышала на улице шум колес. Быстро повернувшись, я увидела, как мимо пронесся синий «Порше». В огромных глазах сидевшей за рулем рыжеволосой женщины были ненависть и отчаяние.

Мне понравилась жизнь в комфорте и великолепии замка, и я с удовольствием познакомилась с Вальтером Скоттом. Так звали черного Лабрадора Рори, жившего во время его отсутствия у егеря. Это был очаровательный пес, добродушный, прожорливый и не так хорошо воспитанный, как хотелось бы Рори.

Через несколько дней мы вернулись к себе (прибранный дом выглядел очень мило), и началась наша супружеская жизнь.

Для меня она оказалась нелегкой. Я твердо вознамерилась стать чудесной маленькой феей домашнего очага, оставляющей повсюду следы своего волшебного прикосновения, но, как заметил Рори, мои единственные следы были чулки и белье, с которых капало в ванной, да еще следы туши для ресниц на полотенце.

Я пробовала и готовить. Однажды я взялась приготовить мясо с сыром и баклажанами и провозилась до часу ночи. На Рори, привыкшего к французским изыскам Коко, оно не произвело никакого впечатления.

Часами я занималась стиркой. Прачечной на Иразе не было, и белье долго лежало в наволочках, пока я собиралась его выгладить; у Рори никогда не оказывалось чистых трусов, когда они были ему нужны.

Через пару недель он сказал вполне миролюбиво:

— У нас здесь столько паутины, что хоть паучий заповедник открывай. Домашняя работа явно не для тебя, поэтому я нанял женщину, она будет приходить четыре дня в неделю и заодно гладить мои рубашки. — Я испытала ужасную неловкость, но в то же время и облегчение.

Миссис Мэкки оказалась весьма сомнительным благом. Убиралась она отлично, но была страшная сплетница и явно безумно раздражала Рори. С ее появлением он начал исчезать в горы на этюды, а мы с ней сидели, болтая и попивая сидр.

— У меня нога разболелась, — сказала она однажды утром. — Придется мне пойти к доктору Маклину.

— Финну Маклину?

Она кивнула.

— А что представляет собой его сестра Марина?

— Она немного не в себе, хоть мне и не подобает так говорить. У Маклинов никогда не было денег. Ее отец был хороший врач, но деньги беречь не умел. Марина вышла за этого старика из-за его богатства и теперь вгоняет его в гроб. Быть может, раз молодой доктор вернулся, он ее приберет к рукам.

— Почему он вернулся, если он так преуспевал в Лондоне?

Она пожала плечами.

— Ираза к себе притягивает. Все они сюда возвращаются.

Ираза — остров блаженных или проклятых. Я могла понять, почему никому не удавалось избежать его волшебного очарования и почему только здесь Рори находил вдохновение.

От окружающей природы захватывало дух, словно осень решила развернуться вовсю, прежде чем уступить суровой северной зиме. Склоны холмов опалял рыжий, как шерсть сеттера, папоротник, пламенели желтизной каштаны, пронзительно зеленели акации.

Поскольку Рори целыми днями рисовал, у нас с Вальтером Скоттом была бездна времени для прогулок. Как у морской звезды, у острова выдавались лесистые оконечности. На одной из них жили мы, на другой — Бастер с Коко, на следующей Финн Маклин и еще на одной — Марина и Хэмиш. Между ними белели домики местных жителей.

Однажды под вечер, в конце октября, я пошла в Пенлоррен, крошечную столицу острова.

Пенлоррен — странный сонный городок, изысканно красивый, вроде северного Сен-Тропеза. Залив окаймляют покрытые лесом холмы, но главная улица представляет собой полумесяц разноцветных домов, темно-зеленых, розовых, белых и синих. В лодках рыбаки раскладывали в ящики свой клейкий серебристый улов.

Проходя по улице, я почувствовала, что за мной следят. Неожиданно повернувшись, я увидела припаркованный у тротуара синий «Порше». Та же самая рыжая женщина наблюдала за мной огромными глазами с каким-то беззащитным выражением. Я улыбнулась ей, но она включила мотор и помчалась по улице, распугивая прохожих.

— Кто это? — спросила я стоявшего поблизости рыбака. Я почему-то уже знала, что он ответит «Марина Маклин».

Я забыла купить картошки и вернулась в магазин. Болтавшие там три кумушки не слышали, как я вошла.

— Вы видели молодую женушку Рори Бэлнила? — спросила одна.

— Бедная девочка, такая хорошенькая, и надо же ей было выйти за такого дьявола.

— Быть беде, — сказала третья. — Ведь доктор Маклин-то вернулся.

Тут они увидели меня, закашляли и начали проявлять оживленный интерес к мешку с репой.

Чувство беспокойства, испытываемое мной с моей первой брачной ночи, нарастало. Прошло еще две недели. Мне пришлось перестать притворяться, что у нас с Рори все в порядке.

Я была от него в таком умопомрачении, что мне все время хотелось до него дотронуться и не для секса, а просто взять его за руку или лежать ночью, прилепившись к его спине, как ложка к ложке в коробке со столовым серебром. Но у Рори, по всей видимости, не было ни малейшего желания прикасаться ко мне, разве только когда мы занимались любовью, что случалось все реже и реже.