— Отпустите меня, — вдруг попросил он. — Там мой отец… мать с ума сходит… они меня уже похоронили. Зачем я вам? Вы боитесь, что я о вас расскажу? Но я дам слово чести, что ничего не скажу, ничего! — он был готов разрыдаться. Найте хмуро взглянул на него.

— Я понимаю твоё отчаяние, но зачем рассуждать о невозможном?

— Если вы меня не отпустите, то я… прыгну вниз! — крикнул Айнат.

Найте взглянул в его глаза.

— Прыгай. Это лёгкий путь.

Секунду они смотрели друг на друга. Теперь в глазах пленника не было слез. Они стали жёсткими.

— Я всё равно не смогу стать одним из вас, — раздельно сказал он. — И я не хочу жить с этими… — его ноздри начали подергиваться, — с этими убийцами.

— Потерпишь, — ответил Найте. Помолчал и закончил. — А если попытаешься сбежать, я тебя убью.

Найр отвернулся, зло прикусив губу. Найте понял, что добром их прогулка не кончится. И тут заговорил Вайми, — всё это время он сидел в глубокой задумчивости.

— Это мой пленник, Найте, не твой. И я бы его отпустил… с одним условием.

— С каким? Отрезать ему язык?

Вайми упрямо мотнул головой.

— Нет. Если он согласится отвести меня к своему отцу и к его другу Лархо. Тот знает нашу древнюю речь. Я тоже должен её знать, я должен знать слово!

— Тобой овладело безумие, — глухо сказал Найте, глядя в сторону. — Как оно овладело твоим другом Анмаем. Помнишь, он сказал нам на прощание: «Лучше не жить, но непременно знать».

— Нет, — очень спокойно и ровно сказал Вайми. — Я хочу жить. Но я должен знать, кто мы, зачем мы живём. Там, за этой дверью — разгадка. И я первым из Глаз Неба побываю там, — он показал на город. — Если один из них узнал всё о нас, то я узнаю всё о них. Разве не справедливо? Меня там лишат свободы, но наверняка не убьют. Айнат это вынес, а я сильнее его. И, если нам удастся протянуть между нашими народами хотя бы ниточку… теперь ты видишь, сколь многое зависит от одного похода?

Айнат, разинув рот, восхищенно смотрел на него. Сейчас, когда низко стоящее уже солнце сделало все цвета сочными, словно жидкая краска, Вайми казался отлитым из его загустевшего света, удивительно яркого на фоне глубокой синевы неба. Такой кожи как у этого парня, Айнат не видел больше никогда и не у кого. Чистая, ровного темно-золотого тона, плотная до идеальной гладкости, до зеркального сияния, такая упругая, что казалось, её невозможно оцарапать — только пробить, и то, не у всякого хватит силы. В сравнении с Вайми его закутанные в ткани собратья-найры выглядели, как белесые личинки в гниющем пне. Не человек, да… но может, нечто большее.

Найте идея восхитила куда меньше. Он уже потерял так одного друга — и не знал, сможет ли пережить потерю второго. Вайми, конечно, невыносимый болтливый идиот… но жить без него так же жутко, как без глаз или ушей. Он был не часть мира, он был — сам мир.

— Зачем тебе это? — резко спросил он. — Не всё ли равно, зачем мы живём — если живём?

Вайми хмуро посмотрел на него. Косой свет солнца задел синие радужки его глаз — и сейчас они тоже сияли.

— Меня слишком мало. И мира вокруг — слишком мало. Таким неполным я жить всё равно не могу — надоело уже мучиться. Так что или я это исправлю — или… мне будет уже всё равно.

— По мне, так тебя слишком много, — ответил Найте. — а мир вокруг — смотри, огромный! Ну, чем ты недоволен?

Вайми вздохнул. Поджал одну ногу, сложил руки на колене, оперся о них подбородком.

— Я не знаю, как это всё объяснить… Вся красота мира — лишь тень того, что мне видится, понимаешь? И ладно бы, но мне ума не хватает, чтобы вообразить всё, что хочется. Вот что ужасно.

Найте хмыкнул.

— Откуда ты знаешь, что тебе хочется, если ты не можешь этого вообразить?

Руки Вайми взметнулись в странном жесте — казалось, он хотел что-то поймать или вылепить из воздуха. Юноша удивленно взглянул на них — и вдруг так мотнул головой, что волосы, взметнувшись от ветра, хлестнули его по лицу. Вайми вновь резко мотнул головой, отбросив их назад и вздохнул.

— Я знаю, что хочу видеть — но вижу только тени, понимаешь? Я не могу сделать их такими же реальными, как это, — он повел рукой вокруг. — Не могу ходить там, как здесь.

— И что? — Найте удивленно посмотрел на него. — Я тоже не могу — но мне от этого не плохо. А ты как будто на углях сидишь.

— Тебе-то что, ты… — Вайми подавился воздухом, глотая обидное, но очевидное «дурак». — Прости. Ты не такой, как я и это тоже плохо: никто не может мне помочь.

— Вот именно, — зло сказал Найте. — Будешь сидеть у найров в яме — и никто не сможет тебе помочь. Неужели ты по своей воле хочешь пойти к ним в плен? — сама мысль об этом казалась бредовой. «Свободный, как Вайми» — такая вот в племени сложилась пословица.

Вайми вздохнул. В плену он бывал, и очень много раз — в детстве, когда все они упоённо играли в войну. Весь смысл тогда был — взять врага в плен. У пленного отбирали всё-всё-всё и в таком виде сажали в яму, иногда на недели. Это было обидно и очень скучно — сидеть голым задом в грязи, не имея для развлечения ничего, кроме пальцев ног. Но ведь мысли в яму не посадишь — и именно там Вайми научился мечтать…

— Понимаешь, — сказал он, — у нас в племени есть Три Возраста. Первый — Возраст Любви. Пятнадцать лет, когда мы познаем подруг и становимся взрослыми, получаем право жить где угодно и делать что угодно. Его мы уже прошли. До Третьего Возраста — двадцати четырех лет, Возраста Свободы, когда мы сможем оставить мир по своей воле — нам ещё далеко, как до звёзд. Но есть ведь ещё и Второй Возраст — Возраст Поступков. В этом возрасте каждый должен совершить что-то особенное — поступок, по которому его запомнят и будут помнить в будущих поколениях. И это возраст восемнадцати лет. Мне скоро восемнадцать. И я хочу, чтобы меня запомнили! Если меня запомнят, как дурака, отдавшего свою свободу найрам — пусть! Лучше так, чем уйти никем, безвестным.

— И что ты будешь делать, если тебя не отпустят? — спросил Найте. Он видел глаза друга — тот понимал, на что идёт, и Найте завидовал его мужеству.

Вайми усмехнулся.

— Если меня не отпустят, я убегу.

Они расстались у ворот крепости. Сцена получилась тягостной, неприятной для всех её участников. Айнат рассыпался в благодарностях и клялся, что ни словом, ни намеком не выдаст ничего, что может повредить их племени, но Найте не слушал его. На душе у него было удивительно гадко. Больше всего на свете он хотел воткнуть копье в глотку этого несчастного мальчишки, решив тем самым все проблемы. Он так бы и поступил… но рука не поднялась на безоружного. Одно дело — убивать тех, кого не знаешь, особенно если они хотят убить тебя. И совсем другое — убить того, с кем разговаривал, кого — хотя бы иногда — мог понять…

А ведь если Айнат расскажет своим о селении Глаз Неба и его окрестностях — это, как минимум, сильно осложнит им жизнь. Если он решит молчать, нужные сведения могут выбить силой — и из него, и из самого Вайми тоже.

Больше всего Найте боялся за друга — попав в руки найров, Вайми почти наверняка погибнет, причем ни за что. Но если он разрушит его план, убив пленника, их дружба кончится навсегда — и кто скажет, что хуже?

Найте вдруг с ужасом понял, что древние были правы. Они говорили, что никакое зло не может постичь человека, пока он не хочет этого. То есть, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочет. А вот стоит ему хотя бы в самой тайной глубине души согласиться с якобы неизбежным — он пропал. Как пропадал сейчас он сам. Предательство Айната, почти неизбежное, грозило им страшными, непоправимыми бедами. С другой стороны, он знал Вайми. И, если тот достигнет цели — почему нет? — что будет значить для них тогда какое-то предательство? Но всё же, как мучительно решать в одиночку судьбу племени… Что тут ещё можно сделать? Орать на Вайми бесполезно — он, наверное, единственный на свете человек, совершенно равнодушный к оскорблениям. Привык, наслушался и заскучал… Вайэрси бы, пожалуй, образумил младшего братца. Но здесь его нет, и бежать за ним поздно. Ждать Вайми не станет, да и чего?