Когда Кирилл вернулся, осмотр уже закончился. Александр спал, подогнув под себя колени. Мать взяла сумку, бросив туда документы и ключи от машины, жестом позвала Кирилла на улицу.

Он взял портфель, вышел следом.

По дороге Кирилл заметил, что мать дрожит. Он шла быстрыми шагами, не оглядываясь и не дожидаясь его. Он не успевал за нею, ему то и дело приходилось бежать.

Наконец, он не выдержал:

— Мам, ну может, ты скажешь, что там у Сашки? Ты что-то нашла у него?

— М-м-м… — она поджала губы. — В том, что у него черепно-мозговая травма, я уже не сомневаюсь. Такие последствия и бывают. Но не могу вспомнить, когда это могло случиться. Он не падал, не дрался, не приходил с синяками…

— Ты что-то нашла? — остановился Кирилл, схватив ее за рукав и развернув к себе.

— Нет, ничего подобного, как у Славы нет, но я не уверена, нужно делать обследование. Но есть нечто, похожее на укол, чуть выше переносицы. Возможно, ему что-то влили, — она ткнула пальцем себе в лоб.

— Тьфу, тьфу, тьфу! — переплюнул Кирилл. — Не показывай на себе.

— Осталось воспаление и припухлость, — мать пошла тише, задумавшись. — Видимо позавчера. Он когда приехал, начал доказывать, что задержался всего на один день, а его не было… два дня и три ночи!

— А зачем? — Кирилл пытался сообразить, зачем это кому-то понадобилось.

— Понимаешь… — она остановилась, уставившись под ноги. — Для некоторого кодирования, чтобы его нельзя было снять, применяют сильную боль, которая к тому времени, когда он встанет, проходит. Они же знают, что я врач, и мне не трудно вернуть его в нормальное состояние. В смысле, объяснить, насколько он здоров или болен. В этой области я для него непререкаемый авторитет. И все же… Боже, зачем мы его оставили?! Как я могла этого не понять, не заметить, думать, будто все хорошо, и что мой сын просто влюбился не в того человека?!

Затравленный взгляд матери смотрел в пространство перед собой, не замечая, что происходит вокруг, Кирилл едва успел оттащить ее в сторону, когда по дороге к их дому проехал еще один груженый древесиной и паклей КАМАЗ. Вчера дядя Матвей снимал мерки для надстройки и звонил кому-то на лесопилке, заказывая пронумеровать брус для сборки.

— Мам, на нас люди смотрят. Давай, отойдем, а то ты как маленькая топчешься. Ты ж не просто так, ты главный врач! — напомнил Кирилл. — Кстати, ты заметила, ты почти не кашляла утром!

— Я принимаю еще одно лекарство, — улыбнулась мать. — Артур Генрихович посоветовал, им из Германии прислали. В больнице лекарство нашла, импортный антибиотик. Я подумала, что на бронхиальную астму наложилась какая-то инфекция. Есть много неоткрытой заразы. Честно говоря, удивлена. Хорошая больница. Кирюш, главврач тоже человек… Я спасала людей, а сына спасти не могу. Я не людей обвиняю, себя.

— Мам, а поставить укол в череп… Ну, и лоботомию сделать, как у Славы, это трудно?

— Ну да, специалист работал, — кивнула она. — Спил профессиональный, сделан специальным инструментом. И опасно. Надо знать, как и что. Любое вмешательство такого рода может вызвать любые последствия — от эпилепсии до полной потери памяти. И кто мне скажет, в руках каких мошенников побывал мой сын?!

— Значит, кроме Иринки и ее дяди Родиона, им еще кто-то помогает, — выдвинул предположение Кирилл. — Подумай сама, Иринка на третьем курсе… едва закончила. Она даже не настоящий врач. Мам, помнишь, когда ты занималась со мной, ты утверждала, что память нельзя потерять: надо всего лишь найти инцидент и вспомнить его много раз, все детали и поднять боль, и тогда процесс восстановления проходит во много раз быстрее? Может, нам просто пройти с Сашей инцидент?

Мать покачала головой.

— Да, ты прав. Они забрали у меня фирму, квартиру, сына. Возможно, и мужа. Я уже ни в чем не уверена. Папа попал в аварию. Как? Он двадцать пять лет за рулем! А перед аварией тоже было помрачнение рассудка. Но я списывала на то, что у него кто-то есть, очень боялась потерять, делала вид, что ничего не замечаю, старалась работать и не думать. Но как такое возможно? — руки у матери опустились, она все еще дрожала и выглядела неважно. — Чтобы так запрограммировать человека, нужно специальное оборудование, которым пользуются военные. Мы не диссиденты, я не выступаю с антигосударственной пропагандой… И не государству все досталось — Ирине, Родиону…

— И тем, кто с ними был, — пожал плечами Кирилл. — Иринка и Родион исполнители. Они двадцать миллионов получили, могли десять квартир купить! А где? И как Сашку на автоматы подсадили? Нет, кто-то есть еще, кто забирает львиную долю!

— ну да, — согласилась задумчиво мать. — С другой стороны, если бы они могли так обойтись с любым человеком, давно уже были бы миллионерами. Получается, Саша наш оказался слабым звеном? — она достала носовой платок, высморкалась, вытерла глаза, поправив подводку. — Кир, иди-ка ты домой и посмотри за Сашей, — вдруг передумала она тащить его в школу. — Никуда не отпускай. Желательно, что бы он лежал в постели. Хотя, — она махнула безнадежно рукой, — вряд ли ты сможешь его удержать. Но проследи, чтобы он не поднимал тяжести, и не лез туда, откуда можно упасть. В общем, Кир, посмотри за Сашей.

Кирилл замер, понимая, что его освободили от школьной повинности. Предложение матери он сразу же счел благоразумным, пропуская мимо ушей последующие наставления. В школу его не тянуло. Он еще не успел осмотреть дом как следует и, вопреки насмешкам матери, верил, что клад существует. Кроме того, по всему огороду валялись старые вещи, там было и такое, что он видел впервые. Словно попал в музей, имея возможность забрать экспонаты с собой. У него вдруг появился шанс разобрать старые вещи, отложив то, что могло пригодиться в будущем, а брат, который остался дома, мог бы объяснить их назначение.

Кирилл просиял. Мать поправила ему воротник, развернула:

— Ну, иди! — и слегка подтолкнула. — Если что — что?

— Позвонить! — ответил Кирилл, утвердительно кивнув.

— Молодец! — похвалила мать, помахав рукой.

Кирилл вприпрыжку кинулся в сторону дома, который покинул минут двадцать назад. За ночь заморозило, и теперь снег хрустел под ногами. Странно розовое небо — и синее. Из печных труб к небу поднимался сизовато-голубой дым, принося с собой запах хлеба. Многие в Черемушках пекли его сами. Звезд уже не было, но все еще висел побелевший рожок полумесяца, а само небо казалось бескрайним. Кириллу даже почудилось, что он в сказке «Вечера на хуторе близь Диканьки», когда закончилась рождественская ночь. Такого неба в городе точно не увидишь. Где-то неподалеку закукарекал петух — и ему ответили издалека. И тут же залаяла собака, и снова ей ответили, словно переговаривались. Нехотя вылез из будки дворовый соседский пес, прислушался, но не присоединился, очевидно, вспомнив, что Кирилл почти свой. Обнюхал кость и, разминая ноги, залез обратно.

Наверное, таких чувств Кирилл никогда не испытывал. Такие же просторные и пространные, как пространство от горизонта до горизонта. Даже когда они ездили отдыхать на дачу к подруге матери тете Августе. Там, он знал, что может вернуться в город — туда, где его дом, не скучал по квартире и не испытывал любви к природе. Теперь чувства были противоположные: он скучал по дому и знал, что уже никогда туда не вернется, это был потерянный уголок рая. Но он вдруг с удивлением понял, что и здесь ему есть место. Лес, река, горы… — все это было его. Он еще не привык не видеть бетонные многоэтажки, но отчетливо осознал, что их нет и не будет.

А когда он дошел до своего дома, который внезапно перестал быть домом, пугая своим разрушением, ему вдруг захотелось не останавливаться, а идти, идти по асфальтовой дороге, которая не кончалась.