- Приветствую, сир!

Егор встряхнулся. С некоторым недоумением разглядел в руке все тот же сморщенный лимон. А вместо Сесилии на стуле громоздился Марат, начальник местной охраны, юнец с парой румяных яблок вместо щек и непокорным вихром на голове. Как он его не мочил, не приглаживал, успеха не было. Воинственный вихор торчал нахальнее прежнего, одновременно напоминая о чубатых казаках и клепанных-переклепанных панках века минувшего.

- Что-нибудь стряслось?

- Угу!.. Путятин, олух такой, в тамбуре заперся. Пулемет ДШК в дежурке украл, ленту на полторы сотни патронов.

- Там же у вас этот... Замок!

- Выломал! У него ж силища, как у медведя.

- Не покалечил никого?

- Пока нет, но постреливает. О парламентерах слышать не желает. Мы уж и так, и этак подкатывали - ни в какую! А купе-то у нас не бронированные, - весь вагон одной пулей можно прошить. Короче, эвакуировали кого сумели, сейчас политесы разводим, уговариваем дурака сдаться.

- Интересно, что ему взбрело в голову?

- Известно, что. Шутнички тут одни подарок ему решили преподнести - термометр комнатный. Только прежде взяли и упаковали в кокос. Молоко выпили, мякоть съели, а внутрь этот самый термометр сунули. Половинки-то нетрудно склеить. Снаружи написали "Председателю Земного Шара".

Егор фыркнул.

- Это он любит... Что дальше?

- Ничего, Путятин юмора не понял, взял топор, хряснул по ореху. Термометр, разумеется, раскокал. Теперь обижен на весь свет. О правде мирской талдычит, что продались, мол, все от мала до велика инсайтам. Президента страны требует. Бывшего, значит. А где мы ему возьмем президента?

- Красивая ситуация!

- Еще бы!

- Как выкручиваться будешь?

- Вот и я спрашиваю - уже у тебя: как выкручиваться будем? Может, ты это... Сходишь к нему, платочком помашешь, попробуешь что-нибудь?

- Что пробовать-то?

- Так это... Скажешь ему пару ласковых, объяснишь, что поэтам так себя вести не положено.

- Не подействует.

- Тогда объяснишь, что он талант, а, дескать, таланты надо беречь. Путятин тебя знает, поверит.

Егор неспешно покачал головой.

- Он и себя знает, Маратик. Не поверит он. Не такой уж осел. Да и нет смысла его улещивать. Путятин внимание любит, публику. Я его еще по тем временам помню. Обожал на сцены вылазить, диспуты про смысл жизненный устраивать. То на масонов наезжал, то на американцев с мусульманами. Любил виноватых искать. Водился за ним такой грешок. Так что, Марат, чем больше будете уговаривать, тем меньше шансов, что он вообще когда-либо сдастся.

- Клевать его в нос! - Марат искренне огорчился. Дернув себя за вольный вихор, ковырнул ногтем справа и слева, словно осторожно подкапывался под чубатую поросль. - Что же делать-то? В аппаратную докладывать? Так ведь шлепнут балбеса. Проще простого. Пришлют бультерьеров с автоматами - и кокнут. Там народец такой - цацкаться, как мы, не будут.

- Не будут, это точно, - Егор вздохнул. - Тут, Марат, подходец требуется, тактика.

- Так я и толкую! - Марат приободрился. - Сходи к нему, поболтай о тактике, о том, о сем.

- Я про другое... - Егор потер лоб. Напряжение лобных долей чувствовалось абсолютно явственно. Словно мысли и впрямь что-то весили, уподобляясь пересыпаемой из полости в полость свинцовой дроби. - Ты вот что сделай, Маратик. Оцепи тамбур на часок, и ни в какие переговоры не вступай. Категорически. Пусть себе буянит, президентов с министрами требует, а вы молчок. Нету вас - и все тут.

- Ну?

- Вот тебе и ну. Скучно станет паршивцу - и успокоится. Без всяких парламентских дебатов.

- Так как же успокоится? А кокос?

- Не в кокосе дело, кокос - только повод. Я же говорю, Путятин внимание любит, аплодисменты. Не будет публики с аплодисментами, не будет и Путятина. Сам уйдет, вот увидишь. Только чтобы в течение часа никто там даже не мелькал. Первое и непременное условие!

- А пассажиры?

- Пусть потерпят. Зато гарантированно пули в лоб не получат.

- Попробуем, - Марат поднялся. Еще раз копнул почву вокруг чуба. - Хмм... Попробуем!

***

Скрипач Дима наигрывал что-то из давнего французского, а может, просто импровизировал на ходу. Смотреть на него было грустно и больно. Он точно гладил свою глубоко музыкальную душу смычком, содрогаясь от неведомых публике сладостных всхлипов. Юное и бледное лицо скрипача собиралось морщинками семидесятилетнего старичка, губы плаксиво кривились. Егор хорошо помнил, как еще около года назад, на что-то надеясь, Дима ходил между столиков, интересуясь у посетителей, кто и что хотел бы услышать. Ему жестокосердечно говорили "спасибо, не надо", Дима возвращался в свой уголок и с отрешенной миной включал аудиосистему. Зеркальные диски он вколачивал в аппаратуру, как пацифист, вынужденный вопреки всему заряжать снарядами ненавистную пушку. Но когда музыканту все же называли имя какого-нибудь композитора, он тотчас расцвечивался румянцем, чуть ли не вприпрыжку бежал к своей скрипке. И даже играть начинал как-то взахлеб, словно ребенок, не верящий, что его дослушают до конца. Взрослый человек, до взрослой скорлупчатой суровости так и не доросший. Иным везунчикам удается остаться детьми, задержаться на стадии цветка, распускающегося по первому лучику солнца. На таких бы светить и светить, ан, не светится отчего-то. То ли батареек у людей не хватает, то ли лампочки перегорают. Еще в юные нерасчетливые годы...

- Да-с, ребятушки! - с пафосом вещал Горлик. - Одни дорастают до правды, другие - до иллюзий! Первые бьются головой о стены, с пеной у рта обличают и критикуют, вторые, к примеру, пишут добрые и смешные сказки.

- Пишут-то пишут, но в тайне про себя грустят.

- Возможно! Не спорю. И все-таки - пишут!

- Это ты, брат, про меньшинство говоришь, а большинство вообще ни до чего не дорастает. - Кареглазый Жора подмигнул безучастному Егору, рукой-катапультой метнул в рот очередную рюмку. С аппетитом захрустел соленым огурцом. - И не дорастают, кстати, потому, что первый свой актив успевают прожечь и протранжирить уже в молодости. А дальше либо буксуют, либо вовсе бросают весла. Плывут себе по течению и в ус не дуют.

- Правильно. Оттого и жанры всегда делились на коммерческие и индивидуальные.