Пятеро братков, не доверяя страшноватому маленькому лифту, висевшему в тесной сетчатой шахте, поднимались по широченной лестнице со стертыми ступенями, которые помнили еще легкую поступь графинь в парчовых башмачках, когда они спешили на вечерний променад со своими графами.

Пролеты лестницы располагались не впритирку, как в сегодняшних панельных каморках, а так же, как в "Крестах" - по четырем сторонам большого квадрата, образуя глубокую шахту. Они поднялись на третий этаж к нужной квартире, которых и было-то всего по две на каждой лестничной площадке. И замерли в недоумении.

- Ну, бля, лохи живут, - Червонец завистливо усмехнулся.

- Ага, - кивнул Мокрый. - Дверь дубовая, в натуре. Плечом не выбить. Зато замок пальцем открыть можно.

- Заходи, кто хочешь, - мечтательно протянул Бука, - бери, что хочешь…

- Вот мы эту мокрощелку и возьмем, - подытожил Червонец.

Червонец пробился тем, что каждое начатое дело доводил в жизни до конца. Понадобились деньги? Нужно просто пойти и взять. Если брать грамотно - не откажет никто. Сами все предложат, сами все дадут.

Поставив перед собой цель - взять эту бабу - Червонец вцепился в нее, словно форель в муху. Если она замочила Бастинду, царство ей небесное, то, значит, надо ее взять и порвать на клочки. Рыжая…Червонец смутно припоминал какую-то рыжую - в кабаке этом джазовом под ногами путалась… на суде… А вчера приснилась даже - руки к нему тянула.

Обнять хотела, не иначе.

Червонец проявил максимум усердия и через братков и ментов рыжую эту установил. И адресок пробил. Рыжая - бесстыжая… Акулиной зовут.

Червонец с размаху хлопнул по костлявой спине самого молчаливого из команды: - Работай, Бивень.

Хилый и неприметный тип извлек из многочисленных складок мешковатой одежи связку металлических штуковин, которые язык не поворачивался назвать ключами. Но и не отмычки в классическом виде. Инструменты по спецзаказу.

Бивень и впрямь чуть ли не палец в замочную скважину засунул. Пощупал отверстие подушечкой указательного, потыкал в него мизинцем, а потом погрузил в дыру какую-то из своих железных загогулин, предварительно развернув и зафиксировав на ней хитрый отросток - и дверь сама собой распахнулась.

Осторожно ступая на цыпочках, ударная бригада террористического труда втянулась в обширную прихожую и разбрелась по огромной квартире. Хозяйки не было.

Посмотрели под кроватью в спальне, открыли резные створки старинного шкапа, не боясь наткнуться на скелет любовника, забытого в позапрошлом веке прежней хозяйкой апартаментов…

Червонец, слушая доклады друганов, долетавшие из дальних закоулков квартиры, не сводил глаз со старинной картины, висевшей чуть левее напугавшего его трюмо. Она потемнела от времени, весь лак был покрыт тонкой паутинкой трещин, - но изображена на ней была та, которая приходила к Червонцу во сне.

Ему померещилось, что у Елизаветы Оттовны Гессер тихонечко двигались зрачки, словно она внимательно наблюдала за всей этой вакханалией. И он подумал, что живописная дворянка вот-вот укоризненно качнет головой и скажет презрительно:

- Ай-яй-яй…

С трудом оторвав от пола остановившиеся ноги, Червонец вошел в гостиную:

- Ну, что?

- А ничего, - бодро отрапортовал Жареный. И добавил, - и никого…

- Так я и знал, - Червонец покачал головой, - ладно, Бивень, пойдешь со мной. Один хрен, ты тут больше не нужен. А вы, бакланы, тут сидите. Эта шалашовка наверняка домой причапает. Куда же ей еще? Дождетесь - пеленайте и ко мне волоките. И чтобы аккуратно, бля!

- Не боись, шеф, все будет ништяк. Тип-топ в лучшем виде, - раздалось в ответ.

Червонец, поманив рукой Бивня, развернулся и вышел из комнаты.

Проходя мимо зеркала, заметил, как что-то блеснуло в полумраке на тумбочке старинного трюмо. Предположив, что вещица тоже старинная, Червонец не задумываясь, машинально положил в карман брюк фамильный медальон и даже не приостановился, чтобы поглядеть, какая-такая ценность прилипла к его шаловливым рукам.

Коридоры районной больницы "Скорой помощи" напоминали земскую лечебницу конца XIX века. Увечные и больные с кряхтеньем и стонами передвигались по ним в поисках туалета, воды, сестрички и хоть какого-то участия. Вдоль стен стояли крашенные белым металлические кровати с неудобными пружинными матрацами-сеткой и твердыми как камень подушками. Тонкие шерстяные одеяла, которые прежде называли "солдатскими", были прожжены во многих местах и сильно потрачены молью.

В эту больницу, как и положено, привезли пострадавшего на службе старшего сержанта Самцова.

Он шел по коридору и, прижимая к глазнице окровавленный платок, бормотал: -Убью суку, убью!

- Тише, товарищ сержант, тише, - успокаивал его идущий рядом фельдшер.

- Все равно я ее, паскудину, на тряпки порву, - повысил голос Самцов.

- Обязательно порвете, - согласился опытный фельдшер, умевший разговаривать с нервными больными, - непременно. Но сначала мы зайдем в операционную.

- Убью суку драную, сволочь рыжую…

Высокий импозантный мужчина лет сорока, с благородной сединой в коротких волосах, неуловимо похожий на Ричарда Гира, беседовал о чем-то с хирургом, одетым в голубой халат с кровавыми пятнами.

Покосившись на Самцова, он вполголоса спросил у хирурга:

- Простите, Сигизмунд Карлович, что это он так вопит?

Сигизмунд Карлович сдержанно усмехнулся и так же вполголоса ответил:

- А ему глаз авторучкой выкололи. Собственно, я и оперировать буду. Нам еще из машины позвонили, чтобы готовились к операции.

- Авторучкой? - удивился седой. - На службе?

- Ну да, прямо в отделении.

- А кто выколол-то? - поинтересовался седой. - Коллеги?

Хирург захохотал:

- Вы скажете, Артур Александрович! Конечно же, нет. Девушка выколола.

Артур Александрович убрал с лица улыбку, почесал пальцем щеку и задумчиво произнес:

- Интересное дело получается… Посудите сами, Сигизмунд Карлович - девушка выкалывает милиционеру глаз. В отделении. Это вам не кажется странным?

Хирург вздохнул и ответил: