В небольшом зале суда было душно и жарко.

В железной, добротно сваренной из арматурных прутьев клетке сидел упитанный, гладко выбритый, надушенный дорогим одеколоном Червонец.

Он пренебрежительно поглядывал из-за решетки на висевший за спинками судейских кресел государственный флаг. Российский триколор не вызывал в Червонце ни уважения к некогда необъятной Империи, ни священного трепета перед памятью отцов и дедов, ни, в общем-то, уместного страха перед правосудием.

Само убийство нисколько не угнетало Червонца, а деньги, потраченные на отмазку, гарантировали желательный исход дела. Надежно оплачены были не только адвокат, от которого, конечно, кое-что зависело, но и, для полной уверенности в благополучном исходе дела, - и судья, председательствовавший в суде, и прокурор.

Деньги у Червонца были, о чем, собственно, и говорила его далеко не случайная кличка. Не обладая большим умом, он лихо компенсировал этот недостаток полным отсутствием совести. Поднаторев в уличном мордобое, который он лихо выдавал за кун-фу, и постоянно совершенствуясь в редкостной наглости, преподносимой как доблесть, он уверенно продвигался по, так сказать, служебной лестнице и наконец занял достойное место в уголовном сообществе. Ради денег он не брезговал ничем.

"Судите-рядите, - думал Червонец, поглядывая на флаг, - двадцать штук зелени перекрасят вас в нужные цвета. Флаг красный - сколько болтался? Семьдесят годков. А запахло бабками немеряными - хлоп - сразу правильные цвета добавились".

Синий Червонцу нравился особенно - он напоминал море, теплое такое, соленое… Да и белый был тоже ничего себе - песочек на пляже где-нибудь в солнечных краях тоже белый.

Друганы Червонца - с десяток коротко стриженных братков - вальяжно располагались недалеко от клетки, в которой без наручников, но под надзором конвоиров сидел виновник торжества правосудия.

Братки довольно громко посмеивались и переговаривались. Толстый бандюган по кличке Мокрый уверенно кивнул квадратной башкой сидящему в клетке Червонцу и просипел:

- Все ништяк, братан. Все схвачено, за все заплачено.

- Заплачено, - охотно согласился Червонец, - да только платил я сам. Так что ты не квакай.

А про себя подумал: "Лучше бы ты сам здесь парился, козел. Или бабла заслал…"

Конвоиры, привыкшие к непыльной работе, разве что не зевали в открытую.

Побегов из зала суда на их памяти не было, и единственное, чего хотелось двум здоровым и ленивым мужикам в засаленной вертухайской форме, так это того, чтобы вся тягомотина побыстрее закончилась.

Вообще-то им было по барабану - осудят быка, сидевшего рядом с ними в клетке, на десять лет, на двести лет, или выпустят его на свободу, полностью оправдав. Кроме умеренной зарплаты, конвоирам почти ничего не перепадало. Они торчали рядом с клеткой в основном для проформы - так полагалось по уставу, предписывающему надежно бдить на процессах с убийцами, маньяками и государственными преступниками. Для них это было столь же буднично, как для рабочего - штамповка алюминиевых мисок.

- Чучелам отстегивать ничего не надо, - сказал Червонец адвокату в приватном разговоре, под "чучелами" имея в виду всех, кроме самого адвоката, следователя, прокурора и судьи.

- А разве кто-нибудь собирался? - почти искренне удивился адвокат. - Думаю, что в вашем деле особенных затруднений не будет. Неосторожное обращение с оружием. Вы расстроились, что было вызвано оскорблениями и угрозами со стороны пьяных музыкантов и наглой администрации кафе. Предъявим им встречный иск. Разрешение на ношение оружия у вас в полном порядке, свидетели все на нашей стороне.

С администратором кафе, как я справедливо полагаю, ваши люди уже провели разъяснительную работу.

- Натурально провели, - кровожадно ухмыльнулся Червонец, - конкретно все перетерли, по уму.

- Очень хорошо, - адвокат привычно улыбнулся, показав дорогие зубы, - я думаю, что вполне можно рассчитывать на небольшой условный срок, если, конечно, не случится форс-мажорных обстоятельств.

- Мажорных… нет, мажоров там точно не было.

- Оч-чень хорошо… - адвокат не совсем понял, что имел в виду его подопечный, но не подал виду.

- Так я чо говорю… - Червонец нахмурил шишковатый лоб, - лабухи эти недоделанные с самого начала в жопу пьяные были. А кто танцует девушку - тот и заказывает музыку. А как мне под такую мутотень Бастинду танцевать было? Джяз, бля…

Вместе с угрожающего вида братками была Бастинда, верная боевая подруга Червонца.

Мишуры на Бастинде было что на новогодней елке, и в зале суда она выглядела несколько неуместно. Демонстрируя недюжинные переживания по поводу суда, а также свою жаркую любовь к Червонцу, она прижимала руки, покрытые ровным ультрафиолетовым загаром и украшенные массивными золотыми гайками, к свому маленькому сердцу, надежно спрятанному за мощным силиконовым бюстом. Глядя на нее, Червонец самодовольно лыбился. Бастинда отвечала ему взаимностью - многозначительно щурилась, пожимала плечами и скромно опускала глаза.

Но иногда она бросала взгляд на задние ряды, где сидела Лина, отказавшаяся быть свидетельницей, и тогда на ее лице появлялось совсем другое выражение.

Лина свидетелем по делу не проходила, но на суд не могла не прийти. Парик, неяркая блузка под вязаной кофтой, обыкновенная юбка, скрывавшая стройные ноги, модные в позапрошлом сезоне туфли - все это превращало красавицу Лину в утомленную учительницу средней школы для придурков. Идя на суд, она изменила внешность, но Бастинда все равно узнала ее и теперь бросала на сидевшую за спинами публики Лину недобрые взгляды.

Лина с нервным любопытством поглядывала то на судью, то на прокурора, умело изображавшего беспристрастность и мощь неподкупного закона, то на адвоката, с озабоченным видом перебиравшего бумаги.

Один из членов коллегии судей - мелкий рябой мужичок, сидевший слева, - был похож на слесаря крупного машиностроительного завода, мечтавшего о воскресной рыбалке с непременной водочкой, а тетка справа - на чертежницу, выдернутую из-за кульмана.