Меньше, да лучше. «Человек все может», «взять себя в руки», «заставить себя», «переломить себя», «победить себя» — все это демагогия и опаснейшая из глупостей, если нет знания возможностей и пределов.

Ну вот и еще… Рьяно поднимал тяжести, качал силу — докачался до грыжи, и близорукость пошла вперед. Испугался, бросил упражняться совсем, отказался от всяких нагрузок, стал толстеть безудержно, стал нервным, тревожным, вспыльчивым, пошли головные боли, расклеилось сердце… Голодала, свирепо блюла талию — доголодалась до дистрофии, перепортила внутренности, сорвала психику. Занимался йогой, делал регулярно стойку на голове, хотя почему-то именно это упражнение делать не хотелось. Однако ж превозмогал себя, как-то решил, испытывая волю, постоять подольше — и вдруг померкло в глазах: кровоизлияние в сетчатку. А ведь это тот самый слабый сосудик предупреждал, не хотел… Геройски бросил курить — все прекрасно, но начал неудержимо переедать, весь расползся; а дальше и того хуже — вдруг нечем стало противостоять эмоциональным нагрузкам, разъехались нервы, покатился в депрессию, попал в клинику. А ведь другие бросают спокойно — и все в порядке, цветут!.. Смиряла себя в неукоснительном альтруизме, везла воз, никому ни слова, тянула — и не выдержала, свалилась сама, стала обузой… Преодолевал трусость: прыгал с вышек, прыгал с парашютом. Но трусость не отступала, возвращалась опять, ныла, подзуживала. И вот однажды полез на скалу…

Неудача похожа на своего хозяина. Тут и однобокое понимание «силы воли», и непонимание себя, и некритически воспринятые внушения со стороны, и зависть к тем, кто устроен иначе… Неудачи человека, как правило, чем-то смахивают на него самого.

Не вина, а беда.

Объемное понимание меры, стереоскопия противоположностей — ДИАЛЕКТИКА ЖИЗНИ — даются всего труднее. Снова и снова — кошмар кривотолков. Скажи абзацем повыше: «Нужно заставлять себя, принуждать…» — «Ну опять, старая песня. Вы требуете невозможного». Скажи абзацем пониже: «Нужно уметь отпускать себя, уметь быть внутренне свободным». — «Ага, так вы за распущенность!»

Как же объяснить, как втолковать, что одни гибнут от распущенности, другие — от внутренней несвободы, а третьи, коим несть числа, — от того и другого одновременно?.. Что научиться пользоваться свободой несравненно сложнее, чем свободу завоевать? Что нельзя бороться с собой, не научившись с собой дружить?..

Не предавайте себя. Сладок вкус и малой победы, драгоценен и опыт поражения.

Но не знающий себя после чересчур резвой попытки подняться рискует скатиться еще ниже.

Печальный опыт пытающихся похудеть сразу, наскоком. Держимся день, другой, пятый, сбрасываем геройски килограмм за килограммом, прокалываем новую дырочку в поясе… А потом — ух! — скатываемся в такую обжираловку… Пропади все пропадом!

Взобраться наверх мало, надо еще там привыкнуть. И мало привыкнуть — надо еще научиться держать привычку. Тяга вниз — она ведь всегда…

Я удивлялся одно время недолговечности многих великих спортсменов. Один едва дотягивает до шестидесяти, другой, глядишь, в сорок два… В чем же дело? — спрашивал я себя. Спорт, казалось бы, такой могучий заряд жизненности, на годы вперед. Спортсмены, тем более выдающиеся, — физически одаренные, повышенно здоровые люди… Почему же, стоит только сойти с арены, так быстро начинают многие из них пухнуть, жиреть, расползаться, покрываться морщинами, седеть и лысеть, терять живость реакций?..

Нет, не спортивная изношенность причина тому, хотя и такое не исключено. Главное в том, что эти повышенно здоровые люди позволяют себе становиться бывшими.

Они останавливаются, они прекращают. С безоговорочной внушаемостью принимают свой «неспортивный» возраст, свой статус «ушедших». Разрешают себе жить без прежних ограничений и прежних нагрузок: хватит, свое отыграл, отбегал, отпрыгал — теперь поучим других… И вот месть за самопредательство: все оборачивается вспять, ржавеет, разваливается…

И наш мир, и мы сами устроены так, что все требует пополнения, поддержания. Про запас не набегаешься, не надышишься, не налюбишься. Кто больше имеет, тот и больше теряет. Организм живет ритмами и циклами, маленькими и большими, которые не только изначально вписаны в гены, но и создаются, образуются на ходу, образом жизни. Меня легко поймет всякий, бросивший, допустим, курить, пить или принимать сильнодействующее лекарство. Бросить — проще простого, трудно держаться. И трудность эта набирает силу не сразу, а вонзает звериные когти, когда подходит тому время. И после долгого голодания не сразу, не с первой едой приходит главный аппетит, а потом. И тот, кто бегал и прыгал годами, а потом стал лишь сидеть и похаживать — не сразу, не через месяц, а через год — другой — третий, но обязательно обнаружит, что суставы его ног превратились в скрипучие деревяшки, а сердце заплыло удушающим жиром. Образ жизни, который прекратился, обязательно, скоро или медленно даст отдачу — в контраст, в собственную противоположность. Прекращенное действие переходит в равновеликое противодействие. У бывших спортсменов происходит, очевидно, какая-то глубокая отмашка всех биомаятников — вся наработанная масса повышенного здоровья начинает ползти назад…

Они держатся. А вот другое. Вот восьмидесятидевятилетний старик марафонец, которого нельзя назвать стариком: человек без возраста, с юными сосудами и юной улыбкой. Он знает, что перестать бегать нельзя, потому что это выбранный им образ жизни, потому что это значит перестать жить. Вот ослепительно седой Чарли Чаплин, гений подвижности, ушедший под девяносто и несовместимый со смертью; он знал, что прекращать двигаться — играть и снимать — нельзя; он держался. Вот великая Балерина. Сколько ей лет?.. Да какая разница! Она все та же, она все лучше.

Они держатся. Они продолжают.

Финиш может быть разным. Да, разумеется. Да, придет и этот момент. Но это будет момент торжества. Слово «смерть» в данном случае неприменимо.

Финал — в танце; финиш — на бегу; уход — в работе, в полете; воспарение — в наслаждении, в тихом сне… Славный Поль Брэгг утонул, катаясь в океанских волнах на бревне, без малого девяноста шести лет от роду.

Точку ставить нельзя. Я видел и быстрые, как снегопад, постарения, и поздний, сладостно-затяжной возврат весны, которая обрывалась ударом грома. Наблюдал мгновенное повзросление и столь же мгновенное впадение в детство…

Есть времена года. Но есть и погода еще, могущая время опровергать, что, как известно, немаловажно для урожая. Есть запрограммированная дистанция жизни, от старта до финиша — пробег между двумя небытиями. Но программирование не во всем жестко — программа открытая, подвижная, и может быть, включает в себя и какие-то антипрограммы. Есть гены и гены-антагонисты. Есть характер врожденный, есть созданный обстоятельствами, судьбой, и есть выработанный, саморожденный — последний если не всегда сильнее, то несравненно важнее. Есть явный возраст, со всеми его непре-ложностями и необратимостями. Но есть и другой возраст, таинственный, духообязанный, и он всегда снисходит на тело и смеется над временем, генами и врачами.

…Вы, возможно, заметили мое пристрастие к многоточиям. Дело в том, что после слова «человек» нельзя ставить точку…