Троица

Андроний — Андроников монастырь.

Темны, узки твои кельи.

Андрей Рублев вышел на широкую площадь у монастыря. Глаза слепило от сияния свежего снега, голубых теней крутых сугробов.

Справа черной змейкой струилась дымная Яуза. Резкий уклон повел инока вдоль берега реки к Москве.

Вдали виднелись купола кремлевских храмов.

Какой-то мальчонка чуть не сбил Рублева, подъехав под ноги на салазках-самоделках. Приподнялся, белозубый, румяный, и поглядел в лицо инока — прямо, озорно.

Светлые глаза искрились весело и приветливо.

— Не зашиб? — спросил он.

Андрей приподнял мальчонку на руки и внимательно посмотрел в сияющие очи ребенка.

Поставил малыша на снег и быстро зашагал в город.

Чем ближе подходил он к Кремлю, тем гуще становилась толпа, тем чуднее и пестрее попадались встречные.

Пьяные ярыжки толкались у кабаков.

Скрипя полозьями, проносились боярские сани.

Рядом, горяча коней, скакали дворовые. Кричало воронье.

Откуда-то доносились звуки сопелки, бубна. Шла гульба…

Вот и Кремль. Успенский собор. Просторно, соразмерно высятся храмы. Рядом шумит темный бор, еще недорубили. Медленно, не спеша падают большие мягкие, снежинки, серебря купола собора. Гремят вериги юродивых. Кое-как прикрытые рваньем, убогие расположились на снегу. Их костлявые руки жадно тянутся, просят, молят.

Рублев шагнул в широкий раствор врат храма.

Темные приделы еле освещались тускло горевшими свечами.

Сладко пахло ладаном.

Монотонно гудела толпа молящихся.

Служба шла к концу.

Гулко прозвучали одинокие шаги…

Андрей попросил стремянку. Жадно впился глазами в темные лики древних икон. Строгие образа византийского письма взирали сурово на пришельца. Истощенные постами апостолы словно вопрошали — что тебе надобно, инок?

Живописец знал, что ему предстоит создать нечто свое, что не должно отгораживаться от жизни.

Не пугать, не стращать верующих, а беседовать с ними сокровенно.

Но для этого надо знать, уметь.

И поэтому он здесь изучает, изучает письмо древних…

Еще одна свеча погасла.

Пора идти домой — за Яузу.

Черное зимнее небо окутало город.

Тихо.

Хрустит снег под ногами, и вдали уже виднеется Спасо-Андроников монастырь.

Словно очнувшись от сна, Андрей вздрогнул. Сквозь темные лики икон на него будто взглянули голубые глаза встреченного им мальчишки.

Он снова как бы почувствовал в этих маленьких зеркалах огромный мир, Москву, Русь, надежды, чаяния людей.

«Им уже жить мирно, — подумал Андрей. — Но надо этот мир добыть».

Влажный, свежий ветер, пахнущий снегом и юностью, заставил Рублева вдруг вспомнить родной дом, давно ушедшую золотую пору детства.

Страшные минуты нашествия.

Смерть близких.

Гарь и чад руин.

«Действовать», — вспомнил он завет Сергия Радонежского…

Иоанн Предтеча. Фрагмент.

Как дивное эхо давным-давно ушедших времен, завораживают взор творения Андрея Рублева, открывшего людям прелесть неяркой красы Руси.

Просторы небес, золотые пажити ее полей, голубые очи озер и неторопливость рек.

Вещий голос живописи Рублева — чистый, правдивый, доносится из глубины веков, и мы, слушая неспешный этот рассказ, ощущаем легендарную пору становления Отчизны, видим белокаменные храмы, зубчатые стены и гордые башни крепостей, шумные площади многолюдных городов.

Редкой красотой любы нам творения Рублева, ибо угадываем в них душу пращуров наших.

Прислушайся… и вдруг из бездны времени предстанут пред тобой стройные ряды шлемоблещущих воинов, лес копий, сверкание мечей и… женский плач.

Набежала черная кочевничья туча на красно солнышко, полетели вражьи стрелы, и несть им числа.

Много, много горького повидала Русь.

Сын ее Андрей Рублев донес до дней сегодняшних радость и печали своего времени — в них муки, испытания, которые принял народ.

Слыхали ли вы благовест колоколов старых храмов Руси, когда он плывет в лазоревом небе, и сама земля кажется сказочной, былинной?

Наступают сумерки, и все приметы нынешнего дня уходят в закатную мглу, мы все яснее и четче воспринимаем чистоту звучания вечернего звона. И дело не в том, что давным-давно ушли времена, когда были построены церкви с чеканными силуэтами, гармонирующими с пейзажем.

Легко дышится в этом, как медом напоенном, воздухе, в котором растворен аромат полевых цветов и трав, горький запах костров…

Загорается первая звезда в бездонной тьме наступившей ночи, и мы еще полны звучанием говорящих колоколов, до слез тронуты радостью общения с природой своей Родины.

Такое чувство сопричастности Отчизне просыпается, когда глядишь внимательно и пристрастно на рублевские создания.

В них будто слышится зов земли, пусть перенесшей тяготы, но знавшей и радость славных побед.

Много в мире создано творений великих и грандиозных, не счесть мастеров-виртуозов, владевших артистично рисунком, живописью, композицией, создавших полотна, в которых действуют десятки фигур. Размах этих холстов иногда потрясает, как и фееричность сюжетов…

Но мало кто в этом тысячеликом мире искусства создал произведения, равные по глубине прозрения Рублеву, внешне простые, мудрые той бездонной духовной глубиной, которая отличает поэзию Пушкина и Блока, музыку Глинки и Мусоргского, прозу Гоголя, Достоевского, Толстого.

Любовь к ближнему, простосердечие — вот сила, которая подвигла Андрея Рублева на сотворение немеркнущих шедевров.

Труд, школа жизни и искусство помогли ему создать их.

В его произведениях говорят не почерк, мазок, удар кисти, а сердце.

Рассказывают, что, будучи в свое время в Третьяковской галерее, Ромен Роллан любовался «Троицей».

Думается, что великий французский писатель в эти минуты вспоминал самые сокровенные мгновения своей жизни и пытался проникнуть в тайну Андрея Рублева, в ту самую «русскую загадку», которая волновала очень многих по ту сторону границы.

Как, несмотря на греческое, византийское влияние, вдруг взялось это первичное, совершенство гармонии, — ведь Рублев открыл в мировом искусстве по истине новую красоту.

И это в Древней Руси, окруженной дикими кочевниками, среди народа, который не раз вдыхал бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, стонал под игом и победил!

Искусство Рублева, подобно озеру, отразило бег облаков времени, несших с собою и благодатные мирные ливни, и жестокий военный град, что и передало в образах непреходящих и прекрасных… Он был одним из первых наших художников, понявших всю глубину и ответственность «быть русским человеком», и поэтому его искусство так современно сегодня.

… Истоки. Почва.

Как они важны, значимы для истинного мастера! Особую роль в становлении любого крупного таланта играет учитель, тот, кто вводит художника в тайное тайн, в волшебную среду искусства.

Этим поводырем молодого Андрея Рублева был великий Феофан Грек, который, по словам просвещенного писателя той поры Епифания, был «преславным мудрецом, зело философом хитрым».

Выходец из Византии, поразительный по темпераменту живописец, он был человеком незаурядной силы характера.

Андрей Рублев, по отрывочным сведениям, однажды работал вместе с ним над росписью храма. Так столкнулись мятущийся, дерзостный мастер, убеленный сединами, и юный художник, взирающий на «всечестные иконы, наполняясь радости и светлости»…

Семена многовековых традиций Византии упали на благодатную почву. Характерно, что мы сегодня много знаем о жизни и творениях живописцев XIV–XV веков Италии, однако судьба Андрея Рублева, строки, рассказывающие о его жизни, так скупы, что до сих пор не установлен ни год его рождения, ни день его кончины.