Мы сидим на железных откидных скамейках и молчим. Шум мотора не даёт разговаривать. Майор-связист — он сидит рядом со мной — хлопает меня по плечу: мол, не волнуйтесь, всё будет хорошо. У него сегодня тоже необычный прыжок — трёхсотый, юбилейный. Ещё накануне мы договорились, что в случае необходимости он поможет мне в воздухе советом, подскажет, что и как.

Раздалась команда:

— Приготовиться!

По этой команде солдаты встают, откидывают сиденья. Встаю и я. Командир занимает своё место у выхода. Он наблюдает за тем, как прыгают солдаты. Он как бы выпускает солдат из самолёта, и потому его так и называют: «выпускающий». И сам он всегда прыгает последним. Бортмеханик слегка приотворяет дверь. Струя воздуха врывается в самолёт. Я чуть сгибаюсь, как меня учили, правая рука прижата к груди, левая — на кольце запасного парашюта. Стараюсь думать о чём-нибудь постороннем и не смотреть на дверь. Кажется, даже улыбаюсь.

И вдруг: «Отставить!»

Даже для опытного десантника, когда он уже приготовился прыгать, нет ничего хуже этой команды. А уж обо мне и говорить не приходится.

Снова садимся. Бортмеханик закрывает дверь. Самолёт делает новый круг.

Опять: «Приготовиться!» И опять: «Отставить!»

«Ну, — думаю, — ещё разок так повторится — и от моей решимости не останется и следа…»

Но вот, кажется, всё в порядке.

Бортмеханик распахнул дверь настежь.

Выпускающий крикнул:

— Пошёл!

Первым прыгал солдат-радист. Я увидел, как швырнуло его воздушным потоком, и только успел подумать: «Неужели и меня сейчас так?» — наступила моя очередь.

Честно говоря, заставить себя сделать вот эти последние два шага к распахнутой двери самолёта было самым трудным.

Только бы не замешкаться! Только бы не остановиться!

Я шагнул за борт самолёта, и в ту же минуту меня что-то толкнуло в плечо, развернуло, куда-то потащило, словно я нырнул в реку с очень сильным течением.

И вдруг наступила тишина. Парашют раскрылся.

Я увидел над собой огромный белый купол. И так мне хорошо, так легко стало. «И я, — думаю, — молодец, прыгнул, не испугался, и парашют мне достался отличный, не подвёл».

Но радоваться, оказывается, было ещё рановато.

Неожиданно стропы начали закручиваться, и меня стало очень быстро вращать справа налево. Потом стропы начали раскручиваться, и меня так же быстро начало вертеть слева направо. Потом стропы опять начали закручиваться… Это было не очень приятное ощущение. Но тут я вспомнил советы моих наставников и, уловив момент, когда стропы раскрутились, сильно обеими руками развёл их в стороны. Вращение прекратилось. И я сразу почувствовал себя увереннее: как-никак, а парашют подчиняется мне.

Я посмотрел вниз, и мне показалось, что я вишу неподвижно, земля была далёкой и вроде бы совсем не приближалась.

И тут какое-то особое ощущение охватило меня — ощущение простора, тишины и безмятежности, то самое, о котором я не раз читал и слышал от парашютистов. И вот теперь я испытал его сам.

Я поискал глазами майора и увидел его парашют далеко-далеко в стороне. Вообще при прыжках десантники располагаются в самолёте по весу — чем тяжелее человек, тем раньше он прыгает. Майор прыгал вслед за мной. Он был маленького роста, очень лёгкий, и, наверное, поэтому нас разнесло в разные стороны. Так что рассчитывать на его советы не приходилось. Тогда я решил попробовать сам — сумею ли развернуть парашют по ветру. Потянул за стропы, но стропы поддавались с трудом.

Я снова взглянул вниз и изумился: теперь земля была совсем рядом. Тут уж мне оставалось только поскорее сгруппироваться, как говорят парашютисты. Я плотно сжал ноги — упражнение со щепочками пошло на пользу! — ухватился за стропы и в следующий момент почувствовал удар о землю. Упал, как меня учили, на бок.

Купол парашюта медленно погас. Я поднялся на ноги и отстегнул подвесную систему.

Потом я увидел майора. Он бежал ко мне узнать, всё ли благополучно.

Мы крепко пожали друг другу руки: он поздравил меня с первым прыжком, а я его — с трёхсотым.

В разных уголках нашей огромной страны несут свою службу солдаты. Моя служба начиналась далеко на востоке; в гости к десантникам я ездил в южные жаркие края, зато в другой раз дела мои привели меня на суровый север, к солдатам противовоздушной обороны. Здесь-то я и познакомился с мальчиком Никой и его папой.

Никиного папу послали служить на север, к самому Ледовитому океану. И Ника с мамой тоже приехали сюда — на край земли, как говорила Никина бабушка. Конечно, бабушка никогда не стала бы так говорить и не стала бы плакать, провожая их на аэродроме, если бы знала, сколько здесь интересного!

Посёлок, куда они приехали, был совсем маленьким: несколько домиков, да казарма, да столовая, да клуб — вот и всё. И жили здесь только одни солдаты.

С солдатами Ника успел подружиться очень быстро.

Они дарили ему всякие замечательные вещи: кто раковину, кто маленький прозрачный самолёт, кто значок. А один даже подарил самую настоящую гильзу от пулемётного патрона. Гильза была зеленоватой и пахла порохом.

Нике очень понравился этот солдат. И фамилию его он сразу запомнил — Терентьев. А ещё Нике понравился сержант Крошкин, потому что на груди у Крошкина красовался целый ряд разных солдатских значков. Они сверкали, как ордена. У других солдат тоже были значки, но у Крошкина больше всех.

Руки у Крошкина были большие и такие красные, словно он только что пришёл с мороза. Этими своими руками он слегка приподнял Нику и сказал:

— Значит, батьке помогать приехал? Ну, молодец!

Два раза в неделю в посёлок прилетал вертолёт. И каждый раз, едва лишь раздавалось знакомое стрекотанье мотора, все свободные от дежурства солдаты бежали встречать его.

Вертолёт неподвижно висел в воздухе невысоко над землёй, а под ним бушевал ветер. Ветер прижимал к земле карликовые берёзки, гнул жёсткие кустики черники, срывал пилотки с солдат.

Иногда вертолёт и не садился вовсе — просто лётчик сбрасывал мешок с почтой и улетал дальше по своим срочным делам.

Днём Ника с мамой нередко отправлялся на берег моря. Тут было любимое Никино место. Что-то вроде пещеры в скалах. Сюда не добирался ветер, и всё море открывалось отсюда. Море было пустынным, только иногда на горизонте появлялся сторожевой пограничный катер.

А однажды из воды, неподалёку от берега, выглянула чёрная усатая, совсем человеческая голова. Блестящая, с круглыми глазами. Ника даже вскрикнул от неожиданности.

А мама засмеялась.

— Дурашка, — сказала она, — это же тюлень.

Вообще удивительные вещи встречались здесь на каждом шагу. Например, грибы. Грибы здесь были выше деревьев. Потому что деревья росли совсем крошечные. Они даже не росли, а стелились по земле. Зато грибы были видны издали — подходи и срывай, сколько хочешь.

Но, конечно, самым интересным в маленьком посёлке были радиолокационные станции. На их антенны Ника мог смотреть сколько угодно. Одна антенна издали была похожа на огромный парус, надутый ветром. А другая была в точности как телевизионные, что стоят на крышах домов, только намного больше. И ещё она вертелась. Нике очень хотелось подойти к ним поближе, но папа не разрешал.