– Что ты предлагаешь?

– Я предлагаю нанести удар по партии.

– Удар?

– Да! Давай разнесем к чертям телевизионную башню.

– Ты совсем срехнулась. Это же точка, связывающая все телевизоры в городе.

– Вот именно. Если ее не будет, не будет и телевизоров. Партия не сможет передавать свои сообщения. А «Les miserable» о нас узнают.

– Если мы раньше не умрем. А если нас раньше времени схватят? Или ничего не удастся?

– Ты сам хотел, чтобы я предложила тебе вариант. Это единственное, чем мы сможем привлечь внимание «Les miserable».

– И нанести удар по партии. Им потребуется не один день, чтобы восстановить башню.

– Именно.

– Но мы станем врагами№1.

– Не для наших будущих друзей. Мы станем для них своими. Они сами на нас выйдут. И мы поможем им.

– На словах все это звучит хорошо. Но что, если у нас это не получится. У меня дома нет взрывчатки.

– И у меня нет.

– Значит, надо придумать что-нибудь другое.

– Есть идеи?

– Я опустошен.

– А ведь был хороший план. Не факт, что после чего-то другого они обратят на нас внимание.

– Обратят. Я думаю, на любых, кто совершает поступки против Партии, они обратят внимание.

– Но к тебе еще не пришли.

– И Партия не пришла.

– Даже не верится. Все это время ты свободно излагал свои мысли, когда многие другие, и я в том числе, боялись подумать о том, о чем ты написал.

– Я не считаю себя героем. Ты права, в моих записях одни лишь слова злости. Ничего дельного.

Она встала, убрала посуду. Я услышал, как на свободу вырвался столб воды. Она решила отвлечься. Помыть посуду.

Я смотрю на нее и думаю: что же ей причинила Партия. За что она так с ней.

Я сам не люблю Партию, но не настолько.

6

Мы вышли на улицу. Решили прогуляться. Ведем себя так, словно мы женаты несколько лет. Она целует меня в щечку и улыбается своей настоящей улыбкой. Я же пытаюсь улыбаться в ответ, но позже мы пришли к выводу, что лучше мне не улыбаться. Она пыталась говорить на разные темы, затрагивая иногда тему удара по Партии. Когда мы проходили мимо телебашни (впрочем, мы именно к ней и шли) мы рассматривали ее со всех сторон. Вход защищали 2 охранника с дубинками. Не думаю, что мы через них легко пройдем.

– Это лучший вариант для удара. – сказала она мне тихо.

– И лучший вариант для самоубийства.

Она только улыбнулась. Ей нравится экстрим? Хочется почувствовать себя на волосок от смерти?

Мы пошли прочь от башни, когда один из охранников вышел нам навстречу. Догонять нас он, правда, не стал.

До чего меня это доведет?

Вечером мы пытались придумать что-нибудь другое. Но в итоге сошлись на варианте с башней.

– Это самый безупречный вариант. – сказала она, сидя у меня на коленях.

Когда это мы стали так близки, что она может спокойно сидеть у меня на коленях, как ни в чем не бывало? Но мне было приятно, и я не хотел прерывать эти минуты. Уверен, она чувствовала, что в нее что-то упирается. Но она решила просто помолчать. Это хорошо.

– И самый смертоубийственный! – дополнил я.

– Риск бывает везде. Даже просто подумав об этом действий, ты можешь навлечь на себя смерть.

– Но мы еще живы.

– Значит, партийный аппарат слабоват.

– Или мы его недооцениваем.

Она только улыбнулась.

– Мне нравятся твои депрессивные мысли. Но для меня стакан наполовину полон.

– А для меня стакана нет. Ни пустого. Ни полного.

Она только поцеловала меня в щечку.

Всю ночь мы продумывали какой-нибудь план действий. Но в итоге я уснул за 3 часа до моего подъема на работу.

Впервые кто-то проводил меня на работу, пожелав мне удачного дня. Моя жизнь меняется в лучшую сторону, и оттого мне плохо. Ведь за светлой полосой следует темная. За радостью следует горе. И я уверен, мое горе уже на полпути ко мне. Возможно, оно уже идет на одной улице со мной. Просто отстает на несколько сотен или десятков шагов.

На работе без изменений. Я так же отрабатываю свою смену до конца работы закусочной. Так же остаюсь наедине со списанными гамбургерами, но только не поедаю их, а несу домой. Теперь у меня есть к кому их нести. Дома мы делим гамбургеры на двоих, подогрев, мы чувствуем заново тот вкус, с которым они родились в стенах закусочной. Поедаем картошку, запиваем напитками. Чувствуем себя королями. А затем засыпаем вместе. Так наши ночные ужины продолжаются до следующего моего выходного.

Мы выезжаем загород. Более того, мы выходим туда, куда запрещено выходить. Мы ушли вглубь леса, и вышли к местности, огороженной забором. Этот забор был старым, его легко можно было проломить. Мы вторглись туда, где не была нога ни одного гражданина Партии. Мы нарушили закон, и за это нас ожидает смерть. Но мы идем дальше. Словно не боимся попасть в руки чистильщиков или полиций. Она ведет меня. Такое чувство, будто только для всех я исполняю роль мужчины, когда мы остаемся наедине, она забирает свою роль у меня, отдав мне мою роль, которую играла она. Я легко поддался ей. Теперь мы связаны одним желанием, точнее ее желанием. Мне-то как-то так. Я все равно не верю, что Партию можно победить. Но чем больше я нахожусь здесь, тем больше понимаю, что есть лазейки, что не все потеряно. А что, если сейчас мы выйдем на базу «Les miserable», но нет. Мы выходим на холм. Я смотрю вперед. Вижу лишь черные поля. Когда-то эти поля были преданы огню. Еще дальше можно увидеть огромную стену, это граница, за ней районы нищих.

– Что если база «Les miserable» находится в районах нищих?

– Что?

Я не понимаю, о чем она. Как может быть база «Les miserable» в районах нищих. А потом мне в голову приходят варианты, почему базы там быть не может, и я понимаю, что может. Районы нищих идеальное место для базы «Les miserable», Партия туда не сует свой нос. Можно действовать, не боясь разоблачения. Я вспоминаю Мэтта, что, если он узнал о месторасположении «Les miserable», и ушел к ним один, пытаясь взять меня с собой. Не мог он мне раскрыться. А я обманул его ожидания.

Если все это так: то я просто глупец. Самый что ни на есть настоящий глупец. Я мог бы уже давно быть с «Les miserable», мог бы уже давно помочь свергнуть партийный террор. Но нет. Ничего этого не произошло, потому что я даже на мгновение не мог подумать, что их база может быть там, в районах нищих, где лучшего укрытия не найти.

– Ты права. Они действительно там. Все это время они были в районах нищих. Только так шпион мог прокрасться сюда. Где-то есть лаз.

– Невозможно, Партия обставила границу между районами огромным бетонным забором.

– Да, я помню, якобы он служит спасением от чумы, воцарившейся в районах нищих лет 100 назад. Но ведь прошло 100 лет. Может, что-то в нем есть такое, что помогает им пройти сюда и уйти отсюда.

– Брешь!

– Конечно! Нам нужно только найти эту брешь, тогда мы попадем к ним.

– На это уйдет очень много времени.

Конечно. Она права. Дай бог, чтобы мы смогли дойти до границы незамеченными, а там еще и лаз этот искать. Все равно, что в стоге сена иголку искать, понимая, что она или есть, или ее нет.

– Я знаю один вариант. Один мой знакомый так поступил. Но он очень экстравагантный.

– Какой?

– Нужно уйти в район нищих через главные ворота. Отречься от всего, что здесь есть.

– Ты хочешь сказать, что чтобы нам дойти до них, нужно просто отказаться от всего?

– Да. Только так, с помощью своего рода очищения, мы дойдем до них.

– Ты уверен, что мы их найдем?

– Мне кажется, что это единственное место, где они могут быть.

– Хорошо. Что нам нужно делать?

– Уволиться с наших работ. Собрать последние деньги и отправиться к воротам. Постараться распродать вещи, попрощаться со всеми родными и близкими.

– Тебе будет трудно.

– Почему?

– Я читала твой дневник, не забывай, я читала все твои записи и знаю, как сильно ты не хочешь туда. Как ты горбатился, чтобы провести здесь хотя бы ночь. Ты пытался доказать всем и себе, что ты можешь жить здесь. И это глупо. Ты все это делал в большинстве своем не ради себя, а ради других. Чтобы тебя не смешали с дерьмом, когда весть о твоем уходе в район нищих достигнет всех знакомых тебе ушей.

– Я это делал не просто так. Моя жизнь была полной ошибкой, все мои одноклассники сейчас партийцы, а я не хочу, чтобы все знали, что я совсем опустился. Я старался и для будущего потомства, чтобы они не жили на помойке, не грелись с другими же оборванцами у горящего бака, желая раздобыть где-нибудь корку хлеба. Я думал, у меня будет семья к этому времени, но я облажался, проиграл.

– У тебя есть семья. Я твоя семья. Теперь мы будем вместе. Уверена, все это не просто так с нами произошло. Мы были посланы друг другу судьбой, чтобы успокоить каждого из нас.

– Ты так думаешь?

– Я так считаю.

Она обняла меня, и я почувствовал ее тепло, она уткнулась в меня всем своим телом. Я обнял ее в ответ.

Всю ночь я не мог уснуть. Я ворочался, думал и размышлял над сложившейся ситуацией. Так долго я пытался удержаться здесь, в этом доме, в этой квартире, и вот весь труд моей жизни коту под хвост из-за моих убеждений. Из-за моего настроя присоединиться к «Les miserable». Я мысленно вспоминал все плюсы и минусы моего решения, и плюсов показалось больше, но минусы были существенными. Неужели я, человек, который все обходил стороной, оставлю свой дом ради какой-то немыслимой идеи о противостоянии Партии? Все указывало на то что – оставлю. Но мне не хочется этого. Может сказать ей, что нам нужно расстаться. Мне нужно всего то – забыть о ней и о «Les miserable». Смогу ли я вернуться к прежней жизни? Вряд ли. Был бы Мэтт, я бы попробовал, но без него у меня этого не выйдет. Решено. Завтра мы вместе уйдем от партийного глаза раз и навсегда.

Это утро показалось мне особенным. Каким-то новым. Не могу сказать, что именно отличает это утро от других таких же, но могу сделать попытку: это утро пахнет свободой. Я уже освободился от Партии мысленно и морально, осталось освободиться физически.

     Наш завтрак прошел с размахом. Мы наелись досыта, истратив припасы, которые могли бы кормить нас 3 дня. Это была нотка праздника в нашей новой жизни. Осталось только сделать главное: полностью попрощаться со старой жизнью.