— Не упрямлюсь, мисс, что вы!

— По-твоему, это называется твердостью характера?

— Да, мисс. Уж так я решила.

— Не было еще на свете упрямца, который сознался бы, что он л прям! заметила мисс Аби, сердито потирая нос. — Я бы созналась, будь я упряма, но я вспыльчива, а это совсем другое дело. Лиззи Хэксем, Лиззи Хэксем, подумай хорошенько! Знаешь ли ты самое дурное про своего отца?

— Знаю ли я самое дурное? — повторила Лиззи, широко раскрывая глаза.

— Знаешь ли ты, в чем подозревают твоего отца? Знаешь ли ты, какие ходят на его счет слухи?

Лиззи подумала о том, чем промышлял каждодневно ее отец, и медленно опустила глаза, подавленная этой мыслью.

— Скажи мне, Лиззи? Знаешь ты это или нет? — настаивала мисс Аби.

— Прошу вас, скажите, в чем его подозревают, мисс, — после некоторого молчания произнесла Лиззи, не поднимая глаз.

— Нелегко это сказать родной дочери, но сказать надо. Так вот, некоторые думают, что твой отец помог умереть кое-кому из тех, кого он нашел в реке.

Лиззи, услышав о подозрениях, которые она считала ложными, а не о том, что было правдой и что она боялась услышать, почувствовала такое облегчение, что мисс Поттерсон изумилась, глядя на нее. Лиззи быстро подняла глаза, покачала головой и чуть-чуть не засмеялась торжествующе.

— Плохо знает отца тот, кто так говорит. "Уж очень спокойно она к этому откосится, — подумала мисс Аби, — даже чересчур спокойно!"

— А может быть, — тут у Лиззи мелькнуло одно воспоминание, — может быть, так говорит тот, кто сердит на отца; тот, кто угрожал отцу? Уж не Райдергуд ли, мисс?

— Да, это он.

— Да! Он работал вместе с отцом, отец порвал с ним, вот он и мстит ему теперь. Отец порвал с ним при мне, и Райдергуд очень разозлился. А кроме того… Мисс Аби! Обещаете вы никому не передавать того, что я вам скажу, без самой уважительной причины? — Она произнесла это шепотом, на ухо мисс Поттерсон,

— Обещаю, — ответила та.

— Это было в ту ночь, когда узнали про убийство Гармона; отец сам же и нашел тело, чуть повыше моста. А пониже, как раз за мостом, когда мы уже гребли домой, из темноты вынырнул Райдергуд на своей лодке. И сколько раз после того, когда люди столько положили трудов, чтобы найти виновника, и так ничего и не нашли, сколько раз я думала про себя: уж не Райдергуд ли убил, не нарочно ли он подстроил так, чтобы отец сам нашел тело? Даже и подумать такое показалось мне тогда нехорошо, как-то бесчеловечно, а теперь, когда он пытается взвалить вину на отца, мне сдается, что так все и было. Да неужели это правда? Неужели это убийство навело меня на такую мысль?

Она задала этот вопрос, обращаясь скорее к огню в камине, чем к хозяйке "Шести Веселых Грузчиков", и обвела маленькую распивочную тревожным взглядом.

Но мисс Поттерсон, как опытная учительница, привыкшая никогда не теряться и наставлять на путь истинный своих учеников, сейчас же представила Лиззи все дело в другом свете, более близком к действительности.

— Бедная, обманутая девушка, — сказала она, — как же ты сама не видишь, что если уж подозревать в чем-либо одного, то вместе с ним надо подозревать в том же и другого? Они ведь работали вместе. И одно время все что ни делали, — делали сообща. Положим даже, что так все и было, как ты думаешь, но ведь если они вместе что-нибудь сделали, то другой не мог не участвовать в этом?

— Вы не знаете отца, мисс, если так говорите. Право же, право, вы его совсем не знаете!

— Лиззи, Лиззи, — сказала мисс Поттерсон. — Оставь его. Тебе вовсе не нужно с ним порывать, только уходи от него. Живи отдельно — не из-за того, о чем я тебе нынче говорила — не нам об этом судить, будем надеяться, что это ошибка, а потому, что я тебе и раньше это предлагала. Не важно из-за чего — из-за твоей красоты или чего другого. Но ты мне нравишься, и я хочу тебе помочь. Лиззи, поступай ко мне на службу. Не губи себя напрасно, девушка, послушайся меня, тебе же лучше будет жить честно и счастливо.

Мисс Аби дала волю своим добрым чувствам и заметно смягчилась, уговаривая Лиззи; даже голос ее звучал мягко, она даже обняла девушку за талию. Но та отвечала только:

— Спасибо вам, мисс, спасибо! Я не могу. Мне это никак нельзя. Даже и думать об этом нечего. Чем хуже отцу приходится, тем больше я ему нужна.

Тут мисс Аби, как бывает обычно с суровыми людьми, когда они смягчаются, вдруг спохватилась, что она слишком уж расчувствовалась, и, решив, что ей следует наверстать это упущение, стала вдруг очень холодна.

— Я сделала все, что могла, — сказала она, — теперь живи, как сама знаешь. Помни только: как постелешь, так и уснешь. А отцу твоему передай одно, — чтобы он больше сюда не ходил.

— О мисс, неужели вы запретите ему ходить в единственное место, где ему, я знаю, ничего не грозит?

— "Грузчикам" надо заботиться и о себе, а не только о других, возразила мисс Аби. — Мне было очень нелегко навести здесь порядок и сделать это заведение таким, каким оно теперь стало, а для того, чтобы поддерживать в нем порядок, нужно работать день и ночь не покладая рук. Я не могу допустить, чтобы на репутации «Грузчиков» осталось пятно, чтобы про нас пошла дурная слава. Я запретила Райдергуду ходить сюда, запрещаю и Хэксему. И тому и другому одинаково. От тебя и от Райдергуда я знаю, что они оба на подозрении, и не берусь решать, который из них виноват. Обоих одинаково мазнули дегтем, а я не хочу, чтобы мое заведение тоже мазали дегтем. И больше я знать ничего не знаю.

— Прощайте, мисс! — грустно сказала Лиззи.

— Г-м! Прощай! — отвечала мисс Аби, мотнув головой.

— Поверьте мне, мисс Аби, я все равно благодарна вам от всей души.

— Мало ли чему я верю, Лиззи, — возразила с достоинством величавая Аби, — постараюсь поверить и этому.

Мисс Поттерсон так и не ужинала в тот вечер и выпила только полстакана горячего негуса с портвейном, вместо обычной порции. А прислуга женского пола, — две сестрицы, похожие на кукол, — коренастые, курносые, с круто завитыми черными локонами, вытаращенными черными глазами и плоскими, как блин, красными лицами, обменялись замечаниями насчет того, что хозяйку нынче кто-то погладил против шерсти. Мальчишка же говорил впоследствии, что еще никогда не получал такой трепки на сон грядущий, — разве только в те времена, когда еще покойная мамаша загоняла его в кровать кочергой.

Лиззи вышла, и за со спиной загремела цепь, накладываемая на дверь; звук рассеял то облегчение, которое она почувствовала в первую минуту. Ночь была непроглядно темная, с резким ветром. Мрачно встретил ее пустынный берег реки; а кроме того, все еще стояли в ушах звон железной цепи и скрип болтов, задвигаемых рукою мисс Поттерсон, — звук, символизирующий изгнание из общества. Как только Лиззи очутилась под хмурым ночным небом, ею овладело чувство, что тень убийства легла и на нее; и как волны прилива разбивались у ее ног, приходя неизвестно откуда, так и эта мысль возникла из незримой бездны и поразила ее в самое сердце.

Что ее отца подозревают напрасно, она была уверена. Уверена. Уверена. И все же, сколько она ни повторяла про себя это слово, сколько ни пыталась рассуждать, доказывая себе самой, что она права, ей это не удавалось. Райдергуд совершил преступление и заманил в ловушку ее отца, Райдергуд не совершал преступления, но по своей злобе решил пустить в ход против отца те обстоятельства дела, которые легко было перетолковать и которые оказались у него в руках. Как бы ни представляла она себе это дело, и в том и в другом случае с одинаковой быстротой возникала ужасная возможность: ее отца могут счесть в конце концов виновным, несмотря на то, что он не виновен.

Ей приходилось слышать, как люди платили жизнью за пролитие крови, в котором они впоследствии оказывались не повинны, а эти несчастные прежде всего не заблуждались так опасно, как ее отец. Именно с тех пор, при самом благополучном толковании дела, на него стали показывать пальцем, люди начали его избегать, пополз недоброжелательный шепот. Все это началось с той самой ночи. И когда большая черная река с ее унылыми берегами стала незрима для нее во мраке, Лиззи все еще стояла на берегу реки, силясь проникнуть взглядом за черную завесу горя, чтобы увидеть за нею жизнь, чувствуя себя чуждой н добру и злу, но зная, что жизнь простирается перед нею туманной пеленой, вплоть до великого океана — смерти.