— Подумайте, Сьюзен. Здесь вы совершенно бесправны. Ваш дядя — глава дома, где он царит безраздельно. Он имеет полное право выбрать вам мужа или запереть вас здесь до конца дней. Он имеет право беспрепятственно отравлять вам жизнь.

— До сих пор он вовсе не отравлял мне жизнь, — возразила Сьюзен. — Напротив, они с тетей исключительно добры ко мне. И я здесь вовсе не пленница.

— Тогда почему вы не уедете отсюда?

Сьюзен открыла было рот, но тут же прикусила губу. Он прав: она не могла уехать. Да и доброта дяди имела свои, четко очерченные пределы. До тех пор, пока она его слушалась, он был терпелив. В противном же случае…

— Вот если вы выйдете за меня замуж, то сразу сможете уехать. Прямо сегодня. И получите долгожданную свободу.

Несколько секунд Сьюзен пристально смотрела на Бена, взвешивая то, что он сказал.

— В мусульманских семьях женщины никогда не бывают по-настоящему свободными, — наконец заявила она.

— В том смысле, в каком вы это понимаете, может, и нет, — согласился Бен. — Но я дам вам возможность путешествовать, заниматься любимым делом, выбирать друзей по своему вкусу. — Он пожал плечами. — Вы сможете снова начать фотографировать.

— Я больше не фотографирую!

— Ну и зря. Я слышал, вы очень талантливы.

Сьюзен внезапно расхохоталась. Она чувствовала, что ее уже просто трясет от напряжения, и обхватила себя руками, стараясь успокоиться.

— Должно быть, вам очень нужно мое состояние!

Бену стало не по себе. Его разрывали противоречивые чувства. Он словно увидел себя со стороны: холодный, расчетливый, самоуверенный делец. И эта женщина — прелестная, нежная, умница — отлично знала, что для него она имеет значение только с деловой точки зрения. Ее ценность заключалась в имени и приданом. На мгновение Бен стал сам себе противен, однако тут же отмел непрошеные сомнения. Он все равно получит ее!

Поднявшись со скамьи, Сьюзен отошла на несколько шагов. Подойдя к клумбе, она склонилась над цветущими розами.

— Коммерция, — прошептала она, — как же я ее ненавижу! — И поднесла к лицу розовый бутон.

— А я, наоборот, люблю, — заявил Бен, любуясь ею и думая, что эта сцена достойна кисти художника. Он восхищался каждым изгибом ее тела, шелковистыми локонами цвета дикого меда, игрой солнечных лучей на ее молочно-белой коже.

Эта женщина ему нужна. Любой ценой!

Сьюзен внезапно отбросила бутон в сторону. Ей вспомнился Париж, прожитые там годы. Как она была счастлива сначала! Учеба ей нравилась безмерно, а жизнь в Латинском квартале просто завораживала. Родители отнеслись к ее затее без особого восторга, однако когда у дочери выявились художественные способности, они решили не мешать ее становлению. Отец вмешался в ее жизнь уже значительно позже, и, к сожалению, не без оснований.

Сьюзен никогда прежде не жила на Востоке и вряд ли приехала бы сюда на постоянное жительство, если бы не ее личная трагедия и не гибель родителей. В ее голове словно эхом отозвался печальный похоронный колокольный звон, и она невольно зажмурилась. Это напоминание о похоронах было так мучительно, что закололо сердце.

Тряхнув головой, она оглянулась. Тетя Лале уже поднялась со скамьи, на которой сидела в отдалении, и знаком показывала, что свидание пора заканчивать. И тут Сьюзен с неожиданной силой ощутила, насколько замкнут и безысходен ее нынешний мир. Несмотря на уют и комфорт, несмотря на усилия тети сделать ее жизнь светлой и радостной, здесь все давило на Сьюзен. Бен, может, был не слишком деликатен, но в одном он прав: она не создана для жизни в четырех стенах. Сьюзен вдруг с ужасающей ясностью поняла: не может она отказаться от возможности обрести свободу.

Поняв, что она колеблется, Бен протянул ей руку.

— Вам вовсе не обязательно возвращаться в дом. Вы можете уйти со мной. — И, словно уловив ее безмолвный отклик, он вкрадчиво продолжил: — Поехав со мной, вы сможете начать жизнь с чистого листа. И это будет совсем другая жизнь, обещаю вам, — новая и волнующая.

Он просто играл с ней, как кошка с мышью, и решимость Сьюзен слабела, хотя при мысли о сделке, которую заключил Бен с ее дядей, у нее внутри все переворачивалось. Однако она понимала: уйти отсюда она сможет, лишь связав себя с этим чужим мужчиной.

— А вы не боитесь? — сама не зная, зачем, предприняла последнюю отчаянную попытку Сьюзен.

— Чего мне бояться?

— Наверное, дядя говорил вам о моем… здоровье, — выдавила Сьюзен. Слова жгли ей язык, а на глаза невольно навернулись слезы.

— Он упомянул, что вы были нездоровы, но заверил, что теперь вы окончательно вылечились. Выглядите вы, во всяком случае, прекрасно. Разве что чересчур худенькая.

— Внешность бывает обманчива, — насмешливо улыбнулась Сьюзен.

— Первое коммерческое предприятие, за которое я взялся, не сулило никаких перспектив. Все твердили, что я занимаюсь бессмысленным делом, однако я приложил усилия, и оно до сих пор дает мне прибыль.

Сьюзен вдруг представила себе, как он за нее «возьмется». Эта мысль одновременно пугала и завораживала. Прошло уже много лет с тех пор, как она была близка с мужчиной, и этот смуглый красавец был совсем не похож на любовников, которые были у нее в юности. Злясь на себя за дурацкие мысли и краску, выступившую, судя по ощущению, на скулах, она вздернула подбородок.

— Из меня вам миллионов не выкачать.

— Вы мне их уже принесли.

Задетая этим откровенным заявлением, Сьюзен гордо выпрямилась.

— Ну так вам придется их вернуть. Я уже сказала, что не выйду замуж.

— Снова, хотите вы сказать. Вы не выйдете замуж снова.

Сьюзен так и приросла к месту. Стало быть, он все знает!

— Вы уже были замужем, и вам тогда не было еще и двадцати. Он был англичанином, на шесть лет вас старше. Кажется, вы познакомились в Париже. Он ведь был художником, да?

Сьюзен медленно повернула голову, охваченная ужасом. Что еще ему было известно? Что еще ему рассказали?

— Я не желаю обсуждать с вами ни свой брак, ни своего бывшего мужа, — дрогнувшим голосом произнесла она и отвернулась. Сьюзен не любила вспоминать о своей трагической ошибке.

— Ваш дядя сказал, ему были нужны лишь ваши деньги.

— А вам разве нет?

В глазах Бена сверкнули искорки, и Сьюзен снова отчетливо осознала, что он не из тех мужчин, кем можно манипулировать. Бен обошел ее, встал к ней так близко, что ей пришлось закинуть голову, чтобы увидеть выражение его глаз. Для иранца Бен был необычайно высок, выше почти всех мужчин, которых она знала. Широкий разворот мощных плеч, крепкая грудь и мускулистые руки: бугры мышц отчетливо прорисовывались сквозь ткань пиджака.

Нервы Сьюзен были уже на пределе. Она стала лихорадочно соображать: что еще можно сказать, чтобы получить хоть какое-то преимущество.

— На Востоке мужчины не слишком любят быть мужьями номер два, — наконец нашлась она.

— Мы уже установили, что я не совсем восточный человек. Некие каноны меня не слишком волнуют. Я делаю только то, что хочу, и добиваюсь, чтобы все было по-моему.

Сьюзен пристально вгляделась в лицо мужчины, и тут на нее словно снизошло озарение. В эту игру можно играть и вдвоем — надо только постараться мыслить, как мужчина.

Итак, Бижану — вернее, Бену — Асади она нужна лишь ради самоутверждения. Он женится на ней исключительно в своих целях. Любовь и вообще какие-либо чувства здесь ни при чем. Для него это была очередная успешно проведенная операция.

Так почему бы не подойти к вопросу об их браке с той же точки зрения? Ему нужно ее приданое, а ей — независимость. Он желает породниться с ее семьей, а она хочет избавиться от дядиной опеки. Конечно, Восток — это мужской мир, но это не значит, что женщина здесь не может играть по мужским правилам.

Сьюзен снова смерила Бена оценивающим взглядом. Хорош, ничего не скажешь: высокий, сильный, внушительный, этакое воплощение авторитета. Удастся ли ей, выйдя за него замуж, сбежать от него?