– Конечно, об этом вы и подумали, когда никто не ответил на наш звонок.

– Да, это мне показалось странным, что поделаешь – инстинкт. Но я не мог позволить себе взломать дверь и посмотреть, что там есть подозрительного. Однако ничто не запрещало мне провести небольшой опыт, надо было всего лишь потратиться на телефонный жетон.

– А теперь появился риск, что все это свалится вам на голову. Из-за расписки.

– Это верно, тогда я об этом не подумал. Но поскольку Гольди умер, так или иначе труп его был бы обнаружен, а вместе с ним и расписка. Поэтому немного раньше, немного позже... Ладно, увидим.

Я смотрю на часы.

– Подождем еще немного. А затем, если никто не объявится – ни убийца, ни легавый, ни Заваттер, – вернемся в то бистро. Там, небось, только и разговоров, что об этом убийстве. Может быть, мы что-нибудь и узнаем.

В кафе на улице Лафайет, как и предполагалось, смерть ювелира была дежурным блюдом, прямо торт с фирменным кремом. Тот парень, классический тип парижского зеваки, охотно повторяет каждому, кому охота его слушать, все, что он знает по этому делу. Так, я узнаю, что Гольди получил всего лишь удар по черепу, а не выстрел из револьвера и не ножевую рану; к тому же, и в этом нет уверенности, так как остальное доделало его больное сердце. Итак, я не очень ошибался относительно состояния его здоровья. Темные круги у него под глазами были не только результатом работы с цилиндрической лупой, которую он время от времени туда вставлял. Они свидетельствовали также о плохой работе сердца. И под действием сильного волнения сердце не выдержало.

– И что занятно, – сказал кто-то, – так это появление полицейских. Рассказывают, что он сам позвонил им.

Хорошо осведомленный парень с видимым презрением пожимает плечами:

– Это был убийца.

– А зачем убийца это сделал?

В ответ парень молчит и кривится. Он страдает, что ему нечего ответить на это, но более или менее с честью выходит из положения:

– А вот это – тайна, покрытая мраком.

Я прихожу ему на помощь:

– А кто жертва?

– Ювелир по бриллиантам.

– Ай-ай! И много у него свистнули?

– Я думаю, что еще ничего не известно.

– Вы знали этого человека?

На этот раз отвечает хозяин бистро:

– Он заходил сюда время от времени. Очень был спокойный человек. У меня лично такое впечатление, что вряд ли у него много грабанули, если вообще взяли что-нибудь. Он был ювелиром. Но ювелир ювелиру рознь. Не все они миллионеры. Меня не удивило бы, если б сказали, что он перебивался кое-как.

И добавляет:

– Трудяга, если вы понимаете, что я хочу сказать, – и повторяет: – Трудяга.

Это слово он услышал недавно и только-только узнал его значение. Сейчас он упивается им. Это хорошо известный феномен.

Мы выходим из бистро. Чтобы побольше узнать о бедах Омера Гольди, надо немного подождать. Я покупаю вечернюю газету, но там еще ничего нет. Однако, я уверен, что в "Крепюскюль" об этом будут говорить. Дело представляется слишком таинственным, чтобы им мог пренебречь мой приятель, известный журналист-универсал Марк Ковет.

Мы возвращаемся к себе в агентство как раз вовремя, чтобы снять трубку надрывающегося телефона:

– Алло?

– Это Роже.

– Да?

– Ваш китаец уселся в своем ресторане и, по-видимому, не собирается оттуда выходить. Я продолжаю наблюдать за ним и прослеживаю его передвижения, а это необходимо, не так ли?

– Право...

Трудно требовать от Заваттера быть на ногах двадцать четыре часа в сутки.

– Он мне кажется очень спокойным, этот парень, – продолжает мой помощник. – А в чем вы его можете упрекнуть?

– В том, что он кое-кого более или менее убил сегодня после полудня.

– Кроме шуток? Но ведь я его ни на минуту не выпускал из поля зрения.

– Может быть, это было до того, как вы приклеились к нему.

– Конечно. Во всяком случае, могу сказать, что в моем присутствии он никого не убил ни на Больших Бульварах, ни в магазине бюстгальтеров. Но он китаец, а у китайцев, возможно, есть какие-нибудь штуки, чтобы шлепнуть на расстоянии.

– Нет. Это белые нажимают на кнопку, а за тысячи километров какой-нибудь мандарин схлопочет по башке. Ладно, оставим легенды и вернемся к более земным делам. Расскажите-ка вы мне, что делал Чанг Пу с того момента, как вы начали ходить по его пятам?

– Он прогуливался. А погуляв, он зашел в шикарный магазин женского белья на бульваре Османн, почти на углу улицы Пелетье. Может быть, чтобы снять там мерку корсетного пояса. У этой Наташи в витрине выставлены такие пояса, что слюнки потекут.

– У этой... как вы сказали?

Мой голос несколько изменился.

– А-а! – ухмыльнулся Заваттер. – Это на вас тоже действует, да? Всего лишь при упоминании...

– Белье всегда на меня производит впечатление. Я обожаю зарываться в нейлон.

– А если бы вы еще все это увидели! Вы бы дошли до точки!

– И дойду, если вы мне не скажете, кто эта Наташа.

– О! Старина, да я даже не знаю, существует ли она. Это – название магазина. Может быть, это ничего и не значит. Вы же мне рассказывали однажды об одном бородаче, который написал книгу под заголовком "Являюсь ли я фатальной женщиной? " Эта Наташа, возможно, тоже какой-нибудь бородач.

– Я разузнаю об этом.

– Ах, вот вы какой! Я знал, что вы развратник, но не до такой степени. Ладно, вернемся к нашему китайцу... Что я должен с ним делать?

– Как вы говорите, сейчас он будет занят в своем ресторане. Можете быть свободны до завтрашнего утра.

– О'кей.

Мы кладем трубки.

– Наташа, – говорю я. – Элен, вы слышали? Наташа! Чанг Пу нанес визит Наташе. Наташа ведь русское имя, да или нет?

Элен пожимает плечами:

– В моей жизни, – говорит она сентенциозно, – я знавала одну Наташу и двух Людмил. Все трое были родом из Сент-Оэна, и их звали соответственно, согласно гражданской записи: Мари, Сюзанна и Мадлен.

– А я знал по крайней мере десять Кармен...

– Я не спрашиваю вас, где.

– А это бесполезно, поскольку вы догадываетесь об этом. Из этих десяти Кармен только одна не узурпировала свое имя. Итак, может быть, эту Наташу действительно зовут Наташа... Послушайте, Элен, все эти истории с бельем, кружевами и прочими штучками скорее ваша область, чем моя. Не хотите ли познакомиться с этим магазинчиком поближе? Вы, конечно, знаете лучше меня, куда обратиться за справками.

Она немного ломается:

– О! Конечно. Я даже могу зайти в этот магазин...

– Чтобы понюхать, чем там пахнет. Вот-вот.

– Но я не могу выйти оттуда с пустыми руками.

Я шарю в кармане:

– Купите там себе сиреневые трусики.

Элен выходит, и я остаюсь один. Сможет она разнюхать там что-либо до закрытия магазина или нет – это ничего не изменит. Она сможет купить там себе эти самые трусики. Сиреневые трусики! Вот уж! Ладно. Мне следует направить свои мысли на менее пикантные подробности. Не надо забывать, что Гольди, ювелир по профессии, потерял жизнь в этой авантюре.

Я раскуриваю трубку, наливаю себе кое-что в стакан и начинаю размышлять.

Чтобы я смог впоследствии свериться с ходом событий, когда мне понадобится, я набрасываю все на листке бумаги. Между двумя сновидениями я поразмыслил обо всем, но на утро следующего дня все же не продвинулся дальше, чем был накануне. Тем не менее, я перечитываю свои записи, чтобы все освежить в памяти:

"Чанг Пу шантажирует, шантажировал (или собирается этим заняться) одну русскую женщину, прежде работавшую в "Таверне Брюло", в Шанхае... Эта русская может оказаться Наташей с бульвара Османн... либо это кто угодно, близко связанный с этой Наташей... Гольди, который знает Чанг Пу (во всяком случае, этот последний знает дорогу к дому ювелира), пронюхал о планах китайца... Он захотел уточнить личность жертвы шантажа. Зачем? Это другой вопрос... Чтобы, в свою очередь, тоже заняться шантажом? Так или иначе, он обращается ко мне, чтобы через шантажиста добраться до шантажируемого лица... В конце концов, Гольди это не удается... Он погибает... Убит кем?.. Китайцем? Не забыть, что когда я думал, что нахожусь один в квартире Чанг Пу над рестораном, я неосторожно произнес вслух фамилию ювелира... Чанг Пу, будучи где-то поблизости, мог ее услышать... (А у китайцев тонкий слух!)... Мое с трудом объяснимое присутствие заинтриговало его... Он сопоставил его с произнесенной фамилией... Поразмыслив, он отправился потребовать объяснения у Гольди... Они ссорятся, даже дерутся... (а почему бы и нет?)... и сердце Гольди, больное и изношенное, отказывает его владельцу... Собственно говоря, это не было убийством... И в то же время не явилось банальным несчастным случаем... Все это не дает мне ни малейшего представления о ставке в этом деле...