— Помилуйте, а как же иначе они могли исчезнуть из дома?

— Предположим, что это произошло случайно, тогда...

— Что?

В его голосе послышалось раздражение.

Мейер отнял у Лафтона слишком много времени, да к тому же у него очень болел зуб.

— Могли бы вы сказать, когда были украдены эти одеяла? — терпеливо допытывался Мейер.

— Нет.

— И никак нельзя их отличить...

— Никак.

— А на этих днях пропадали у вас одеяла?

— Не знаю. Мы проводим инвентаризацию в начале каждого месяца. Следующая инвентаризация будет только первого апреля.

— Что было обнаружено при инвентаризации, которую вы проводили в начале марта?

— В предыдущем месяце у нас кое-что пропало. Например, 14 одеял.

— Четырнадцать одеял были украдены...

— Или пропали...

— Только в феврале?

— Да. Совершенно новые одеяла.

— А эти одеяла?

— Наши пропажи незначительны по сравнению с пропажами в других приютах города. Но простите меня, детектив Мейер, почему вы...

— Простите вы меня. Эти одеяла новые?

— Да. Я так думаю.

— Можете ли вы утверждать, что они новые?

— Да, разумеется.

— Что, по-вашему, значит «новые»?

— Мы получили партию одеял в начале года.

— Таким образом, можно установить, когда они были украдены. Или пропали.

— Ну, да. Я полагаю...

— Когда именно в январе вы получили партию одеял?

— Кажется, четырнадцатого.

— Сколько одеял?

— Пятьдесят. Ими мы возместили одеяла, украденные в предыдущем квартале.

— За три месяца предыдущего квартала у вас было украдено 50 одеял?

— Приблизительно столько. Я подал заявку на 50 одеял, чтобы возместить пропажу. Это для круглого счета.

— Следовательно, у вас пропадало... как вы говорите... 16-17 одеял в месяц?

— Да, что-то около этого.

— И город прислал вам 50 новых одеял взамен пропавших?

— Да.

— Скольких одеял из этой партии у вас не хватает?

— Я же сказал: мы проводим инвентаризацию первого числа каждого месяца.

— Можете ли вы вспомнить, сколько одеял было украдено... или утеряно... в январе?

— Двенадцать.

— А в феврале, как вы сказали, четырнадцать.

— Да, четырнадцать.

— Итого, двадцать шесть.

— Да.

— Немного меньше, чем за такой же период в прошлом квартале.

— Полагаю, что так.

— В месяц получается только тринадцать...

— Да, так оно и есть.

— Некоторое снижение по сравнению с предыдущим кварталом.

— Да, возможно, вы правы.

— Даже несмотря на то, что весна в этом году запоздала.

— Поймите, мы никак не можем предупредить случайные кражи, — разозлился Лафтон. — В нашем приюте 920 коек, а охраны, считайте, никакой нет. Наша основная задача, в смысле охраны, — не допускать проникновения наркотиков в приют. Мы обязаны принимать всех людей, которые обращаются за помощью. Но простите меня, мистер Мейер. Неужели несколько пропавших одеял стоят того времени, которое мы с вами сейчас потратили? И двое подброшенных стариков... обычное дело.

— Да, если бы только не умерла старуха, — возразил Мейер.

Когда на следующее утро, в четыре часа, зазвонил телефон, Эйлин спала, как убитая. Она наощупь нашла в темноте аппарат, подняла трубку, включила прикроватную лампу и увидела, что за окном идет снег. Снова снег?

— Берк?

— Да, сэр.

На другом конце провода был инспектор Брейди.

— Встретимся на Южной Камберлендской, дом 310, — приказал он. — Чрезвычайное происшествие.

— Слушаюсь, сэр, — ответила она.

Он знал, что ее личная машина не оборудована сиреной, и поэтому просто сообщил ей, что дело не терпит отлагательства. Чрезвычайное происшествие. В это раннее воскресное утро на дорогах не было никакого движения, и она ровно через десять минут была на месте. Шел снег. Возле фургона бригады быстрого реагирования толпились полицейские, у обочины стояла дюжина, а может, и больше патрульных машин. Инспектора Брейди нигде не было видно. В этой толпе полицейских, одетых в черные непромокаемые плащи с капюшонами, Эйлин заметила Тони Пеллегрино. Невысокий, жилистый, он был в джинсах и синей непромокаемой куртке с надписью белыми буквами на спине ПОЛИЦИЯ. Эйлин подошла к нему и поинтересовалась обстановкой.

Ее непокрытые рыжие волосы искрились в лучах уличного фонаря. Она была одета почти так же, как Пеллегрино, в джинсы и синюю форменную куртку с надписью на спине ПОЛИЦИЯ. Чтобы сразу же рассеять подозрения злоумышленника относительно вашего рода занятий. Похититель людей прочтет надпись на спине вашей куртки и сразу поймет, с кем имеет дело. Это не шутки. Жизнь человека, захваченного злоумышленником, буквально висит на волоске.

Две человеческие жизни, если принимать в расчет и жизнь злоумышленника. Девизом бригады была фраза «Никто не должен пострадать». Жизнь злоумышленника так же дорога, как и жизнь заложника. Пеллегрино ввел Эйлин в курс случившегося. Злоумышленником был парень, живший вместе со своим братом и женой брата. Он спал в комнате, которая находилась рядом с комнатой супругов, как раз под холлом.

Произошло вот что. Он проснулся среди ночи и пошел в сортир. Неожиданно на него что-то нашло, он схватил револьвер и пригрозил брату и его жене, что убьет их обоих, если брат сию же минуту не уберется из квартиры.

— Брат пулей вылетел оттуда, — рассказывал Пеллегрино, — и из телефонной будки позвонил по номеру 911. Шеф уже в доме, у двери. Велел сказать вам, чтобы вы сразу же, как придете, поднялись к нему.

Шефом подчиненные называли инспектора Брейди.

— Какая квартира? — спросила Эйлин.

— Четыре-ноль-девять. Да вы не пройдете мимо. Там в коридоре около сотни полицейских.

— Спасибо, Тони, — сказала Эйлин и пошла к дому.

Брейди она нашла на четвертом этаже. В прошлом месяце ему исполнилось 54 года. Высокий, подтянутый, голубоглазый мужчина с лысиной, окаймленной венчиком седых волос.

Его крупный нос выделялся среди других черт лица и придавал ему умное выражение. Он увидел Эйлин, пробиравшуюся сквозь толпу полицейских в форме сил быстрого реагирования, отошел от двери и направился к ней. Он разрезал толпу синих форменок, словно корабль, идущий под всеми парусами.

— Паршивец, — в сердцах выругался он.

— Тони послал "меня сюда, — сообщила Эйлин.

— Парень возжелал свою невестку. Просто и ясно, как мир, — сказал Брейди. — Он слышал, как они ночью занимались любовью, и самому захотелось. Сейчас брата нет в квартире, и он ее, возможно, изнасилует или убьет, а может быть, сделает и то и другое.

— Злоумышленник — старший брат или младший?

— Старший. Ему тридцать два, а его брату двадцать.

— Сколько же лет женщине?

— Ну какая она женщина, — заметил Брейди. — Ей всего-то семнадцать лет.

Эйлин кивнула головой.

— Хотите попытаться? — спросил он. — Только будьте очень осторожны. Он, возможно, замышляет недоброе. Кто его знает?

— Как его зовут?

— Джимми.

— Далеко ли у вас с ним продвинулось дело?

— Ни на шаг, — ответил Брейди.

Неожиданное признание. За восемь месяцев работы в бригаде Брейди мнение Эйлин о нем нисколько не изменилось.

Самовлюбленный женоненавистник, допускающий женщин к двери только в самых крайних случаях. Он только болтал, что намеревается расширить свою бригаду путем включения в нее женщин. Чтобы в ней было не две женщины, как сейчас, а гораздо больше. На деле же ограничился тем, что заменил неудачливых парламентеров-мужчин другими парламентерами, тоже мужчинами. А когда Марта Холстед сгорела на первых же своих переговорах у двери, он начал тренировать ей на смену не другую женщину, а мужчину. Эйлин казалось, что Брейди считает себя непревзойденным парламентером, с которым никто не может сравниться, ни мужчина, ни женщина. Обычно он допускал женщину к двери в тех случаях, когда злоумышленником была тоже женщина.

Очень редко доверял он женщине вести переговоры со злоумышленником-мужчиной. Так почему же сегодня его выбор пал на Эйлин? Уж не потому ли, что в квартире находилась возможная жертва изнасилования? А может, потому, что Джимми помешался на любви, Брейди и решил подсунуть ему рыжекудрую красотку? Время не властно над полицейским ведомством. Эйлин начинала работу в полиции специального назначения в качестве приманки и теперь снова чувствовала себя приманкой. В наши дни мужчины-полицейские относятся с большим уважением к своим коллегам женского пола, но...