Месяц спустя священные узы брака навеки соединили Жоржа ля Тремуй и Катрин де Лиль-Бушар, вдову Пьера де Жиака…

Ночной привал был слишком коротким. Все четыре лошади падали от усталости, особенно передняя, везшая двойную ношу. Мрачным ноябрьским утром хлестал дождь, превративший в месиво дороги. От грязи и сырости проржавели бы латы, если бы их предусмотрительно не смазали салом. Но молодой всадник, скакавший во главе этой адской гонки, яростно противился любым попыткам сбавить темп. Люди, посланные за ним в погоню, давно отстали. Но пока они находились на землях Туара, их безопасность не могла быть полной. Жиль де Рэ отлично это знал.

С его плеча соскользнула головка Катрин, отяжелевшая от сна. Он резким движением поправил ее, что разбудило девушку. Сквозь полуопущенные ресницы она сонно взглянула на него, нерешительно улыбнулась и вновь закрыла глаза. Ока так устала, что даже тяжелый галоп лошади уже не отдавался болью в ее измученном теле. Она откинула голову на плечо юноши, зажатая его рукой так, что ребрам было больно. Нет смысла бороться с судьбой, тем более, когда сама призывала ее изо всех сил. Она любила этого шестнадцатилетнего парня, похитившего девушку с ее полного согласия.

Сквозь полуопущенные ресницы девушка, почти еще девочка, поскольку Катрин де Туар только что минуло пятнадцать лет, смотрела на своего похитителя. Ей казалось, что она никогда не перестанет любоваться этим рано посуровевшим лицом, на котором пробивающаяся бородка только подчеркивала измученные черты. Ее особенно очаровывали его глубокие черные глаза, может быть из-за своего выражения, одновременно жадного, отстраненного и вместе с тем пылкого… Вообще-то она не очень старалась разобраться в своих чувствах. С момента их первой встречи она чувствовала себя слабой и безвольной в его присутствии.

Измученная лошадь едва не упала, споткнувшись о камень. Жиль, стиснув зубы, железной рукой удержал ее. Поверх его наплечника из толстой кожи Катрин были видны трое его спутников, скакавших в полном молчании, опустив голову.

Внезапно вооруженная группа людей преградила им путь: человек двадцать воинов, во главе которых выделялся старый рыцарь с непокрытой головой. Его лицо в ореоле седых волос, единственное живое пятно в этой одетой в железо статуе, поражало своим сходством с Жилем. С той лишь разницей, что обветренное лицо старика было изборождено морщинами, да волосы были почти белые, в то время как шевелюра молодого барона де Рэ была иссиня черной. Катрин догадалась, что это был дед Жиля, грозный Жан де Краон, взявший осиротевшего мальчика под свою опеку и воспитавший его. Он стоял под дождем, опершись обеими руками о рукоять длинного меча, внешне невозмутимый. За ним в тумане виднелся полуразрушенный силуэт колокольни маленькой церкви. Еще дальше несла свои воды Луара.

Жиль остановил коня рядом с дедом. Не говоря ни слова, он отпустил Катрин, и она соскользнула с седла прямо в протянутые ей навстречу руки старого сеньора. Жан де Краон был немногословен.

– Священник ждет вас, – сказал он. – Надо спешить.

Катрин внезапно покраснела под промокшей насквозь вуалью.

– Нас обвенчают? Так скоро? Но я думала, что мы находимся в слишком близком родстве и церковь будет противиться нашему браку?

Выражение, отдаленно напоминавшее улыбку, промелькнуло в лице Жана де Краона.

– Не все священники так глупы, – проворчал он. – И слово «противиться» мне не знакомо. Пошли.

Вся группа вошла в церковь, где у престола в торжественном облачении их уже ждал священник. Это был невысокого росточка монах с беспокойным взглядом и крошечной тонзурой. Достаточно было увидеть, какие затравленные взгляды он бросал на Жана де Краона и его людей, чтобы понять, какие средства были пущены в ход старым сеньором, дабы убедить молодого священнослужителя преступить запрет и обвенчать молодую пару.

Дрожа всем телом, Катрин де Туар преклонила колени рядом с тем, кто вскоре станет ее супругом, и попыталась прочесть молитву. Но в столь странной обстановке ей это далось с трудом. Какая странная свадьба! На ней не присутствовало ни одной женщины. Только закованные в латы мужчины с суровыми лицами воинов, сомкнувшие руки в железных перчатках на рукоятях мечей. Было холодно, влага сочилась с позеленевших от сырости стен, дождь капал прямо на скамью через пролом в крыше. Новобрачная, дрожащая под своей накидкой, насквозь промокшей и оттого ужасно тяжелой, чувствовала себя жалкой и покинутой. Право, что за странный способ породниться избрали наследники двух самых могущественных домов края: семья Туаров, принадлежавшая княжескому роду, и семья Рэ-Лаваль, богатейшая во всей Бретани и Анжу!

Священник торопился поскорее закончить церемонию. Он поспешно благословил молодых супругов, и все было кончено.

– Венчание закончено, – сказал монах со вздохом облегчения.

Несколько минут спустя увеличившаяся кавалькада поскакала дальше по раскисшей дороге. Жиль и Катрин опять сидели вдвоем на лошади под проливным дождем. Без особых трудностей переправились через Луару. Вскоре в конце дороги замаячили одиннадцать башен Шантосе, родового гнезда Жана де Краона и Жиля. Они были дома.

То, что Катрин принимала за самое романтическое бракосочетание по любви, в действительности было всего лишь блестящей операцией, задолго тщательно подготовленной. Старый Жан де Краон, огромное состояние которого ничуть не утоляло его аппетитов, желал для своего внука самой блестящей партии. Жиль сам был очень богат и следовательно должен был жениться только на очень богатой девушке. Жан де Краон руководствовался принципом: золота и могущества никогда не бывает слишком много. Кроме того он искренно любил внука. Он был в его глазах единственным достойным продолжателем рода, после того как в кровавой грязи Азенкура сложил голову единственный сын старого сеньора. У Жиля, правда, был брат, Рене де ля Сюз, прозывавшийся так по имени одного из феодальных владений семьи, но это был юноша слабый, безвольный, совершенно не интересовавший Краона.

Выбор старейшины рода пал на Катрин де Туар, внушительные владения которой лежали как раз посредине между анжуйскими землями Краона и бретонскими землями Рэ-Лавалей. Единственным, но серьезным препятствием к браку было близкое родство молодых людей: они были двоюродными братом и сестрой. Однако гаев церкви не очень-то страшил Краона и Жиля. Когда отец девушки, Миле де Туар, внезапно скончался в Мео, они решили перейти в наступление. Жиль нанес несколько визитов Катрин и ее матери, Беатрис де Монжан. Влюбить в себя девушку было для него проще простого. Так же просто оказалось уговорить ее на побег, чтобы свершилось непоправимое, а церковь была бы поставлена перед свершившимся фактом. Однажды ноябрьским вечером 1420 года Катрин, погруженная в мечты, задержалась на берегу Туэ в то время, как все уже вернулись в замок. На нее набросились Жиль с тремя своими людьми, и пока часовые на башнях Туара били тревогу, они увезли свою добычу, пустив коней в бешеный галоп.

За толстыми стенами Шантосе Катрин ждала странная супружеская жизнь. Вечером того же дня, когда состоялось их венчание в маленькой церквушке, затерянной среди полей, она стала супругой Жиля, так и не поняв толком, что с ней произошло. Все было так неожиданно, так быстро! Однако утром, проснувшись в огромной кровати под куртинами в комнате башни замка, она с улыбкой встретила серый ненастный день, радуясь жарко пылавшему огню в камине, этой новой обстановке, означавшей для нее начало новой жизни, полной радости и любви. Но когда она поискала глазами молодого супруга, ей сообщили, что он рано утром уехал на охоту со своими обычными спутниками и вернется через дня два-три, не раньше. Катрин грустно вздохнула. Значит это и была та страстная любовь, которую он обещал ей этим летом под ивами Туара? Грубые объятия, жестокое обладание… и потом одиночество?