– Четыре года!.. Подумайте, мадам. Это такой нежный возраст, ужасы вашей жизни не для него. Посмотрите, как истаяло его маленькое тельце. Хотя бы ради него остановитесь, пока не поздно!

Жанна тихо положила легкую руку на лоб младшего сына. Казалось, она на мгновение забылась. Робер подумал, что одержал победу. Может быть наконец ему удалось тронуть ее сердце. Может быть она и впрямь устала… Она была богата. Трюмы кораблей ломились от золота и другой добычи. Неужели она не могла уйти на покой, поселиться где-нибудь в Англии или Бретани, жить там, как обычная женщина? Самому же молодому человеку хотелось вернуться к привычной жизни солдата. Он устал от моря, устал от разбоя, и незачем было скрывать от себя правду, называя их жизнь другим именем. Он чувствовал себя потерянным среди пиратов, которых Жанна набрала себе в команду и которые скорее походили на разбойников, нежели на настоящих солдат. Робер решительно не чувствовал в себе призвания к пиратству!..

Но Жанна де Клиссон, усталым и вместе с тем решительным жестом отбросив со лба влажные волосы, повернулась к молодому человеку:

– Я не могу остановиться, Робер. Даже если бы захотела. Что-то толкает меня вперед, только вперед, все дальше и дальше. Кровь – коварный напиток, тот, кого она опьяняет, становится ее рабом… Я больше не в силах остановиться.

– Берегитесь, мадам! Неужели вы не боитесь, что однажды терпение Господа иссякнет и он обрушит на вас свой гнев?

– Господь? – Она посмотрела на юношу с искренним удивлением, заставившим его содрогнуться. – Я давно уже не знаю, есть ли на небесах хоть кто-то, кто смотрит за нами…

– Есть, не сомневайтесь, мадам! И однажды он вспомнит о вас…

– За что же? Я была невинна, никому не причинила зла, а он отнял у меня самое дорогое. Его Христианнейшее величество, помазанник божий, его наместник на земле отнял жизнь у моего мужа… Я ничего не должна Богу…

Но небо все же вспомнило об ужасной вдове, а вместе с ним и король Филипп. Вот уже более года бороздила моря Жанна де Клиссон. Уже был потерян счет ее жертвам и налетам. Она погубила несколько кораблей королевского флота; чтобы возместить потерю, королю пришлось заказать новые суда на верфи в Руане. Сколько раз в погоню за маленькой флотилией пускались корабли, но каждый раз Жанне удавалось скрыться от превосходящих сил противника. Она как уж проскальзывала сквозь ячейки расставленных ей сетей. Король решил, что пора положить этому конец. Целый флот, состоящий из девяти боевых кораблей, был послан против пиратки-графини. Однажды мартовским вечером 1345 года ввиду острова Гернси Жанна заметила паруса и украшенные цветком лилии стяги королевского флота.

Она пыталась уйти, но ее корабли, тяжело груженые добычей, двигались слишком медленно. Их ход также сдерживали налипшие на днище ракушки и водоросли. Надо было принимать неравный бой…

Поверх голов моряков, столпившихся у борта и смотревших, как вырастают, приближаясь к ним, силуэты королевских судов, она встретилась взглядом с Робером.

– На этот раз, – спокойно проговорила она, – я думаю, нам не уйти. Пришел наш конец!

– Нам остается одно: достойно умереть, – произнес у нее за спиной мальчишеский голос. Обернувшись, Жанна увидела старшего сына. Маленькая рука крепко сжимала кинжал, и весь его вид свидетельствовал о твердой решимости дорого отдать свою жизнь. Странно, но при виде этой детской храбрости Жанна едва не потеряла свою. Впервые за все время она поняла, в какую страшную авантюру она вовлекла сыновей, совсем еще несмышленых. Робер увидел, как в ее зеленых глазах блеснули слезы, первые за эти долгие месяцы. Его тяжелая рука легла на плечо молодой женщины и ободряюще сдавила его.

– Сейчас не время поддаваться слабости, мадам. У вас нет выбора!

Завязался отчаянный бой.

Однако Жанне не суждено было погибнуть. Быстро приближалась ночь. Вскоре она совсем скрыла от глаз это зыбкое поле брани, где смерть собирала свою страшную дань. Жанна уже потеряла два своих корабля, они пошли ко дну. Но флагман еще крепко держался на плаву. Горшки с огнем давали слишком мало света, чтобы можно было продолжать бой. Окружив пиратский корабль, королевский флот решил дождаться утра, чтобы броситься на свою добычу. Тогда Робер забрал бразды правления в свои руки.

– Сегодня же вы должны попытаться бежать, – сказал он Жанне. – Садитесь в шлюпку с детьми и двумя верными людьми и постарайтесь проскользнуть между королевскими кораблями. Я останусь.

– Никогда! Мы сражались вместе, вместе и умрем! Что для меня жизнь? – гневно воскликнула молодая женщина.

– Возможно, жизнь ничего не значит для вас. Но ваши сыновья? Если они погибнут, что останется от рода Клиссонов, от этого славного имени? Вы не имеете права приносить в жертву плоть от плоти вашего супруга. Уходите скорее… и постарайтесь выжить!

Жанна могла бы и дальше противиться этому решению, но слова молодого дворянина как стрелы вонзались ей в сердце. Ее сыновья! Робер был прав, она должна была попытаться выжить ради них. Род Клиссонов не должен угаснуть. Сейчас впервые Жанна поняла, как далеко зашло ее безумие. Но у нее больше не было времени ни на размышления, ни на раскаяние. Робер уже спустил на воду тяжелую шлюпку и назначил двух человек, которые занялись погрузкой некоторого количества воды и съестных припасов. Потом он обернулся к Жанне, успевшей сходить в каюту за маленьким Жаном. Она держала мальчика на руках, тепло закутанного в одеяло, так как уже второй день его лихорадило, а ночь была холодной.

– Все готово, – шепнул он. – Уезжайте, мадам… Да хранит вас Бог.

При мысли о том, что она сейчас навсегда потеряет своего верного друга, у Жанны печально сжалось сердце. Она вцепилась в его руку.

– Пойдемте с нами… Не оставляйте меня одну!

– Для всех не хватит места. Я должен остаться с командой. Мы постараемся спастись, как сумеем. Прощайте, Жанна!

Он впервые назвал ее по имени и по тому, как он это сделал, она поняла, сколько любви скрывало это благородное сердце. Изо дня в день он слепо следовал за ней, не жалуясь и ничего не требуя взамен. Он никогда и ничем не обнаружил своей любви… Жанна поняла тогда, что не только она была способна на величайшие жертвы во имя любви.

Поднявшись на цыпочки, она быстро коснулась пересохшими губами губ молодого человека.

– Прощайте, Робер!.. Храни вас Господь!..

Шесть ужасных дней, полных смертельных опасностей, шлюпка блуждала, качаясь на серых волнах Ла-Манша. Им удалось проскользнуть незамеченными меж высоких бортов вражеских кораблей лишь благодаря ловкости двух моряков, да еще тому, что весла были обернуты тряпками. Но потом они оказались одни в бескрайнем морском просторе.

Наступил день. Шлюпка качалась на морской зыби. Вокруг – только белые барашки волн, ни земли, ни корабля, насколько хватало глаз… Они не знали, где находятся, у них не было ни карты, ни компаса, никакой возможности сориентироваться, разве что по солнцу.

Было очень холодно, иногда волны, захлестывая маленькое, но прочное суденышко, заливая беглецов. В отчаянии прижимая к себе сынишку, Жанна чувствовала, как его маленькое тельце сотрясает дрожь. Жизнь потихоньку уходила из него, и мать в тоске ломала голову, как спасти его. Оливье тоже сидел бледный и дрожащий от холода рядом с матерью на дне шлюпки. Но на его лице застыла яростная решимость выжить вопреки всем и вся! В свои девять лет он обладал невероятной стойкостью и жизненной силой. Младший же быстро угасал.

На третий день маленький Жан умер на руках матери.

На утро седьмого дня шлюпка причалила к бретонскому берегу, принадлежавшему англичанам, где-то в Корнуайе. Рыбаки, возвращавшиеся домой, увидели как на берег вышла темноволосая очень бледная женщина необыкновенной красоты с глазами цвета морской волны. Она вымокла до нитки, будто вышла прямо из морских глубин. Руки безвольно повисли вдоль тела, казалось у нее совсем не было сил. Пусты были ее руки, пусты глаза, по провалившимся щекам со следами морской соли струились слезы… Никто на берегу не догадывался, что ей пришлось отдать волнам тело своего маленького сына и что в сердце своем она несла глубокую рану, в которую ушли наконец из сердца ненависть и горькая жажда мести. В страшной гибели ребенка, покинувшего ее среди стужи, тьмы и волнующегося моря, Жанна увидела божью десницу, безжалостно поразившую ту, что сама не знала жалости.