— Очень много, — ответил Мигуэль. — Из них самые значительные — Упия и Хумадея; при соединении этих рек он и получает свое имя. Затем он имеет еще приток Казанаре, именем которого назван большой участок льяносов.

— Мой дорогой Жан, — сказал Жак Хелло, — если вы мне позволите называть вас так…

Юноша слегка покраснел, а сержант Мартьяль даже привстал, точно поднятый пружиной.

— Что с вами, сержант? — спросил Мигуэль.

— Ничего! — ответил старый солдат, усаживаясь вновь.

Жак Хелло продолжал:

— Мой дорогой Жан, я думаю, что мы никогда не найдем более удобного случая поговорить о Мете, которая сейчас течет перед нашими глазами.

— Ты можешь прибавить, — заметил Герман Патерн, обращаясь к Мигуэлю и его двум коллегам, — что мы никогда не будем иметь лучших профессоров для нашего обучения.

— Вы очень любезны, — заметил Варннас, — но мы совсем не знаем Мету так хорошо, как вы могли бы думать… Вот если бы дело шло о Гуавьяре.

— …или об Атабапо! — вставил Фелипе.

— Мы скоро будем на их берегах, — сказал Жак Хелло. — Тем не менее, уверенный, что Мигуэль — знаток гидрографии Меты, я поясню свои вопросы, спросив его, не достигает ли этот приток Ориноко временами большой ширины…

— Да, его ширина достигает двух тысяч метров, — ответил Мигуэль.

— А глубина?..

— Обыкновенно после постановки бакенов суда, сидящие на два метра, поднимаются вверх по его течению до притока Упии во время сезона дождей и на треть этого расстояния в период засухи.

— Отсюда следует, — заключил Жак Хелло, — что Мета — один из естественных путей сообщения между Атлантическим океаном и Колумбией…

— Это неоспоримо, — ответил Мигуэль. — Несколько географов справедливо утверждали, что Мета — самый короткий путь от Боготы в Париж.

— В таком случае почему бы Мете, вместо того чтобы быть простым притоком Ориноко, не быть самой Ориноко и почему бы Фелипе и Варинасу не отказаться в ее пользу от своих недостаточно оправдывающихся предположений относительно Гуавьяре и Атабапо?

Вот куда, оказывается, вел этот француз! Легко себе представить, что не успел он кончить своей фразы, как оба защитника Атабапо и Гуавьяре замахали на него руками.

Тотчас начался спор, и аргументы, точно стрелы, посыпались на дерзкого, который поднял этот вопрос, касающийся течения Ориноко. Он сделал это, однако, не потому, что имел свое особое мнение, так как ему казалось, что правда на стороне Мигуэля и большинства географов, а потому, что ему нравилось слушать, как спорили соперники. Действительно, его аргументы стоили доказательств Варинаса и Фелипе, если не больше их, потому что в гидрографическом отношении река Мета, несомненно, важнее Атабапо и Гуавьяре.

Впрочем, ни тот, ни другой ученый не хотели уступать, и спор затянулся бы до глубокой ночи, если бы Жан Кермор не направил разговор в другую сторону, задав Мигуэлю вопрос, очень важный в другом отношении.

По указанию путеводителя Жана берега Меты посещаются опасными индейцами. Поэтому он спросил Мигуэля, не знает ли он чего-нибудь по этому поводу.

— Это для нас гораздо важнее, — отметил Мигуэль, который с удовольствием готов был переменить тему разговора.

В самом деле, его коллеги «закусили удила»; до чего только они должны были дойти, оказавшись у слияния трех рек!..

— Дело, очевидно, идет о квивасах, — сказал он, — этом племени, жестокость которого хорошо известна путешественникам, которые ездили до Сан-Фернандо. Говорят даже, что шайка этих индейцев перешла реку Ориноко и занимается грабежами и убийствами на восточной территории.

— Разве начальник этой шайки не умер?.. — спросил Жак Хелло, который кое-что слышал об этом.

— Да, он умер, — ответил ему Мигуэль. — Умер года два назад.

— И кто это был?

— Негр, по имени Саррапиа, которого шайка избрала своим предводителем, а теперь заменила каким-то беглым каторжником…

— А те квивасы, которые остались на берегах Ориноко?.. — спросил Жан.

— Они не менее опасны, — сказал Мигуэль. — Большинство лодок, которые мы встретили от Карибена, принадлежат им, и с нашей стороны было бы благоразумно держаться настороже, пока мы не минуем этой территории, где индейцы еще довольно многочисленны.

Такое предположение находило себе подтверждение в недавнем факте нападения на нескольких купцов из Сан-Фернандо. Президент Венесуэлы и конгресс, как говорили, предполагали организовать экспедицию, которая должна была истребить этих партизан Ориноко. Выгнанные из Колумбии, квивасы должны были бы покинуть и Венесуэлу. Если бы не удалось истребить их окончательно, то местом их нападений сделалась бы Бразилия. До этой же экспедиции квивасы были очень опасны для путешественников, в особенности с тех пор, как во главе их стал беглый из Кайенны. Таким образом, пассажиры трех пирог должны были соблюдать в этой части своего пути величайшую осторожность.

— Правда, нас довольно много, считая наших гребцов, на которых можно положиться, — сказал Жак Хелло, — и у нас достаточно оружия и боевых припасов… Мой дорогой Жан, вы можете спать эту ночь в своей каюте спокойно… Мы будем стеречь вас…

— Это, кажется, мое дело! — сухо заметил сержант Мартьяль.

— Это касается нас всех, сержант! — ответил Жак Хелло. — Самое главное — чтобы ваш племянник, в его возрасте, не был лишен сна…

— Благодарю вас, Хелло, — ответил юноша, улыбаясь, — но лучше, если мы будем сторожить по очереди…

— У каждого свои обязанности! — прибавил сержант Мартьяль.

Он мысленно обещал себе, что если Жан будет спать, когда настанет его очередь, то он не станет будить юношу, а вместо него сам будет сторожить лагерь.

Приняв решение нести поочередно дозор, пассажиры поручили первые часы стражи, от 8 до 11 часов, обоим французам. Мигуэль и его товарищи должны были стать на часы от 11 до 2 часов утра. А с 2 часов утра до рассвета очередь должна была перейти к Жану Кермору и сержанту Мартьялю.

Пассажиры «Галлинетты» и «Марипара» легли спать, так же, как и экипажи лодок, утомленные трудной работой предшествовавшего дня.

Жак Хелло и Герман Патерн стали на часы на корме пироги. Отсюда они могли наблюдать реку и к верховью и к низу, вплоть до самого устья Меты. Со стороны берега опасаться было нечего, так как он в этом месте граничил с непроходимыми болотами.

Оба друга, сидя рядом, вели беседу. Один из них курил сигару, другой — свою трубку, которой он был верен не меньше, чем сержант Мартьяль своей.

На безоблачном небе сияли звезды. Почти совсем затихший ветер еле-еле чувствовался.

Южный Крест сиял на несколько градусов выше горизонта, в его южной части. Благодаря тишине малейший шум — прорезанная лодкой вода, плеск весел — был бы слышен издали. Чтобы предупредить чье-либо подозрительное приближение, достаточно было следить за крутым берегом.

Туда и смотрели молодые люди, не переставая в то же время разговаривать.

Без сомнения, Жан Кермор внушал большую симпатию Жаку Хелло. Последний с удивлением останавливался перед этим юношей, который в такие ранние годы пустился в полное опасностей путешествие. Восторгаясь благородной и самоотверженной целью его поисков, он вместе с тем со страхом думал о тех опасностях, которым подвергала юношу его цель: идти… куда?.. — он не знал этого…

По этому поводу он уже не раз говорил о семье полковника Кермора с Германом Патерном, и последний старался припомнить все, что знал о ней лет пятнадцать назад.

— Видишь ли, Герман, — говорил ему в этот вечер Жак Хелло, — я не могу никак допустить, чтобы этот ребенок — потому что он только ребенок, — мог так отправиться в верховья Ориноко!.. И под чьим руководством?.. Этого старого храбреца. Согласен, что у него великолепное сердце, но все же он далеко не является тем проводником, какой нужен будет его племяннику, если обстоятельства сделаются серьезными…

— Действительно ли он его дядя? — прервал Герман Патерн. — Это мне кажется сомнительным…

— Дядя или не дядя Жану Кермору сержант Мартьяль, это было бы не важно, если бы этот солдат не был стариком и имел бы привычку к опасным экспедициям!.. Я часто себя спрашиваю: как мог он согласиться?..