Его любимой едой была гречневая каша, любимой одеждой - джинсы и кеды. А застолье он считал удавшимся не когда стол ломился от яств, а когда интересны были собеседники и красивы тосты.

Отец обладал удивительным даром быть интересным. Он знал массу комичных новелл, исторических анекдотов, стихов. Причем "программа" эта, благодаря постоянному чтению, путешествиям и новым знакомствам, постоянно пополнялась.

Память у него была фотографической. Умение слушать - редким. Чувство юмора удивительным, а раскованности его мог позавидовать профессиональный актер. И точно так же, как он держал стол, управлялся с залом во время творческих вечеров. Причем к выступлениям никогда заранее не готовился никаких планов или чтения по бумажке - все экспромтом. Квартирка в Москве в то время была маленькая, с двумя детьми не попечатаешь, поэтому отец почти все время проводил на даче.

Работал очень быстро. Большинство своих вещей написал за двадцать-тридцать дней, максимум за два месяца. Писал по 5-10 страниц ежедневно. Злопыхатели шипели: "Торопится загрести побольше, не думает о высокой литературе!" А дело совсем не в том, просто работать иначе он не умел.

- Понимаешь, - объяснил отец как-то раз, - у каждого писателя - свой стиль и ритм работы. Вот, к примеру, Юра Бондарев сам мне сказал, что пишет в день одну, две страницы, но зато он их отредактирует, и не раз, и к написанному не возвращается. А я должен, кровь из носу, дописать вещь до конца. Точку поставил, отложил на пару дней, и тогда уже правлю всю вещь целиком...

В перерывах между двумя книгами отец уезжал в командировки. На Северный полюс - к полярникам. Самолет садился на льдину. Во Вьетнам - к партизанам, под бомбы. Там, кстати, его контузило. Он любил опасности.

Врожденное ли это было бесстрашие или выработалось позднее - с боксом (в молодости отец тренировался в "Спартаке" в секции Виталия Островерхова)? Не знаю.

Однажды я спросила отца, в каком бою ему сломали нос.

- В платном, Кузьма (так он часто называл сестру и меня). - Нужно было заработать.

- А разве были такие бои? - удивилась я.

- Конечно, - весело ответил отец. - Выпускают против тебя боксера порядка на четыре сильнее, ты стараешься продержаться достойно и как можно дольше, чтоб было зрелище, а после боя получаешь тридцатку - огромную по тем временам сумму. И понимаешь, что жизнь прекрасна, и черт с ним, с этим носом, не это главное.

Да славься шариковый паркер!

Моя защита и броня,

Господь схоронил меня,

Как лыжника надежный "маркер".

От всех невзгод я защищен

Высокой этой благодатью,

Я окружен моею ратью

Словес, понятий и имен.

Рождение миров счастливо,

Навечно мной приручены,

Любуюсь ими горделиво

Как из-за крепостной стены.

Безмолвный паркер, символ силы,

Мой бог и раб, мой нежный друг,

Взамен волнения - досуг,

Как бы судьба меня ни била.

Тобою я вооружен,

Опасен очень и спокоен,

Тобой одним я нежно болен,

Все остальное - быстрый сон,

Переходящий в пробужденье,

В заботы утренних тягот,

Тебя лишь мне недостает:

Маркеро-паркер-избавленье!

ДРУЗЬЯ

Где бы отец ни был, он невероятно быстро сходился с людьми. После поездок по Америке у нас гостила вдова Хемингуэя - Мери. После Испании - не раз приезжал Хуан Гарригес, открывавший отцу страну "Дон-Кихота" блестящий гранд и бизнесмен, отец пятерых детей (к несчастью, он умер трагически совсем молодым).

Из Чехословакии наведывался детективный писатель и добрейший человек, автор сериала "Четыре танкиста и собака" - Иржи Прохаска.

В Бонне отец близко познакомился с графом Лансдорфом - будущим культурным атташе Германии в России, и мы неоднократно встречались с ним и его семьей в Москве.

Из Италии приезжал знаменитый путешественник, друг Юрия Сенкевича Карло Маури (тоже рано ушедший).

Из коллег он был долгое время близок с Нагибиным, Генрихом Боровиком, Поженяном, Межировым.

Очень любил и как людей, и как писателей Василя Быкова, Олеся Адамовича, Олжаса Сулейменова. Дружил с братьями Вайнерами.

Из патриархов навещал Паустовского. Тот отцу симпатизировал, хорошо отзывался о первых повестях, рассказывал о детстве в деревне. Бывал у Светлова. Самым близким другом отца был Роман Кармен. Дом наш всегда был полон людьми. Отец приглашал всех, никогда не подбирая по интересам, поэтому компании получались на редкость разношерстные: маститый писатель, администратор с Мосфильма, ободранный художник, подвыпивший военный, цеховик, заехавший ненароком испанский или американский журналист, эрудит всех отец встречал своим раскатистым смехом (никто другой так искренне и добро смеяться не умел) и с одинаковой радостью. В каждом находил что-нибудь интересное и заслуживающее внимания.

В этом был весь отец с его темпераментом, открытостью и романтизмом.

Когда он работал над книгой, то предпочитал скорее прятаться и не подходить к телефону, чем обидеть кого-то отказом.

Не верьте злым словам: "Он растерял друзей",

Где братство, там такое невозможно,

Понятье это слишком многосложно,

Чтоб говорить: "он потерял друзей".

Ушедшие всегда в груди твоей,

А те, что живы, - дай Господь им жизни,

Должны лишь жить, без страхов и болей,

А как хрусталь, расколотый на брызги.

Гоните от себя обидные слова:

"Он вознесен, для нас забыл он время",

Друзья - не символ и отнюдь не бремя,

А вечный праздник, кайф, лафа,

Способность верить в правоту "07",

Когда набор заезженного диска

Позволит вам сказать: "Ну, Сень,

Как жизнь? Что нового? Дошла ль моя записка?

Не может быть! Отправил год назад!

А может, вру. Хотел, а не отправил.

У дружбы есть закон, у дружбы нету правил,

Подарков ценных, вымпелов, наград.

Ты жив? Я тоже. Очень рад".

ГАДАЛКА

Однажды зимним вечером к нам в гости приехала высокая, седая испанка с пронзительно-синими глазами, в собольей, пахнувшей нежными духами и морозом, шубе. Помню ее руки с тонкими, унизанными кольцами пальцами, необычайно красивые. Она замечательно умела гадать и в тот вечер предсказала отцу и маме будущее, глаза у мамы после этого были красные, заплаканные. Нам с сестрой они ничего тогда не сказали - малы еще.