Парень, идущий навстречу, резко шарахнулся в сторону, и над моей головой раздался убийственный треск.

- Мать твою, придурок! Ты что, охренел совсем?

Белое, как мел, черногубое лицо, буквально сливалось с ободранной стенкой дома. Заразный вытянул оружие на дрожащих руках и промялил:

- Калашников...

- Пшел к черту! Ты меня чуть не убил...

Тощее тело начало содрогаться, Калашников выпал у бедолаги из рук. Парень с силой зажал рот ладонью.

Я поспешила убраться, подобное шоу можно устроить самой себе в любой момент; за спиной раздался слабеющий голос:

- Убей... убей... ыыыыыы... бюээээээххх...

Страдалец. Я бы прикончила тебя, но мне не хватит духу, к тому же понятия не имею, как обращаться с автоматом, даже газовый для меня слишком хитроумное оружие.

Я бежала сквозь когда-то наполненные жизнью, а теперь принадлежащие царству теней, улицы. Транспорт не ходил, да и опасно на нем теперь ездить. Дома мелькали в сумасшедшем калейдоскопе, меняющемся в такт ударам сердца. Эпидемия выкосила добрую половину города, а другая половина торопливо шила саваны, заблевывая их вонючей склизкой жидкостью и постепенно превращаясь в желтоватые, пронизанные кровеносными сосудами, скользкие коконы. о самое ужасное было впереди - ведь еще ни один человек на Земле не знал, что будет, когда коконы лопнут. Город постоянно прочесывали те, кто остался незараженным, "чистильщики", отыскивали мерзость и безжалостно сжигали ее, не обращая внимания на вопли некоторых гуманистов, утверждающих, что в таком случае погибают еще живые люди. Я сама попрошу Эдика, чтобы он сжег меня, когда настанет время. Я не верю, что из этих отвратных яиц вылупится что-нибудь доброе и прекрасное. Лучше небытие, чем такая инкарнация.

Передо мной вырос десятиэтажный дом. Знак "нашего "места". а его торцевой белоснежной стене некий гигант мысли черной краской написал: "Ab ovo. ХУЙ". И все это на высоте пяти этажей. В душе я целиком соглашалась с непонятым гением, но отцы города, покинувшие своих детей сразу, как только протянулись липкие щупальца эпидемии, не вдохновились подобным дизайнерским новшеством, и автор сего творения сидел в кутузке до тех пор, пока не закуклился.

Толкнув маленькую дверцу, я нырнула в полутьму известного мне с незапамятных времен заведения.

Помещение, бывшее когда-то уютным баром, представляло собой поле брани: разбитые лампочки, перевернутые столики и стулья, правда осколки стекла поблескивали в углу аккуратной кучкой. епонятно каким образом, на стене сохранилась новогодняя мишура, придававшая общей картине особенно тоскливый вид. За целыми столиками сидели три посетителя - мужчина и две женщины, все, как один, заразные. Стойка, за которой находился бармен в бронежилете, каске и респираторе, была наполовину разломана. Бармен выразительно положил перед собой пистолет, но, узнав меня, глухо поприветствовал.

- Ждрафстфуй, Hаташа!

- Привет! Ты чего это намордник напялил?

Доподлинно известно, что зараза не передается по воздуху, через прикосновение и половым путем, она появляется даже у того, кто сидит в полном одиночестве в барокамере или замуровался под землей, и только в нашем городе. Однако перестраховщики есть везде.

- Берефоного бох берефот! - ответил бармен, коего звали Андреем; его слова терялись в недрах респиратора.

- Странно, ты еще работаешь...

- Мне хорофо платят.

- А...

Интересно, кто ему платит? По-моему, Мамона из всех богов самый живучий, его не задушит никакая эпидемия, никакая катастрофа, этот идол будет жить, словно таракан, и после падения цивилизаций.

Я села за один из выживших столиков, ничего не заказав, так как мне уж точно никто не платит, чтобы разоряться на выпивку. Дверь скрипнула, и Эдик осветил бар своей медной обесцвеченной шевелюрой. Мой бывший любовник воплощал в себе истинное спокойствие Будды; с достоинством поднес он свое грузное тело к столику, небрежно кивнув мне, протянул пухлую ладонь по нашему старому обычаю. Я подала ему руку, а он сжал пальцы так, что заставил меня вскрикнуть.

Являя собой образец настоящего джентльмена, Эдик на самом деле был садистом, не изощренным, конечно, но имел в своем репертуаре пару жестоких штучек. Может быть, таким образом он проявлял свои эмоции, в основном похороненные под толстым слоем невозмутимости. Однажды он развлекался тем, что кидал в меня дротики, до тех пор, пока я не заорала, как ненормальная, не в силах оторваться от стены, испещренной дырками. "Тебе не понравилось?" - равнодушно спросил он. Мой поток ругательств заставил покраснеть даже его самого... У Эдика в спальне стояла жуткая кровать: древняя, с металлической сеткой и железными спинками-прутьями с круглыми тяжелыми набалдашниками. Зайдя как-то в эту спальню, я увидела лежащие на тумбочке наручники и солдатский ремень, чья увесистая пряжка с ржавчиной заставила меня вздрогнуть, я сразу же хотела ретироваться, но обнаружила, что дверь заперта, а Эдик сидит напротив, бесстрастно поблескивая своими вмерзшими в глазницы кусочками льда. Тогда-то все и случилось впервые. Когда боль и экстаз одновременно наполнили меня, фонтан липкой жидкости хлынул из моего рта прямо в лицо любовнику. адо отдать должное - сначала Эдик завершил свое дело, а потом кинулся мыться. Я же лежала, словно в тумане, чувствуя себя, как приговоренный на плахе. Вернувшись в комнату, Эдик, отвязал меня от прикроватной спинки и сказал без особых эмоций: "Убирайся вон, заразная." Правда, на следующий день он позвонил с извинениями и звонил потом постоянно.

Теперь мы сидим напротив друг друга, и я жду, когда он наконец начнет говорить.

- Я почти знаю, как тебе можно помочь, - тихо выдохнул Эдик и сунул мне в руки какую-то плотную бумажку. Я оглянулась. Заразные уже до безобразия пьяны, бармен увлеченно разглядывает свою пушку, но все равно опасно рассказывать такие вещи на людях. Все мы эгоисты, когда речь идет о жизни и смерти.

- Может, пойдем ко мне и поговорим?

Эдик покачал головой и указал взглядом на бумажку.

Дверь опять скрипнула, я невольно подняла голову и заметила, как в помещение вошла девушка, одетая по последнему слову моды. Я буквально засмотрелась на нее, на это создание, непонятно как оказавшееся в городе мертвецов. Мне она напомнила Венеру Боттичелли. Такие же выразительные и наивные, как у ребенка, глаза, и волосы, небрежно перетянутые тонкими резинками, струятся по плечам, словно золотые змеи. Только вот у Венеры не было такого роскошного бюста, как у незнакомки. Одной рукой новая посетительница оперлась на стойку, а другой сняла изящный туфель с правой ноги.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: