— И что это за игра?

Следует улыбка.

— Игра на выживание.

В клубе нет окон, но я знаю, что идет дождь. Одежда клиентов намокла, особенно верхняя часть рубашек и пояса брюк. Они спешат внутрь, а затем задерживаются за пустыми стаканами, не желая снова выходить под дождь. Для бизнеса это было бы хорошо, вот только те возбужденные парни, которые могли бы прийти, решили остаться сегодня дома. Сейчас здесь мертво.

Я заканчиваю свой танец и делаю круг, выступая вполсилы. Когда наступает время идти домой, чувствую себя уставшей, мой разум цепенеет. Натягивая куртку, выхожу на улицу.

Там всего лишь моросящий дождь, хотя часы бурной непогоды все-таки оставили свой след. Земля скользкая, так же, как кирпичные стены и металлические фонарные столбы. Лужи тянутся вдоль тротуаров, выглядя почти трогательно. Аккуратно перешагиваю через них. Ноги и так болят. Последнее, что мне нужно — это туфли, полные ледяной воды.

Я так сосредоточена на этом, что почти ничего не вижу.

От стены отделяется тень.

Я успеваю лишь ахнуть и прижать сумку к груди как щит. Затем появляется рука, хватающая меня за предплечье и тянущая в переулок.

Мой крик приглушен чужой ладонью.

Я прижата спиной к холодному кирпичу твердым телом передо мной, стою неподвижно, загнанная в ловушку. В переулке темно, хоть глаз выколи, и слышны лишь наши смешанные рваные вдохи, которые общаются за нас, пока мы не говорим ни слова.

Его голова опускается. Я не вижу ни силуэта, ни лица. Но чувствую, как он приближается.

Теплые губы прижимаются к моему виску. Это ощущается почти целомудренно, за исключением того, что он удерживает меня у стены, прижимаясь ко мне тазом, широким и жестким против моего бедра.

Меня пробивает дрожь.

— Тихо, — произносит низкий голос в темноте.

Кип. Облегчение наполняет меня, хотя и не должно. Я не могу ему доверять. Он говорит со мной, словно я — животное, лошадь, которую ему нужно обуздать, но именно поэтому я не встаю на дыбы. И, возможно, это — то, что я собой представляю, потому что мой инстинкт кричит мне сражаться.

Он убирает ладонь с моего рта, и я шиплю:

— Что ты делаешь?

Ненавижу свой дрожащий голос.

— Жду тебя.

Вот, чего я боялась. Но если он хочет навредить мне, ему придется постараться получше. Я заставлю его бороться за это. Игра на выживание. Я даже не знаю, что это значит. Просто знаю, что не могу ему доверять.

— Отвали от меня.

Не ожидаю, что он послушает, но он это делает. Кип отступает. Достаточно для того, чтобы свет фонаря дал оценить высоту его роста и ширину плеч. Я все еще не вижу его лица. Кип — всего лишь тень, глубокий голос, озвучивающий только один вопрос:

— Кого ты боишься?

Тебя.

— Мужчин, которые тащат меня в переулки.

— Я не собираюсь причинять тебе боль. Хочу только поговорить.

— Поэтому поцеловал меня тогда?

— Это было непреднамеренно. Ты так хорошо пахла.

— Я пахла так, как пахнут люди, протанцевав на сцене несколько часов. Чем я и занималась до этого.

Он наклоняется, вдыхая у моего виска. Вдыхая меня.

— Так чертовски хорошо.

Это не должно быть комплиментом, не тогда, когда он ведет себя как пещерный человек, но, Боже, от этого еще лучше. Более первобытно. Более реалистично.

— Хорошо, ладно, я — стриптизерша в дерьмовом районе. У девушки от этого может выработаться комплекс.

Он бросает взгляд вдоль улицы, словно никогда не видел ее раньше.

— На тебя часто нападают, не так ли?

— Не часто. Я осторожна. — Если брать в расчет то, что я вообще его не видела. Он как лев, скрывающийся в высокой траве. Только в данном случае трава — это высокие здания из стали и бетона. В момент, когда газель видит его, становится слишком поздно.

— Тогда почему ты здесь работаешь? — спрашивает он.

Я закатываю глаза.

— Давай не будем этого делать.

— Делать что? — Он выглядит таким чертовски невинным со своими широко распахнутыми глазами. Он точно знает, о чем я говорю.

— Играть в спасителя.

— Играть в спасителя, — вторит он.

— Знаешь, это когда ты спрашиваешь о моей проблеме, как будто тебе не все равно.

— Тем не менее, мне действительно не все равно. — Его губы изгибаются. — Немного.

Это заставляет меня фыркнуть.

— А затем ты предлагаешь мне помочь. Можешь дать мне сотню баксов. Или, эй, вот идейка получше: я могу начать жить с тобой, не платя за аренду. Все, что мне нужно делать, это трахать тебя каждую ночь.

— Ауч.

— А потом свалить, когда ты устанешь от меня.

Мгновение он молчит.

— Вау, а ты действительно думаешь, что я ублюдок.

Что-то в моей груди скручивается. Я могла просто позволить ему высказаться. Скорее всего, он нес бы то же самое дерьмо, что слышала каждая стриптизерша, только я не дала ему попытаться, да?

— Прости. Я не должна была...

— Нет, я имею в виду, ты права.

— Неужели? — Меня не удивляет, что я права. Меня удивляет, что он это признает.

— Я — ублюдок, — говорит он. — Настолько, чтобы взять с тебя твою долю аренды, это точно. И готовить мы будем по очереди.

Улыбка трогает мои губы.

— Слишком скоро?

— Немного. Я мог бы дать тебе двадцатку. Начнем с малого.

Я закатываю глаза.

— Ладно, возможно, я перескочила сразу к выводам.

Он замолкает, становясь серьезным.

— Нет, ты права, я несу бред. Это не совсем то, что я хочу от тебя.

— Так чего ты хочешь?

Он замолкает.

— Проводить тебя домой. Можно? Завтра.

Это — самая приятная вещь, о которой меня когда-либо спрашивали. Как держаться за руку, как поцелуй в щеку. Я одинока настолько, что это кажется невозможным, а я не верю в миражи. Может быть, какой-то части меня нравится находиться в пустыне.

— А сегодня?

— Сегодня... — Он скользит рукой вниз по моему бедру, зажимая меня между стеной и своим телом. — Сегодня мы можем сыграть в игру.

— Только не в спасителя, — шепчу я.

Кип пробегает языком по моей шее, его рука оказывается подо мной, приподнимая выше, пока мои ноги не отрываются от земли.

— Не рассчитывай, что я спасу тебя, Хани. Я только разочарую.

Но он не разочаровывает. Невысказанное обещание чувствуется в его пальцах, которые находят мою киску и потирают по ней через мои штаны для йоги — настойчиво и быстро. Мой стон оказывается в ловушке его рта, его губы припадают к моим, а язык погружается в меня глубоко и грубо.

— Тогда что это за игра? — спрашиваю я, дрожа, когда он принимается покусывать мое плечо.

— Игра заключается в том, что тот, кто кончает первым… проигрывает.

Мой смех превращается во вздох, а так как его жесткая длина направлена на мой клитор, одежда кажется тоньше воздуха. Мы раскачиваемся, обретая ритм, чувствуя его в наших сердцах и в наших телах. Из-за стены доносится бит, музыка чьего-то выхода на сцену, чье-то ругательство, и мы используем этот бит, делая своим собственным, извиваясь друг перед другом, пока нас не охватывает жар.

Затем внезапно я возвращаюсь на землю.

Я бы упала, если бы не его руки, которые возвращают мне равновесие, когда он разворачивает меня.

Теперь я стою лицом к стене, почти обнимаю ее, щекой и грудью прижавшись к кирпичу, а моя задница выставлена напоказ, когда он сдергивает вниз до колен мои штаны. Грубые руки опускаются на мои бедра, подтягивая к нему ближе, чтобы он мог лицезреть... чтобы мог проникнуть.

Слышу звук разрывания. Шелест фольги. И чувствую откровенную тяжесть в лоне.

Я трахала его пальцы и его сапог. Но это — первый раз, когда он погружается в меня своим членом. Хорошо, что я не смотрю на него. Чувствую одновременно и холод, и жар, прижимаясь к холодной зернистой поверхности, когда в меня вторгаются сзади.

Его член настолько толстый, что я хнычу.