Огромной удачей было то, что теперь в группе были люди, имеющие доступ к подлинным немецким документам: Николай Кречетович и Франя Злоткина снабжали справками, бланками, паспортами и другими бумагами подпольщиков. А эти документы спасали жизнь военнопленным, уберегали людей от безжалостной расправы.

Через несколько дней после того, как в Минск вошли гитлеровцы, жители города с удивлением прочли вывешенный на всеобщее обозрение приказ коменданта «О создании еврейского района в городе Минске».

Приказы, которые были обнародованы до этого, почти все содержали слово смерть. «За укрытие военнопленных — смерть. За хранение радиоприемников — смерть». Теперь появился еще один лаконичный приказ, который тоже не обошелся без слова «смерть»: все евреи должны переселиться в специальный район гетто и неукоснительно выполнять все указанные правила: не ходить по улицам, жить за колючей проволокой и т. д. Очень скоро были внесены новые дополнения: каждый еврей обязан нашить на одежду приметную издали желтую лату и носить ее не снимая. За невыполнение — расстрел.

Немцы со свойственной им пунктуальностью и любовью к порядку наметили район, в котором должно было разместиться гетто. Это были улицы Островского, Немиги, Республиканская, Обувная, Опанского, Сухая, Татарская, Юбилейная площадь и другие. В этом районе преобладали небольшие деревянные дома, но были и каменные, особенно на Немиге, Островского и Республиканской. Район гетто обнесли колючей проволокой, вдоль которой установили пулеметные вышки и поставили охрану. Никто не думал о том, в каких ужасных условиях предстоит жить людям; никого не интересовало, что среди намеченных к переселению в гетто ста тысяч евреев преобладают женщины, дети, старики и больные. И вот потянулись в гетто скорбные вереницы людей. Все, даже самые маленькие дети, хоть что-нибудь несли в руках: по приказу можно было взять с собой лишь то, что унесешь за один раз. Люди входили в дома и пытались найти свободную комнату, но это мало кому удавалось. Конечно, те, кто пришел раньше, заняли просторные комнаты, но ненадолго. В уже занятое помещение вселялась новая семья, за ней еще и еще. В результате в каждой комнате ютилось по две, а то и по три семьи. Например, в десятиметровой комнате, где жила семья Сарры Левиной, несколько позже вошедшей в группу Осиповой, ютилось девять человек. Как известно, ничто так не сближает людей, как общее горе. В такие моменты предельно обостряются все чувства и качества человека, накрепко завязываются новые отношения или ломаются старые, которые до этого казались прочными. Здесь, в гетто, обстоятельства сложились так, что все попали в равные условия и только от самого человека зависело — останется ли он Человеком или превратится в безропотное существо или животное. Определить все это надо было в короткий срок, буквально с первой минуты, когда в твое с трудом найденное жилье вторгаются все новые и новые люди в поисках места и надо найти в себе силы и человечность, чтобы не загородить дверь и в без того переполненную комнату, не закричать на измученных людей, а молча освободить для пришедших драгоценную площадь. И ждать дальше, не придется ли сделать невозможное и найти хоть крохотный кусочек свободного пола для следующих беженцев.

Плач детей, проклятья взрослых — все сливается в общий гул, — от шума закладывает уши, кружится голова. И так продолжается бесконечно долго, пока обессиленные люди не затихают, кое-как разместившись в набитых до предела помещениях.

Семья Левиных из четырех человек тоже с трудом устроилась в маленькой комнатенке, куда вселились еще две семьи. Можно представить, в каких условиях предстояло жить взрослым и детям, если на каждого человека приходилось меньше метра жизненного пространства!

Когда Левины переселялись в гетто, они даже в кошмарном сне не могли представить, что их ждет. Не сразу они решились на такой шаг, но положение было безвыходным — они не могли ставить под угрозу жизнь укрывавших их людей.

Сарра Левина знала, что такое фашизм, она родилась и жила в Польше, где, прекрасно владея немецким языком, учительствовала. В то время она была в тесном контакте с польскими подпольщиками, и, когда фашизм на ее родине стал поднимать голову, ей пришлось уехать в Западную Белоруссию, в город Лида. Там и жила Сарра с мужем, талантливым поэтом и художником Моисеем Левиным (Бер Сарин) и двумя дочерьми. Война обрушилась на город Лиду в первый же день, город пылал, и беженцы, в числе которых были в Левины, потянулись на Восток. Цель у всех была одна — дойти до Минска, и никто не мог предполагать, что гитлеровцы так быстро займут его.

Левины никого не знали в Минске: так получилось, что до войны им даже не пришлось побывать в этом замечательном городе, но все равно они твердо верили, что надо дойти до Минска, а дальше будет проще. Но когда беженцы подходили к городу, враг уже стягивал вокруг него петлю. Обратной дороги не было — за спиной осталась оккупированная территория.

Наступили сумерки, когда Левины добрались до окраины. Запыленные, в измятой одежде, усталые люди растерянно осматривались по сторонам.

— Пойду посмотрю какое-нибудь жилье, — сказал Левин и бережно опустил на землю трехлетнюю дочку, которую он нес на плечах. Высокий, широкоплечий, с белокурыми волосами и открытым, приятным лицом, он сразу располагал к себе и вызывал доверие. — А ты никуда не уходи, — продолжал он, обращаясь к жене. — Я постараюсь быстро вернуться…

Сарра Хацкелевна почти без сил опустилась на край кювета, посадила рядом с собой девочку, положила себе на колени вторую, годовалую дочь. Из-за забора небольшого домика на них внимательно смотрела какая-то женщина. Подошла поближе к калитке, постояла немного, а потом решительными шагами направилась к Сарре.

— Беженцы. Откуда? — спросила она.

Левина, едва шевеля губами от усталости, сказала, что они поляки и идут из города Лиды.

— Рядом с нами есть пустая комната в доме железнодорожников. Пойдемте, я вас отведу, — предложила женщина. — Хозяева все ушли, и можно расположиться.

— Сейчас муж вернется, если можно, подождите немного, — тихо попросила Сарра.

Женщина, не говоря ни слова, взяла с колен Левиной девочку.

— Пошли пока ко мне, отдохнете, а мужа вашего мы увидим в окно.

Вскоре накормленные дети спали на большой кровати, а Сарра Хацкелевна сидела лицом к окну, опустив сбитые ноги в таз с водой, и чувствовала, как к ней возвращаются силы. Она издали увидела высокую фигуру мужа, его озабоченное лицо и позвала его в дом. Хозяйка, не задавая вопросов, накормила Левиных, а потом отвела их в пустующую комнату соседнего дома.

Так прошло несколько дней, и каждый из них приносил новые законы. Теперь на тихой зеленой улице стало многолюдно — многие семьи беженцев устроились в покинутых прежними хозяевами домах. Местные жители помогали чем могли: делились скудной пищей, давали одежду, лекарства. Люди старались держаться ближе друг к другу. Узнав о регистрации всех мужчин, Сарра Хацкелевна и еще несколько женщин спрятали мужчин в подвале, а сами как могли старались добывать продукты. Левина смело ходила по улицам, пользуясь тем, что внешне она ничем не напоминала еврейку, вместе со своей трехлетней дочкой просила милостыню. Почти никто не отказывал в помощи, хотя люди часто делились последним, и если проситель уходил с пустыми руками, значит действительно в доме уже ничего не было. Но вот наступил день, когда по распоряжению гитлеровского коменданта вывесили приказ о создании гетто и о том, что за укрывательство евреев грозит смерть.

Наверное, Левины не пошли бы в гетто, если бы на них не донесли. Донос грозил Левиным жестокой расправой и, что еще важнее, она распространялась и на их новую знакомую, устроившую им жилье и всячески им помогавшую.

Сообщила им о надвигающейся опасности одна из соседок.

— Я слышала, сегодня в полицию бумагу отнесли, что вы евреи, — скороговоркой зачастила она. — Мы-то все подтверждали, что вы поляки, но ничего не вышло.