Как добиться равного положения? Только трудом, другого пути не было.

С еще большим усердием он «вгрызался» в технические книги, не стесняясь обращаться за объяснениями к Мунцию, если что-нибудь было непонятно. Но историк и археолог не всегда мог удовлетворить Волгина своими ответами, когда вопросы касались областей, мало ему знакомых. В таких случаях, которые становились все более частыми, Волгин испытывал своеобразное удовольствие — ученый, академик тридцать девятого века не все знает, следовательно, разница между ними в умственном отношении не так уж безмерно велика!

«Нас разделяет не бездонная пропасть, — думал Волгин, — а только глубокий ров, через который можно перебросить мост. И я это сделаю!»

Ему ничто не мешало осуществить это намерение. Все, что могло ему понадобиться для самообразования, было к его услугам. Он мог бы получать исчерпывающие консультации у любого ученого Земли и этим ускорить свою подготовку, но не хотел ни к кому обращаться, кроме Мунция и изредка навещавшего его Люция. Он понимал, что сам себе ставит препятствия и затрудняет задачу, но был не в силах преодолеть ложное самолюбие. Он твердо решил, что появится в мире только тогда, когда «мост» будет закончен.

Физически Волгин чувствовал себя прекрасно, был до краев наполнен энергией. Его ум работал ясно и четко. Никогда раньше его память не была столь цепкой. Из рук Люция и Ио его тело вышло более «молодым», чем было в дни настоящей юности. Жизнь кипела в нем.

Он работал по двенадцать часов в день, вызывая этим неудовольствие Люция, который знал обо всем, что касалось Волгина, от Мунция. Но на все упреки своего «отца» Волгин отвечал одной фразой: «Я хочу скорее войти в мир», — и Люций не мог найти убедительный ответ на это. «Отшельничество» Волгина удивляло его и Мунция, было им непонятно, но они даже не пытались переубедить Волгина. Такова была воля Дмитрия, и никому не пришло бы в голову усомниться в его праве поступать, как ему угодно.

Волгина часто поражало, что за все четыре месяца никто не сделал попытки увидеть его. Ни один человек не появлялся в доме, хотя решительно ничто не мешало любому любопытному сделать это. Даже Люций перед каждым своим прилетом спрашивал разрешение у Волгина. Если бы воскресший человек появился в двадцатом веке, не было бы отбоя от желающих любым способом посмотреть на него. Дом Мунция стоял совершенно открыто. Никакие заборы или ограды не отделяли прекрасный сад от остальной местности, двери не имели запоров. Но никто не нарушал одиночества Волгина. Ни один арелет не пролетал низко над домом. Люди тридцать девятого века свято исполняли его желание быть одному, довольствуясь только обществом Мунция. Это желание было известно всем. И ни у кого не явилось искушение удовлетворить свое любопытство раньше времени…

Думая об этом, Волгин начинал понимать то, что сперва показалось ему таким странным, — всеобщую тревогу за последствия оживления, произведенного без его согласия. Он понял, что в этом мире личная воля человека священна для всех остальных, что уважение друг к другу стало второй натурой. Он захотел быть один, и его желание исполнялось просто и естественно. Возможности иного поведения эти люди не могли себе даже представить. Это была та подлинная свобода, о которой в его время можно было только мечтать.

Волгин хорошо знал, что его появления ждут с нетерпением. Все население Земли хотело увидеть его. Он сам так же стремился к этому. С каждым днем все труднее становилось выдерживать намеченный срок подготовки. Волгин старался ускорить приближение знаменательного дня. Еще месяц или полтора — и воскресший человек двадцатого века появится среди своих новых современников.

Все о чем Волгин читал в книгах — достижения науки и техники, условия жизни человечества, — все имело для него характер абстракции. Он ничего еще не видел собственными глазами, знал обо всем только теоретически. Но все же современная жизнь на каждом шагу вторгалась в его уединение. Дом Мунция, хотя и стоял в стороне от других домов, был домом тридцать девятого века, и жизнь в нем проходила в тех же условиях, что и в других домах на Земле.

Эти условия были непривычны и удивительны для Волгина.

Кроме него и Мунция, в доме не было ни одного человека. Они жили вдвоем, а когда Мунций улетал, иногда на несколько дней, Волгин оставался совершенно один.

Окруженный густым садом, где росли деревья самых разнообразных пород, собранных, казалось, со всех концов света, дом был невелик по размерам. В кем было всего пять комнат: две спальни, кабинет, столовая и туалетная, где стояли гимнастические приборы и небольшой аппарат для «волнового облучения», которому Волгин, по требованию Люция, должен был подвергаться два раза в день — утром и вечером. Но и такая квартира, по понятиям Волгина, не могла находиться в порядке без заботы со стороны людей. Но ни Мунцию, ни ему самому никогда не приходилось об этом думать. В доме всегда было удивительно чисто. При постоянно открытых окнах нигде не было ни пылинки. Время от времени Волгин замечал, что полы в доме выглядели только что вымытыми, но как и когда это делалось, он ни разу не видел. То же самое происходило с полом террасы и даже со стенами дома. Дорожки сада всегда были аккуратно подметены, а кусты и деревья политы.

На вопрос Волгина Мунций ответил, что все это делается автоматически, специальными машинами.

— Но почему их не видно? — спросил Волгин.

— А зачем их видеть? Они делают свое дело, не беспокоя людей.

— Под чьим управлением?

— Механизмами-уборщиками каждого дома, — ответил Мунций, управляет один главный аппарат. Впрочем, не только дома, а и каждого населенного пункта, каждого города. Такие аппараты установлены всюду, по всей Земле. Их задача — следить за порядком. Они связаны с рядом подчиненных им машин, которые, получая командный сигнал, выполняют все нужные работы старательно и аккуратно.

Однажды Волгину удалось увидеть «садовника». Проснувшись раньше обычного и не одеваясь, Волгин вышел на террасу. Среди деревьев сада двигалось что-то неопределенное и, как показалось Волгину, прозрачное. Это «что-то» быстро исчезло и больше не появлялось. Обойдя весь сад, Волгин так и не выяснил, куда скрылся загадочный механизм.

Расспрашивать Мунция более подробно Волгин не хотел. Он боялся, что не сможет еще понять принцип устройства «уборщика».

«Все в свое время, — подумал он. — Сперва надо овладеть основными знаниями, а затем уже знакомиться со всем более основательно, не рискуя вызвать улыбку своим невежеством».

Приняв такое решение, Волгин встречал все новое, что появлялось перед ним, с внешней невозмутимостью. Он почти никогда не спрашивал, что, как и почему, а только внимательно наблюдал и запоминал, чтобы спросить потом.

Они завтракали, обедали и ужинали дома. Мунций каждый вечер спрашивал Волгина, что он хочет получить на следующий день, и ни разу не было случая, чтобы заказанное блюдо не появилось на их столе.

Откуда брались эти блюда, куда исчезала грязная посуда, кто и как сервировал стол, а затем убирал его, Волгин не знал.

Все, что было заказано, подавалось сразу. И пока они ели первое блюдо, второе не остывало — сосуды всегда оставались горячими.

Несколько раз Волгин делал попытки застать «официантов» за работой, но ни разу не добился успеха. Если он находился в столовой, стол не накрывался, если он намеренно задерживался после еды, никто не убивал со стола.

То же самое происходило и с уборкой комнат. Никак не удавалось увидеть упорно скрывавшиеся машины. Постель приводилась в порядок в его отсутствие, а вечером Волгин заставал ее приготовленной ко сну. Белье, как постельное, так и носильное, всегда было чистым и свежим.

Каждые десять дней верхняя одежда куда-то исчезала, а вместо нее появлялась новая, того же покроя и того же цвета. Мунций был здесь ни при чем, за одеждой и бельем следили опять-таки автоматы.

Мунций заметил недоумение Волгина и сказал ему: