- Что случилось? - Андрей спросил, уже на подробности рассчитывая. Что именно случилось, ему уже ясно было.

- Мертвое тело Веста нашла.

- Где?

- На Соловьиных болотах. В самой воде. Всплыло, она и учуяла. Правда, дух такой, что и собаки не надо. Любой насморк прошибет. С неделю, не меньше, пролежал.

- Мужчина?

- Мужик по первому виду. Однако я особо не приглядывался, не трогал. А так не видать - лицо в воде. Пошли, что ли?

- А что тебя на болото занесло? - спросил Андрей, собираясь.

- Там, в самой глуби, еще при помещике сторожка была - крепкая такая. Я ее под зимовье приспособил, ночевал иногда, припас кой-какой держал. Место спокойное, кроме меня, кто туда доберется? Пути не сыскать. Сегодня, как шалаши для пионеров ладить закончил, дай, думаю, попроведаю. Вот и наткнулся, далеко не доходя. Совсем недалече от дороги.

Болота Соловьиными назывались вовсе не потому, что сидел в них когда-то Соловей-Разбойник, хотя ему тут самое место было, а потому, что действительно свистели в них голосистые птахи свои щедрые песни. Собственно, соловьи звенели не в самом, конечно, болоте, а в овраге, который начинался сразу от дороги и шел в глубь леса, раздавался вширь, зарастал по-над водой зелеными травами, превращался в жидкую трясину.

Место это не любили, обходили стороной, считали нечистым. Неохотно говорили о нем, а уж бывать там только самым отважным доводилось.

Да и то сказать, каких только косточек - и черных и белых - не гнило здесь, в смрадной вечной глубине, какой только кровью - и голубой и алой не разбавлялась черная болотная жижа.

Вот уж на нашей памяти, годов десять тому, леший Бугров, который один осмеливался заходить на болота и знал их тайные тропки, подцепил концом ствола плавающий среди зеленой ряски новенький картуз. Кто его потерял, вовек не узнать. Как он туда попал, что и говорить - яснее ясного.

И травы здесь растут яркие, коварные и обманчивые. И дерева - кривые да коряжистые, поросшие, как грязным клочкастым волосом, путаным и рваным мхом. И часто сидит на таком дереве черный ворон и каркает хрипло, скрипуче, до мороза по коже.

Все было в болоте том. И пузыри вырывались из черной глуби, и туманы ходили меж дерев, будто утопленники в саванах, и огоньки плавали над бездонными пучинами. И стоны по ночам глухо доносились до путника, и вроде шепот шел над кочками, и говор слышался глухой, нелюдской, непонятный...

Даже луна здесь особая была - холодная, белая, безразличная. Смотрит сверху, как над болотами бродят туманы и огоньки, бесшумно, а то и с гулким хохотом, мелькают меж кустов страшные глазастые совы - и вроде все это ей очень нравится.

Многие верили, что в болотах нечисть водилась - то ли водяной, то ли еще какая темная сила, толком никто объяснить не мог, но ходили про эти места худые слухи. Старая Евменовна любила об этом поговорить, да и та мутно объясняла: "Поводит, поводит огоньками по кочкам, да и столкнет в бучило и тянет за ноги вглубь и щекочет". И человек вместо того, чтобы звать на помощь, хохочет дурным голосом на весь лес - отпугивает своих возможных спасителей...

Не любили на селе Соловьиные болота, боялись их и без крайней нужды сюда не заглядывали, далеко стороной обходили, хотя ягода тут водилась знатная и дичь хорошая была. И соловей здесь отменный селился. Иногда, по весне, аж с дороги было слыхать его песни, от которых у любого заходилось и печально и радостно сердце...

Сейчас день был ясный, шли они твердой тропкой, а над болотом висела в жуткой тишине мятежная тревога. Издалека Вестин вой заслышали. Еще немного прошли, и она, обрадованная, из-за кустов к ним выскочила. Андрей даже вздрогнул - так напряжен был.

Дружинники в сторонке остались, участковый с Бугровым ближе подошли. Подошли непросто - оба под ноги смотрели, чтобы след, какой будет, увидать и не уничтожить: Бугров еще дорогой сказал, что, верно, не своей волей этот несчастный мужик в болоте оказался, похоже даже, дырка у него в спине есть, ружейная.

- Вон, гляди, у края, видишь?

Андрей уже и сам разглядел. Там, где твердое кончалось, торчало из воды что-то темное, пятнистое, видны были ноги в рубчатых походных ботинках, спина с каким-то рисунком на куртке, а голова была вся в воде, только волосы чуть виднелись и шевелились, как тонкая водяная травка.

Правду сказать - жутко было участковому. Но что делать - надо. Ближе Андрей подошел и точно - на спине две дырки разглядел на курточке. И курточка жалкая какая-то: вроде детской, заяц на ней нарисован и "Ну, погоди!" написано зелеными буквами.

Андрей вернулся к дружинникам.

- Вы, ребята, с Федором Михайлычем меня здесь подождите. С места не сходить и никого не подпускать. Я сейчас вернусь, позвоню только.

До приезда опергруппы Андрей с Бугровым место происшествия осмотрели. Кругами ходили, все больше и больше забирая. Андрей первым палатку нашел и Бугрова позвал.

Палатка была зашнурована, рядом на сучке мешок походный висел с продуктами, в пеньке топорик ржавел. Около кострища обувка на колышках висела - видно, сменная, на сушку.

Леший полог палатки откинул, голову внутрь сунул, посмотрел, понюхал, проворчал:

- Точно, неделя лапнику будет, - пошарил в изголовье и сумку вытащил - как полевая, прочная.

Андрей с волнением открыл ее, достал документы, бумаги, посмотрел внимательно. Бугров за его лицом вопросительно следил.

- Ученый, - сказал Андрей. - Орнитолог.

- Это по птицам, что ли?

- Ну да... Командировочное удостоверение и письмо из института.

Андрей снял с дерева рюкзак - внутри продукты были: сахар и соль отсыревшие, чай, консервы, в отдельном пакете проросшая картошка.

- Точно, - сказал Бугров. - Недельный срок, по всему видать: и топор говорит, и кострище, и все другое.

- Слушай, Федор Михалыч, - вдруг сказал Андрей, - надо шире искать. Он приехал птиц записывать на магнитофон, соловьев. Понимаешь? Если мы этот магнитофон найдем, он многое сказать может.

- Это верно. - Бугров поскреб бороду.

Первое напряжение немного улеглось, привыкать стали и теперь больше по-деловому настроены были. Правда, когда ветер налетел и деревья зашумели, опять тревожно стало, неуютно. Будто хотят они рассказать, что видели, да не могут, потому и стонут.

Андрей встряхнулся.

- Где здесь соловьи поголосистее? Пошли. Сейчас на куски разобьем и все обыщем.

- Дело. К оврагу надо идти, к дороге ближе. Сдается мне, покойник от своего магнитофона недалеко ушел.

Андрей объяснил дружинникам задачу и, когда на дороге машина милицейская зашумела (Андрей там Кочкина оставил, чтобы перехватил и к месту проводил), Богатырев закричал, чтобы к нему шли. Нашелся магнитофон. На пеньке лежал, рядом провода были и микрофоны, и телогрейка лежала разостланная.

А метрах в сорока Андрею еще удача сверкнула - след сапога на мягкой черной земле, а в нем - раздавленный окурок, самокруточный.

Вскоре Кочкин группу привел. Андрей поздоровался, доложил как положено, и уже вместе продолжили работу.

Судмедэксперт осмотрел убитого - сомнений в том уже не осталось. Человек был немолодой, с бородкой, за ухо очки зацепились - и что удивительно и страшно: стекла в них целы были, только позеленели. Убит был в спину, двумя выстрелами. Предварительное мнение эксперта - пуля тупая, пистолетного типа, миллиметров девять-одиннадцать.

Осмотрели место (предположительно), откуда стреляли. Но гильз, как ни искали (и приборы не помогли), не нашли - вернее всего, подобраны гильзы предусмотрительной рукой.

Следователя особенно магнитофон заинтересовал. Конечно, болото, сырость, какая тут пленка выдержит, но он на нее надеялся - может, что и скажет, да не простое, а главное. Но больше всего он на участкового надеялся, особенно когда про дерево на дороге услыхал. "Ратников, назидательно сказал он, - любое слово сейчас лови и к этому делу примеряй. Глядишь, что и к месту точь-в-точь придется".