Послышался рокот двухтактного мотора. Звук этот доносился со двора замка. Через минуту по дороге к Мулену промчался мотоцикл. В мотоциклисте комиссар узнал сына управляющего, которого он мельком видел накануне. На парне был бежевый макинтош и клетчатая кепка.

Морис де Сен-Фиакр не знал, как теперь быть. Просто сесть в машину и уехать он не решался. В то же время говорить было вроде бы и не о чем.

— Готье собрал сорок тысяч франков?

— Нет… Да… То есть…

Мегрэ пристально поглядел на него, недоумевая, почему он так смутился.

— Так собрал он их или нет? Вчера мне показалось, что он занимался этим без особой охоты. Но хотя замок заложен, даже несмотря на долги, за него можно получить гораздо больше…

Опять впустую! Морис хранил молчание. И без всякой видимой причины вдруг явно перепугался. Следующие его слова на первый взгляд не имели ни малейшего отношения к разговору.

— Скажите честно, комиссар. Вы подозреваете меня?

— В чем?

— Вы сами прекрасно знаете. Мне нужно знать.

— У меня не больше причин подозревать вас, чем любого другого, — уклончиво ответил Мегрэ.

Собеседник его так и ухватился за эту отговорку.

— Спасибо! Именно это и нужно сказать всем этим людям! Понимаете? Иначе мое положение станет невыносимым.

— На какой банк выписан чек?

— На Дисконтный банк.[3]

Какая-то женщина направлялась к общественной прачечной, толкая перед собой тачку с двумя корзинами белья. Священник расхаживал по комнате с молитвенником в руках, но комиссару показалось, что он тревожно поглядывает в окно на него и графа.

— Я приду к вам в замок.

— Прямо сейчас?

— Чуть попозже.

Было совершенно ясно, что Морису де Сен-Фиакру явно этого не хотелось. В машину он сел с видом приговоренного. И видно было, как священник смотрит ему вслед из окна.

Мегрэ решил, по крайней мере, пойти пристегнуть воротничок. В ту самую минуту, когда он подошел к гостинице, из бакалеи напротив вышел Жан Метейе в пальто, наброшенном поверх пижамы. Секретаришка торжествующе поглядел на комиссара.

— Вы снова звонили?

Метейе ехидно отозвался.

— Мой адвокат прибывает в Мулен без десяти девять.

Теперь он чувствовал себя гораздо увереннее. Вернул на кухню яйца всмятку, которые показались ему недоваренными, и бодро забарабанил пальцами по столу.

Мегрэ поднялся к себе в комнату и, кинув взгляд в окошко, обнаружил, что граф нерешительно топчется возле своей желтой машины, которая вновь очутилась во дворе замка. А может, он опять собрался в деревню, только на этот раз пешком?

Комиссар заторопился. Чуть погодя он уже шагал к замку и, не доходя метров ста до церкви, столкнулся с графом.

— Куда вы направляетесь? — осведомился Мегрэ.

— Никуда. Сам не знаю.

— Может быть, хотели зайти в церковь?

Этих обычных слов оказалось достаточно, чтобы согнать все краски с лица графа, словно слова эти содержали некий таинственный и жуткий смысл. Да, ничего не скажешь. Морис де Сен-Фиакр оказался, что называется, слаб в коленках. С виду здоровяк, крепыш, настоящий спортсмен, пышущий здоровьем и энергией. А приглядишься поближе — и видишь все пороки благородного происхождения. В мышцах его, уже слегка затянутых жирком, не было ни капли энергии. Вот и теперь после бессонной ночи он утратил не только апломб, но и вообще веру в себя.

— Вы уже заказали карточки-уведомления о похоронах?

— Нет.

— А как же ваши родственники, соседи, местная знать?

Молодой граф вспылил:

— Они не придут. Разве вы сами не понимаете?

Раньше — да! Когда был жив отец… Во время охотничьего сезона у нас в замке неделями гостило до тридцати человек.

Мегрэ знал это лучше, чем кто-либо другой: когда-то и он сам, натянув белую куртку загонщика, любил участвовать в таких охотах, правда, без ведома родителей.

— А с тех пор…

И Морис махнул рукой, словно заключив:

— Мерзость и запустение…

Наверняка по всему Берри шли пересуды о полоумной старухе, на старости лет позорившей себя с молодыми секретарями. А тут еще фермы распродаются одна за другой. И сынок валяет дурака в Париже.

— Как вы думаете, могут ли похороны состояться прямо завтра? Понимаете? Лучше, если эта история утрясется как можно быстрее.

Медленно проехала тележка, груженная навозом, ее широкие колеса, казалось, перемалывали булыжники мостовой. День уже занялся, но оказался еще пасмурнее, чем накануне, правда, ветер слегка утих.

Мегрэ заметил шедшего через двор замка Готье: управляющий явно направлялся к ним.

И тут случилось нечто странное.

— Вы позволите? — сказал комиссар графу и заторопился к замку.

Пройдя метров сто, он обернулся. Морис де Сен-Фиакр стоял на пороге приходского дома. Похоже, он уже позвонил в дверь. Но едва он заметил, что за ним наблюдают, как поспешил прочь, не дожидаясь, пока ему откроют.

Теперь он явно не знал, куда податься. Вся его повадка говорила о крайней растерянности. Комиссар тем временем поравнялся с управляющим, который заметил, что Мегрэ спешит ему навстречу, и приостановился с вызывающим видом.

— Что вам угодно?

— Кое-что уточнить. Вы собрали сорок тысяч для графа?

— Нет. Пусть кто угодно пытается раздобыть для него эти деньги. Здесь у нас все знают, чего стоит его подпись.

— Так что же ему…

— Пусть выпутывается, как хочет. Меня это не касается.

Тем временем Сен-Фиакр повернул назад. Судя по всему, ему безумно хотелось что-то сделать, но по какой-то причине это было невозможно. В конце концов, приняв, видимо, решение, он зашагал к замку и на мгновение замедлил шаг, когда поравнялся с Мегрэ и управляющим.

— Готье! Мне нужно дать вам кое-какие распоряжения, так что зайдите в библиотеку.

И граф повернулся, чтобы уйти.

— До встречи, комиссар, — нехотя бросил он на прощанье.

Проходя мимо приходского дома, комиссар почувствовал, что за ним из-за занавесок вроде бы наблюдают. Но полной уверенности у него не было: уже совсем рассвело и свет в доме погасили.

У гостиницы Мари Татен стояло такси. В зале за столиком рядом с Жаном Метейе сидел щеголеватый мужчина лет пятидесяти, одетый в шикарный черный пиджак с атласными лацканами и полосатые брюки.