– Слушаю, – отозвался он, не поднимая глаз от грядки.

– Мне нужен начальник порта, – сказал я.

– Он перед вами.

– Меня зовут Мэттью Хоуп.

– Дональд Уичерли, – представился он и распрямился. – Чем могу служить?

– Я бы хотел задать несколько вопросов по поводу одного телефонного звонка вчера вечером.

– Зачем? – спросил он. Его глаза цвета неба смотрели искоса и с подозрением. Рука, державшая совок, лежала на бедре, а сам он настороженно стоял в ожидании – высокий, худой, видавший виды мужчина, желающий знать, почему я задаю вопросы, и, вероятно, размышляющий, с какой стати ему на них отвечать.

– Я адвокат, – сообщил я ему. – И здесь я по поводу Майкла Парчейза.

– Вы адвокат Майкла?

– Да. Вообще-то на самом деле я адвокат его отца.

– И все-таки? Вы адвокат Майкла или его отца?

– Его отца. Но здесь я в интересах Майкла.

– Майкл об этом знает или нет?

– Ему известно, что я здесь, – сказал я. Я лгал, но мне нужна была информация. – Майклу вчера позвонили, – добавил я. – Около половины двенадцатого. Вы подняли трубку.

– Вы спрашиваете или просто констатируете факт?

– Вы подняли трубку?

– Да.

– Где это произошло?

– В моем кабинете.

– Кто ему звонил?

– Не знаю. Звонивший не назвал себя.

– Это была женщина?

– Женщина, точно.

– Можете прикинуть ее возраст?

– Пожалуй, нет, сэр. Думаю, не смогу.

– Что она говорила?

– Она спросила Бухту Пирата, и я сказал, что она туда и попала. Тогда она попросила позвать к телефону Майкла Парчейза. Я ответил, что он на катере и мне придется туда сходить. Она спросила, не буду ли я столь любезен сделать это, и я отправился к Майклу.

– А потом?

– Он пришел и поговорил с ней по телефону.

– Вы слышали их разговор?

– Только конец. Я пошел к себе в комнату за бумагой, которую надо было прикрепить на доску объявлений. Когда я вернулся, он все еще разговаривал.

– Что же вы услышали?

– Он сказал: «Я там буду», потом добавил: «До свиданья» и повесил трубку.

– Вы не слышали, чтобы он упоминал чье-нибудь имя?

– Нет, сэр, не слышал.

– Повесив трубку, он что-нибудь сказал?

– Он сказал: «Благодарю вас, мистер Уичерли».

– И все?

– Да, сэр.

– Он не сказал, куда собирается?

– Нет, но, по-моему, он собирался отправиться именно туда, куда обещал этой женщине. – Начальник порта сделал паузу. Он посмотрел мне в глаза. – Если верить тому, что, я слышал, он предположительно сделал, зачем же ему отправляться в дом на Джакаранда и убивать всех троих? А получается, будто именно туда-то он и пошел и совершил все это. – Он недоверчиво покачал головой. – Хочу сообщить вам, мистер Хоуп, что мне крайне трудно в это поверить. Я не знаю более славного парня, чем Майкл Парчейз, и это истинная правда. Вы знаете, его родители развелись, когда ему было всего двенадцать… Ну да, наверное, вам все это известно – вы же адвокат его отца.

– Да, известно.

– Для подростка все это непросто. Как-то вечером мы долго беседовали на эту тему. Он признался, что наконец приходит в себя после всех этих лет. Так вот, понимаете, когда я слышу по радио, что он убил жену своего отца и своих сестер… ведь эти девочки были его сестрами, мистер Хоуп, у Майкла и у них в жилах текла кровь его отца, они были одной крови!.. Когда бы он о них ни говорил, он всегда называл их сестрами – неважно, что они были сводные. Его сестры то, его сестры это – он так мог рассказывать и о родной сестре, не так ли? Такое чувство появляется тогда, когда кто-нибудь вам по-настоящему дорог. Он действительно любил этих девочек. А если вы кого-то любите, то вы не сделаете того, о чем твердит это проклятое радио. Он убил! Да это невозможно, вот и все!..

«Но Майкл-то сказал, что это его рук дело», – напомнил я себе.

Из телефонной будки рядом с рестораном я позвонил Юренбергу и сказал, что мне необходимо как можно быстрее переговорить с Майклом Парчейзом. Он сказал, что с парнем еще не закончили заниматься, и спросил, не смогу ли я подъехать ближе к вечеру.

– Что вы подразумеваете под словом «заниматься»? – поинтересовался я.

– Обычная процедура регистрации. Его фотографируют, снимают отпечатки пальцев, берут образцы волос, крови – мы вправе это делать, адвокат, – ведь его обвиняют в убийстве первой категории. Все будет отправлено в лабораторию штата в Талахасси. Я не знаю, сколько у них займет времени сравнить волосы парня с теми, что обнаружены на женщине и девочках. Кто знает, может, из этого ничего и не выйдет. Хотя я готов поспорить, что это их кровь на его одежде. – Его голос звучал мрачно. Он помолчал, потом спросил: – Что вы думаете по поводу его заявления?

– Не знаю, что и думать.

– Я тоже.

– Когда я смогу с ним увидеться?

– Давайте договоримся на четыре тридцать.

– Подъеду, – согласился я и повесил трубку. Я выудил еще одну монетку из кармана, опустил ее в прорезь и набрал номер Эгги. Когда она ответила, дыхание у нее было прерывистым.

– Я была на пляже, – объяснила она. – Со всех ног помчалась в дом. Откуда ты звонишь, Мэтт?

– Из ресторана в Бухте Пирата. Ты по-прежнему одна?

– Да.

– Я могу приехать?

– Да.

Она заколебалась, потом добавила:

– Ладно. Поставь машину на общественном пляже, а сам иди со стороны моря.

– Я буду в три, – сказал я.

– Жду.

Мы осознавали, что это отдает безрассудством, но нам было наплевать. Калуза в разгар сезона – неподходящее место для любовников. Мы с Эгги начали встречаться в мае, почти год назад. Вскоре после Пасхи туристы разъехались, и найти уединенное местечко не составляло труда. Но как раз перед Рождеством начинался новый прилив отдыхающих – и неоновые вывески «Мест нет» трещали, мигали и на всем протяжении от Тампы к югу до Форт-Майерс сливались в единый светящийся забор. В январе мы ухитрились вместе провести уик-энд в Тарпон-Спрингс и снова вернулись в переполненный туристами город; каждый раз, когда я замечал на ветровом стекле наклейку с надписью «Калуза обожает туристов», у меня появлялось желание жать на клаксон до тех пор, пока не разверзнутся небеса. В этом месяце я впервые выбрался к Эгги домой, хотя прежде бывал там раз в неделю, а то и чаще. В начале февраля мы решили, что будем добиваться развода. Мы не считали себя изменниками: так случилось, что мы полюбили друг друга, но каждый был связан брачными узами с другим…

Ах, да, заметит судья, вы порядочные люди, бедные невинные дети, заблудившиеся в лесу! Вы последние десять месяцев только и делали, что напрягали свои мозги в одном из укромных мотелей и даже у леди в доме. Лгали, изворачивались, и все украдкой да украдкой! Вы лгали и крали – вот чем вы занимались. И вы не сможете посмотреть мне прямо в глаза и сказать, что не крали. И я имею в виду не только то время, которое вы крали, проводя бурные часы в объятиях друг друга в одном из укромных местечек, о нет. Я присовокупляю сюда также те духовные ценности, которые вы отнимали каждый у своего супруга: веру, любовь, честь – все то, что вы гарантировали в брачном контракте и теперь отнимаете так же беззастенчиво и нагло, как это делают ночные грабители. Вот что вы такое, вы оба: лгуны, мошенники и воры!

И я скажу: «Да, ваша честь, вы правы».

Но, понимаете, в этом-то и было все дело…

В машине я положил пиджак на заднее сиденье, снял галстук и расстегнул две верхних пуговицы на рубашке. Туфли и носки я оставил на переднем сиденье, запер машину, пересек стоянку и вышел на пляж. Купающихся было видимо-невидимо, несмотря на предупреждение об опасности появления акул на Восточном побережье. У кромки воды важно расхаживали кулики, над головой пронзительно кричали чайки. В открытом море по волнам беспечально скользила яхта с парусом в белую и красную полоску.

Дом Эгги стоял примерно в двухстах ярдах от воды. По мере того как берег поворачивал на запад, песок становился крупнее, попадались кустики высокой травы, рощицы. К задней стене дома вела дорожка, выложенная каменными плитами неправильной формы. Здание стояло на сваях и представляло собой современный двухэтажный дом из выдержанного кипариса. Большие окна отражали послеполуденное солнце. Пожилая леди в цветастом домашнем платье чистила моллюсков прямо на берегу. Когда я проходил мимо, она даже не подняла головы. Повернув, я направился к пальмовой рощице, за которой виднелся обнесенный изгородью бассейн.