– Что вы имеете в виду?

– Вы ведь внучка доктора Киркланда, правильно? Вы выросли в том большом доме, где Люк жил в амбаре?

– Да.

– В общем, Джесси приходился каким-то родственником тамошней экономке. Троюродным братом или племянником, что-то в этом роде.

У меня зачесались ладони и кожа на голове.

– Экономке? Вы имеете в виду Пирли?

– Пирли. Точно! – Берли смеется. – Джесси кое-что рассказывал о ней, и не всегда только хорошее. Его мать каким-то боком приходится родственницей Пирли.

Я вскакиваю так резко, что на мгновение у меня кружится голова.

– Прошу простить, мистер Берли, но мне надо бежать.

– Конечно. Нет проблем.

– Большое спасибо, – говорю я уже на ходу, направляясь к своей машине.

– Эй, послушайте! – окликает меня Берли. – Не переживайте из-за того, что делал на войне ваш отец. Он вернулся домой живым, а это самое главное, что только и может иметь значение.

«В самом деле? – думаю я, почти бегом возвращаясь к „ауди“. – Сомневаюсь».

– Он сделал для нас этот «хьюи», – кричит мне вслед Берли. – Тот, кто способен сотворить такую красивую штуку, а потом подарить ее кому-нибудь, просто не может быть плохим человеком. Вы меня понимаете?

«Нет, не понимаю, – думаю я, садясь в машину. – Я больше ничего не понимаю».

Пирли Вашингтон сидит на крыльце и читает газету, когда я въезжаю на парковочную площадку позади жилого помещения для слуг. «Акуры» тетки Энн нигде не видно, значит, она еще не вернулась – или уже приехала и снова уехала, – а вот «линкольн» моего деда на месте. Но я нигде не вижу Билли Нила и, честно говоря, рада этому.

– Где ты была? – вопрошает Пирли, не отрывая глаз от «Натчес Игзэминер». На ней «выходное» платье, а на нос она водрузила очки для чтения. Она купила их на распродаже в «Уол-марте» и они выглядят дорогими, в отличие от тех, которые носит моя мать.

– Каталась.

– Каталась? Точно так же ты отвечала, когда была маленькой и бегала за мальчиками.

– Я никогда не бегала за мальчиками. Это они бегали за мной.

На крыльце Пирли два кресла-качалки. Я опускаюсь в свободное.

– Не трудись спрашивать, – предупреждает она меня. – Я рассказала тебе все, что знаю.

– О чем?

– Обо всем, о чем бы ты меня ни спросила.

Я перевожу взгляд на ряды цветущих розовых кустов.

– Пирли, я думаю, что если ты начнешь сейчас, то запросто сможешь проговорить до следующей недели, но при этом не расскажешь мне и половины того, что тебе известно об этом семействе.

– Мне платят не за разговоры. Мне платят за чистоту. – Лизнув палец, она переворачивает страницу. – Вчера умерла жена доктора Овертона. Нехорошо так говорить о мертвых, но она была особой со странностями.

– Расскажи мне о Джесси Биллапсе.

Пирли настороженно замирает, как олень, почуявший опасность.

– Только не говори, что ты его не знаешь.

Наконец она поднимает глаза от газеты.

– С кем ты разговаривала?

– С одним человеком, который служил во Вьетнаме. Пирли, Джесси Биллапс знал папу. Я хочу, чтобы ты рассказала мне, кто он такой и где живет сейчас. Ты же знаешь, что так или иначе, но я все узнаю. Не могу поверить, что ты до сих пор ни словом не упомянула его.

Пирли закрывает глаза, словно от невыносимой боли.

– Джесси – ребенок моей сестры. Сводной сестры, если быть точной. У нас была общая мать, но разные отцы.

– Твоя сестра жила на острове ДеСалль?

Пирли утвердительно кивает.

– Айви моя единственная сестра.

Перед моим внутренним взором всплывает образ маленькой, сильной чернокожей женщины с волосами, собранными в узел на затылке. Одновременно на память мне приходит запах спирта и ощущение боли. Однажды Айви сделала мне болезненный укол противостолбнячной сыворотки, после того как я наступила на гвоздь в пруду.

– Где она сейчас?

– Айви отправилась к праотцам, малышка. Разве ты не помнишь? Она умерла почти четыре года назад.

Я не припоминаю, чтобы слышала о смерти Айви, зато хорошо запомнила саму женщину – не по имени, а по роду занятий. Она работала ассистенткой моего деда в маленьком здании, известном на острове ДеСалль под названием «клиника». Дедушка поддерживает клинику в рабочем состоянии, чтобы иметь возможность лечить черное население острова, когда сам бывает там или же когда в том возникает необходимость. Временами на острове жили и работали свыше ста человек, причем многие ежедневно пользовались пилами и другими опасными сельскохозяйственными орудиями труда. Я видела столько рваных ран, зашитых дедушкой, что к двенадцати годам, если возникала срочная нужда, могла обрабатывать их сама. Дед не брал денег за свои услуги, так что большая часть островитян просто ожидала его очередного приезда, вместо того чтобы обратиться за медицинской помощью на «материк», находившийся на другом берегу Миссисипи. Айви не имела профессионального медицинского образования, но она была смелой и сообразительной, спокойной и молчаливой, с ловкими и умелыми руками. Дедушка дал ей достаточно знаний, чтобы она самостоятельно практиковала в его отсутствие. Самым прославленным деянием деда остается удаление им аппендикса у моей тети Энн при свете фонаря во время урагана, который отрезал остров от материка в пятьдесят восьмом году.

– Так что там с Джесси Биллапсом? – напоминаю я. – Он по-прежнему обитает где-то здесь?

Пирли вздыхает и потирает лоб.

– Малышка, для чего ты ворошишь давно забытое прошлое?

Я не позволяю увести себя в сторону.

– Джесси еще жив?

– Джесси сейчас работает бригадиром на острове. Или смотрителем, или надзирателем, как там теперь называется его должность.

– Джесси Биллапс – теперешний смотритель на острове? Он управляет охотничьим лагерем и всем прочим имуществом?

– Истинная правда.

– Сколько ему лет?

– Пятьдесят с чем-то, по-моему.

– Если он был сыном Айви, то почему я его не помню?

Пирли пожимает плечами.

– Во-первых, он взял фамилию своего отца, несмотря на то, что был внебрачным сыном. Во-вторых, он часто отсутствовал в то время, когда ты жила здесь. Уехал в город, полный больших планов, но нашел там лишь крупные неприятности. Отмотал небольшой срок в «Анголе», прямо напротив острова. Смешно, если вдуматься.

Я никогда не видела ничего смешного в исправительном учреждении под названием «Ангола».

– Похоже, его судьба тебя не слишком заботит.

– Насколько я могу судить, у Джесси все в порядке. Я говорила тебе об этом вчера. Кое-кто из хороших ребят попал на войну и вернулся после нее другим человеком. Но это не их вина.

– Что случилось с ним на войне?

– Да разное, насколько я понимаю. Ему досталось и изнутри, и снаружи. Но он никогда не говорил об этом. Как и мистер Люк.

– Ты когда-нибудь видела, чтобы Джесси разговаривал с папой?

– Я иногда видела их вместе. Пьяных в дым. Мистер Люк проводил много времени на острове. Говорил, что ему нравится тамошняя тишина и спокойствие.

– Чем они занимались вместе?

– Курили травку, скорее всего. – Голос Пирли полон горечи. – После того как вернулся с войны, Джесси только этим и занимался.

– А папа?

– Мистер Люк тоже иногда покуривал. Хотя и не так часто, как Джесси. Раны причиняли твоему отцу сильную боль… и душевную, в том числе. Думаю, он и травку курил для того, чтобы стало легче. Но тяжелыми наркотиками он не увлекался.

– Когда ты в последний раз видела Джесси?

– Да уже давно, если подумать. Он безвылазно торчит на острове, а я туда больше не езжу.

– Совсем?

Пирли качает головой.

– Мне там не нравится. Мне не нравятся тамошние люди, а я, в свою очередь, не нравлюсь им.

– А почему? Что случилось? Ведь ты родилась на острове.

Пирли презрительно фыркает.

– Я домашний ниггер, девочка.

– Ты, должно быть, шутишь. Такие вещи остались в далеком прошлом.