Стюарт чувствовал в себе кровь этих древних предков, пусть и процеженную через фильтры цивилизации. Любовь к физическому насилию осталась осадком на этих фильтрах; он признавал таковое разве что как средство унизить, а не само по себе. Этим он отличался от злодеев из своих романов, которые нередко находили удовольствие в причинении физической боли как таковой. Никогда не следует давать персонажам слишком много своих черт, особенно если эти персонажи отрицательные…

В то же время, вкладывая в уста персонажа слова о том, что детские травмы здесь ни при чем, Стюарт знал, о чем пишет. В его жизни не было детских травм, равно как и прочих событий, только что перечисленных им в очередной главе. Он был садистом, сколько себя помнил, и не сомневался, что это — врожденное. Осознание этого не внушало ему ни стыда, ни гордости; он не считал себя избранным, имеющим право властвовать над другими, он просто принимал себя, как есть. Он не собирался уподобляться своим героям и нарушать закон, а что до фантазий, роящихся в темных закоулках его мозга, то это его личное дело. Если эти фантазии и вырывались наружу, то исключительно в виде триллеров, на протяжении последних лет неизменно попадавших в верхнюю десятку бестселлеров. Его, разумеется, не раз обвиняли в пропаганде насилия, на что он с неизменной улыбкой отвечал, что в конце каждой его книги порок наказан, а добродетель торжествует — и это была правда, хотя самому ему хотелось других финалов. Некоторые из них даже существовали — в единственном экземпляре на его компьютере. Он скрывал их настолько тщательно, что даже не делал резервных копий. Пропадут — ну что ж, напишет еще что-нибудь.

Теперь, однако, предстояло писать о действиях Коры, той самой женщины-полицейской. Это было не так приятно, как описывать страдания Лолы. Но по опыту он знал, что главное — одолеть несколько первых абзацев, а дальше новая сюжетная линия увлечет его, пусть даже в ней и не будет никаких униженных жертв. В конце концов, он не маньяк, его интересуют не только садистские мотивы…

Он уже занес руки над клавиатурой, как вдруг тишину нарушил мелодичный звук звонка. Стюарт покосился в угол монитора. 10:36 вечера, кого еще несет в такое время? Он и днем-то никого не принимал вот так, с бухты-барахты, без предварительного согласования по телефону…

Стюарт вывел на монитор изображение с видеокамеры охранной системы. У двери стоял мужчина в черном плаще с капюшоном, высокий, худощавый, должно быть, лет сорока, как и сам Стюарт, хотя точно сказать было трудно — лоб и глаза оставались в тени капюшона. Плащ мокро блестел, значит, нудный октябрьский дождь, начавшийся утром, все еще идет (за шторами и двойными рамами Стюарт мог определить это только по картинке с камеры).

Кто бы это мог быть? Стюарт жил уединенно и соседей не жаловал. Из журналистской братии вряд ли кто-то окажется так глуп, чтобы заявляться столь бесцеремонно чуть ли не посреди ночи. Для студента, пишущего работу по его книгам (несколько раз Стюарту доводилось принимать и таких посетителей) парень, пожалуй, староват. «Кто бы он ни был, пусть убирается», — решил автор бестселлеров и попытался вновь сосредоточиться на работе. Значит, Кора сидит за столом и раскладывает пасьянс из газетных вырезок о преступлениях Калифорнийского маньяка…

Но тут неизвестный снова поднял руку и позвонил, на сей раз более протяжно. Стюарт с неудовольствием заметил, что сердце его заколотилось куда быстрее. Может быть, потому, что он как раз писал о маньяке, но в голову полезли разные нехорошие мысли. Сейчас фактически ночь, и он один в загородном доме, стоящем на отшибе. Дом, конечно, оборудован охранной системой, но она служит скорее против воришек, чем против кого-то более серьезного. На окнах первого этажа, выходящих на задний двор, нет решеток, высадить их ничего не стоит… И случись что — никто не хватится его еще очень долго. Разве что издатель, когда не получит рукопись в срок; остальные из периодически досаждающих ему людей будут, конечно, ворчать, регулярно натыкаясь на автоответчик, но не отважатся беспокоить его лично. У Стюарта никогда не было ни жены, ни любовницы; секс он называл суррогатом мастурбации для людей без воображения. На свое воображение он не жаловался — как-никак, оно принесло ему шесть миллионов долларов. Наверное, нашлось бы немало мазохисток, которые согласились бы воплотить на практике даже самые жестокие из его тайных фантазий — пару раз он даже получал практически открытые предложения от поклонниц, разглядевших его истинную суть за образами книжных маньяков — но добровольное согласие «жертвы» свело бы на нет все удовольствие…

А может быть, у этого типа просто сломалась машина, и он ищет телефон? Эта мысль, однако, не успокаивала. Именно так начинался его роман «Полуночный гость», разве что в доме там был не преуспевающий писатель, а молодая художница… В мистические совпадения Стюарт не верил, но что, если какой-то псих, начитавшись его книг, решил реализовать его собственный сюжет? Кстати, те, кто яростно критиковал его романы за «культ насилия», как раз любили упирать на то, что такое возможно…

Пришелец позвонил снова. Уходить он явно не собирался. Стюарт вспомнил, что в спальне в тумбочке лежит пистолет, но, кажется, коробка с патронами к нему где-то на чердаке…

Он вздохнул и решительно снял трубку переговорного устройства. Сейчас он велит этому типу убираться, и, если тот не послушает, немедленно звонит в полицию.

— Кто вы такой и что вам нужно на ночь глядя? — рявкнул писатель самым недружелюбным тоном.

— ФБР, мистер Стюарт. Агент Брэдли. Прошу прощения, сэр, что потревожил вас в такое время, но дело не терпит отлагательств. Вы позволите мне войти? — говоря все это, гость поднес к объективу камеры свой значок. Похоже, совершенно настоящий. Стюарт знал, как выглядит значок федерального агента; в своих книгах он всегда уделял внимание точности деталей, придающей повествованию достоверность.

— Что случилось? — осведомился он, сбавляя тон.

— Мы разыскиваем серийного убийцу, сэр.

— Надеюсь, вы не думаете, что он скрывается у меня в доме?

— О, разумеется, нет, но вы можете располагать важной информацией по этому делу. Вы знали жертв, и, возможно, убийца также входит в число ваших знакомых. Не исключено, что вы тоже в опасности, поэтому я не стал дожидаться утра.

Жертв? Он сказал жертв, не жертву? Убито сразу несколько знакомых?

— Сэр, будет лучше, если мы продолжим этот разговор в доме, продолжал настаивать Брэдли.

— Дда-да, конечно. Сейчас я спущусь.

Стюарт вышел из кабинета и направился к лестнице, подавив желание завернуть в спальню. Все равно пистолет не заряжен, да и не стоит впадать в паранойю. Если опасность и есть, лучше довериться профессионалу.

Отключив сигнализацию, Стюарт отпер дверь. Брэдли шагнул внутрь и остановился, словно боясь перепачкать пол. Его ботинки и впрямь оставляли грязные лужи, с плаща текло.

— Его последней жертвой стал Питер Бертел, — сообщил агент.

— Но я не знаю никакого… Хотя погодите. В школе я учился с одним Питером Бертелом. Но вы же не хотите сказать…

— Перед этим он убил Энтони Хиллза. До того — Лео Джелена и Алекса Лобстермэна. Все это ваши одноклассники, не так ли?

Стюарт почувствовал, как его живот наполняется колючими ледяными кристалликами. Это были не просто его одноклассники. Это была его компания, они были приятелями на протяжении всей учебы. И он, Стюарт, был заводилой. Тот нечастый случай, когда главным в подростковой компании становится самый умный, а не самый сильный или богатый — впрочем, совсем уж хлюпиком Кевин не был и постоять за себя мог. Но против того же Лобстермэна в честной драке бы не выстоял — однако Лобстремэн ходил у него в шестерках… После школы они разъехались, кто-то поступил в университет, кто-то устроился работать в автомастерской, кто-то подался в армию — словом, дружба сама собой сошла на нет, и Стюарт не вспоминал этих имен, наверное, лет двадцать. Да и не жалел об этом. Пожалуй, Бертел был единственным, равным ему по интеллекту. Остальные годились разве что для дурацких мальчишеских шалостей да для защиты при конфликтах с другими компаниями…