Отряд уменьшился на двух человек. Матросы Губанов и Луняев были тяжело больны. Пришлось бросить один каяк, нарты, тяжёлую палатку и ещё много вещей.

А взломанный, мелкий лёд вскоре снова стал непроходимым. Прыгая со льдины на льдину, кое-как перетаскивая нарты, переплывая на каяках небольшие полыньи, отряд упрямо прокладывал дорогу к острову. Но льды не стояли на месте: отливным течением их уносило на запад. После долгих часов этой отчаянной борьбы Альбанов был вынужден сказать товарищам, что они удалились от острова не менее чем на восемь миль…

Скрывать положение, в каком оказался отряд, больше и нельзя было: матросы видели, что берег непрерывно отдалялся.

Некоторое время штурмана не покидала мысль о беглецах. Следы их лыж вскоре потерялись. Но куда же эти двое пошли? Они ведь не знали, где находятся и как пройти к спасительному мысу Флоры! И они взяли не только вещи товарищей, но и корабельную почту. Значит, были уверены, что отряд неизбежно погибнет.

Потом он позабыл о беглецах. Слишком уж часто изменялась ледовая обстановка, а с нею в отряде отчаяние сменялось надеждой и радостью а радость снова отчаянием и равнодушием к своей судьбе.

Путешественники были на расстоянии в полкилометра от острова. Затем их опять отнесло в море на добрых двенадцать километров. Альбанов даже не знал, стоило ли сожалеть об этом? О высадке на остров не приходилось и мечтать. Отвесный ледниковый барьер высотой в сто метров и больше тянулся до самого горизонта. Голодные, мокрые, в изодранной одежде люди молча сидели на льдине, равнодушно глядя, как удаляется от них неприступный барьер…

Альбанов смотрел на остров, удивляясь размерам ледника и крутизне его обрывов. Неужели же на всем протяжении не сыщется места, где можно было бы высадиться?

Приливное течение снова сплотило у острова мелко битый лёд. Альбанов отдал команду:

— К берегу!..

Матросы неохотно поднялись и снова одели лямки.

А через два-три часа все увидели глубокую трещину, прорезавшую ледник. Занесённая снегом, подтаявшим и плотно слежалым, она могла превратиться под их топорами в лестницу. Последнее событие, которое произошло уже при высадке со льдины, следовало бы считать на редкость счастливым. Когда вещи были снята со льдины и Альбанов последним ступил на подтаявший в трещине снег, льдина вдруг с треском разломилась и перевернулась…

Захлёстнутый по пояс водой, штурман оглянулся и только пожал плечами. Да, это было счастье! Но какие беды ждали их ещё впереди?

…Вот ледниковый барьер остался позади. Альбанов и Луняев уходят в разведку. Через несколько часов они спускаются к морю, на небольшой отлогий мыс. Какая это радость увидеть твёрдую землю, почувствовать твёрдую почву под ногами, прикоснуться рукой к робкой зелени мха! Долго в молчании стоят они на галечнике берега и смотрят на море, где все так же плывут и кружатся и уносятся в неизвестность сумрачные серые льды…

Где «Св. Анна»?.. Живы ли десять человек, оставшиеся на корабле, и те трое, что возвратились? А может быть, корабль уже раздавлен льдами и никто никогда не узнает о последних часах его экипажа?

Выстрел прерывает раздумье Альбанова. Эхо перекатывается над островом. Это стреляет Луняев. Три большие птицы уносятся в морскую даль.

Луняев смущён. Он промахнулся.

— Как видно, совсем я ослеп, Валериан Иванович… С такого расстояния гагу не смог подстрелить…

Альбанов отвечает весело:

— Ну, брат, этот промах — не беда! Если тут водятся гаги, значит, с голоду мы не помрём…

Он с удивлением прислушивается к собственному голосу: неужели здесь, на ледяном острове, такое звучное эхо? Где-то меж скал эхо повторяется снова… И в ту же минуту Альбанов понимает ошибку: за скалами кто-то кричит, словно призывая на помощь… Но как поверить, что здесь, на пустынном острове, оказались люди?

На склоне горы появляется человек. Он бежит, спотыкаясь, громко крича и размахивая шапкой. Откуда ему известна фамилия Альбанова? Он повторяет эту фамилию почему-то навзрыд… Штурман не тотчас узнает одного из беглецов. Человек падает на колени, закрывает руками заплаканное лицо:

— Простите, Валериан Иванович… — Мы — подлые. Мы одумались, но было уже поздно. Если не можете простить — убейте…

Луняев уже держит ружьё на изготовку.

— Там, на льдинах, — произносит матрос глухо, — мы обещали друг другу, что если встретим беглецов, — убьём их…

Альбанов смотрит на заснеженные горы, на мертвенно мерцающий ледник, потом на человека, покорно ждущего приговора.

— Да, мы обещали их убить, Луняев. Сколько они причинили нам горя! И это было в самое трудное время, когда мы шагали по взломанным льдам.

Некоторое время оба молчат. Луняев первый прерывает молчание.

— Если бы я встретил его на льдах, я не раздумывал бы ни секунды. — Он оборачивается к беглецу. — Ты слышишь это? Жалкий человек…

Что-то переменилось в характере, в настроении Альбанова, когда, спустившись с ледника, он ступил на этот узкий отрезок земли. Тронула сердце робкая, живая зелень мха на камне; глубоко взволновало одно лишь прикосновение к этим камням, и уже как тяжёлая, долгая болезнь представлялось все пережитое.

— Ты прав, Луняев, — наконец заключает штурман. — Если бы эта встреча случилась тогда, на льдах…

Луняев опускает ружьё.

— Ну, ладно… Поднимайся с колен. Только запомни, навсегда запомни эти секунды…

Человек, пошатываясь, поднимается на ноги. Он снова плачет, но теперь уже не от страха, — это слезы радости и стыда.

— Я никогда не оставлю вас, господин штурман… Какая это была ошибка!

На берегу оказалось много сухого плавника и вскоре здесь уже пылал высокий костёр. «Хозяева» — так Альбанов назвал беглецов, которые первыми прибыли на остров, — наперебой угощали «гостей» яичницей с гагачьим жиром, — они уже успели заготовить двадцать с лишним гаг и больше двухсот крупных свежих яиц этой птицы.

…Штурману и матросам не хотелось покидать гостеприимный берег: после долгого, мучительного пути через ледяную пустыню они нашли здесь и свежую пищу, и тепло. Но отряду ещё предстояла дальняя трудная дорога к мысу Флоры, и Альбанов все настойчивее поторапливал матросов со сборами в путь.

Оказалось, что отряд находился на мысе Мэри Хармсворт, юго-западной оконечности Земли Александры. Установив это, Альбанов испытал чувство, похожее на страх. Если бы отряд задержался на плавучих льдах ещё незначительное время, он неизбежно был бы вынесен в открытое море, где зыбь искрошила бы льды, а удержаться на хрупких каяках, конечно, не удалось бы.

Альбанов был средоточием силы воли в отряде. Эту силу укрепляло сознание ответственности за людей, с которыми он шёл. И тревога за оставшихся на «Св. Анне». Быть может, спасательная экспедиция ещё успеет пробиться к тому ледяному полю? Кроме всего, он нёс для русской науки весть о том, что земель Петерманна и короля Оскара не существует. Эту весть он обязательно должен был донести, как и сведения о глубинах в центральном Полярном бассейне, там, где до «Св. Анны» никто ещё не бывал. А разве сообщение о дрейфе корабля от берегов Ямала к полюсу не будет поразительной новостью для учёных? У штурмана было много причин, поднимавших его на подвиг…

Теперь, когда отряд покидал стоянку на мысе Мэри Хармсворт, Альбанова особенно тревожило моральное и физическое состояние матросов. Он дал им возможность отдохнуть, собраться с силами для дальнейшей дороги. Но некоторых из матросов этот отдых скорее размагнитил. Они даже избегали разговоров о продолжении похода.

На общем совете было решено разделить отряд на две группы, каждая из пяти человек. Одна группа должна была идти вдоль берега на двух оставшихся каяках, с грузом, а другая — двигаться на юг по леднику, налегке.

Вскоре в пути заболел матрос Архиереев. Он поминутно отставал, жаловался на боль в глазах и в груди, затем лёг на землю и сказал товарищам, чтобы его оставили одного. Спутники уселись рядом с больным на камень и в молчании просидели всю ночь. Утром Архиереев умер.