Вооруженные охранники пропустили нас в большие бронированные ворота с надписью: «Палуба командования. Вход по спецпропускам». В коридоре охранник с лицом, похожим на сжатый кулачок, потыкал кнопки на панели. Внутренняя дверь отворилась, я вошел, и дверь мягко закрылась за мной. Я стоял на мягком сером ковре, вдыхая слабый запах гаванских сигар и старого бренди. За большим выпуклым окном из кварца, занимавшим всю противоположную стену комнаты, висел Сатурн. Комната освещалась им, будто прожектором сцена. Но именно этот пейзаж за окном устранял налет театральности происходящего.

Он был воплощением того, каким должен быть коммодор Флота: высокий, широкоплечий, волевой подбородок и посеребренные сединой виски. Черты лица как у человека с плаката вербовки новобранцев. Расстегнутая пуговица рубашки открывала волосатую грудь. Большой перстень сиял в тусклом свете лампы, поставленной так, чтобы освещать лицо посетителя. Я отдал честь, он сделал движение пальцем, и я сел. Коммодор взглянул на меня, и воцарилось напряженное молчание.

— Вам нравится на Флоте, лейтенант? — Голос напоминал звук валуна, катящегося по обшивке палубы.

— Я вполне доволен, сэр, — ответил я. Я был скорее озадачен, чем встревожен.

Он кивнул, как будто я ему что-то объяснил. Возможно, так оно и было.

— Вы из флотской семьи, — продолжал он. — Адмирал Тарлетон был выдающимся офицером. Я имел честь служить под его командованием. Смерть адмирала явилась для всех нас большой утратой.

Я ничего не ответил. Большинство офицеров Флота служили под командованием моего отца.

— Мы живем в смутные времена, лейтенант, — сказал коммодор. — Во времена, когда человек постоянно проверяется на верность.

У меня было такое ощущение, что все это говорится не только для меня. В углу за моей спиной раздался шорох, я обернулся и увидел еще одного посетителя, который, сложив руки на животе, стоял у застекленного книжного шкафа. Это был Краудер — низенький, с жирной шеей, широким задом и соответствующим лицом человечек. Я знал о нем лишь то, что он является гражданским советником в штате коммодора. Меня удивило его присутствие. В ответ на мой поклон широкий рот Краудера расплылся в улыбке. К моему удивлению, он заговорил:

— Коммодор Грейсон хочет сказать, что некоторые сбитые с толку личности не понимают, что интересы Компаний и Флота едины.

У него был какой-то странный вибрирующий голос, казалось, он вот-вот сорвется на фальцет.

Я стоял и ждал, что сейчас сверкнет молния и уничтожит несчастного, который был настолько глуп, что прервал коммодора, да к тому же совсем невпопад.

Но коммодор, как хорошо воспитанный человек, лишь чуть-чуть нахмурился.

— Оценивая то, что можно было бы назвать субъективными аспектами сложной ситуации, любой младший офицер находится в невыгодном положении, — сказал он. — Жизнь в Академии изолирована; обязанности патрульной службы Флота бросают человека с места на место. — Он дружески улыбнулся мне, как бы стирая между нами разницу в возрасте и положении. Или почти стирая. Под внешним обаянием я уловил отсвет чего-то зловещего, будто вода в трюме.

— Вы были довольно близко знакомы со старшим помощником командира Дэнтоном?..

Задав этот вопрос, Краудер осекся, будто сказал лишнее. Я медленно обернулся:

— Что значит «был знаком»? — Вопрос прозвучал резче, чем мог позволить себе младший офицер, обращаясь к советнику коммодора.

— Безусловно, я имел в виду — знакомы.

Его голос по-прежнему был мягким и вкрадчивым.

— Я знаю старшего помощника командира с детства, — ответил я.

— Каковы же взгляды старшего помощника Дэнтона относительно верности Флоту и Компаниям? — Тон Краудера стал несколько жестче.

— Старший помощник Дэнтон — самый лучший человек из тех, что я знаю, — сказал я. — Но почему вы спрашиваете?

— Вы должны лишь отвечать на мои вопросы, лейтенант, — сказал Краудер.

— Довольно, Краудер, — прогремел Грейсон.

Однако вместо того, чтобы исчезнуть, Краудер отлип от стены и вышел в освещенную часть комнаты. Он хмуро взглянул на меня и повернулся к высокому человеку за столом.

— Видимо, вы недостаточно понимаете ситуацию, коммодор. Это вопрос безопасности.

Я посмотрел на рыхлое лицо советника и на его толстую шею в том месте, где воротник натер ее докрасна. Я ожидал, что коммодор раздавит этого мелкого чиновника, как клопа, но он лишь побледнел, кашлянул и устремил взгляд куда-то мимо меня. Казалось, его глаза ничего не видят. Тишина явно была предгрозовой.

— Итак, Тарлетон, — произнес Краудер голосом, напоминающим звук пилы, — когда вы в последний раз видели Дэнтона?

Я молчал и смотрел на коммодора. Наконец он перевел взгляд на меня:

— Отвечайте на вопрос. — Его губы еле двигались.

— Не знаю, — ответил я.

— Что вы хотите этим сказать? — недовольно проговорил Краудер.

— Я хочу сказать, что не знал, что это был последний раз, — ответил я и стал с любопытством рассматривать лицо Краудера, стараясь хоть что-то понять. Где-то внизу под ребрами подкатывала тошнота. «Пол, Пол, что они с тобой сделали?..»

— Хитришь, парнишка, — прорычал Краудер.

Я пытался поймать взгляд Грейсона, но того уже будто и не было в комнате. Он был где-то далеко, там, где в высокой башне, возвышаясь над всеми спорами и дрязгами, все еще существовало слово «ранг». Я был одинок. А Краудер все ждал, покачиваясь на каблуках. Я поднялся и встал перед ним.

— Я не парнишка, мистер Краудер, а младший офицер. И если это допрос, то я требую записать его на пленку. — И я потянулся к кнопке на столе коммодора, но Краудер опередил меня и накрыл ее своей рукой.

— Мистер Тарлетон, советую вам осознать положение, в котором вы оказались, и оказать мне помощь, на которую я рассчитываю. — Он украдкой посмотрел на Грейсона. — На которую мы рассчитываем, коммодор и я.

— Что вы хотите от меня услышать? Пока я не понимаю, что вы от меня ждете.

— Говорил ли вам Дэнтон о чем-либо… О каком-нибудь, э-э, открытии, которое, как ему казалось, он сделал? Или о секрете, который он якобы раскрыл?

Я изобразил задумчивость.

— Он действительно говорил…

— Да, да? — Краудер торжествующе посмотрел на Грейсона.

— …что шамбертен, который подают в кают-компании, немножко горчит, — сказал я. — Но я не думаю, что это для кого-нибудь секрет.

Выступающая вперед челюсть Краудера отвисла, а маленькие поросячьи глазки превратились в узкие щелочки.

— Остришь, да?

Его слова падали, как тараканы в суп. Он потянулся к кнопке на столе, но тут ожил Грейсон. Он встал, нависая над представителем безопасности, словно джинн над Аладдином.

— Довольно, — грозно проговорил он. — Никто не имеет права обвинять моих офицеров без достаточных на то оснований!

— Он замешан в этом! — настаивал Краудер, но руку убрал.

— Представьте мне доказательства, — сказал Грейсон. — И тогда поговорим.

— Дайте его мне на час, и у меня будут все доказательства! — Взгляд Краудера жег меня, как паяльник.

— Убирайтесь, Краудер, — прошептал Грейсон.

Чиновник открыл было рот, но промолчал. Все-таки он знал, когда свое мнение следует оставить при себе. Краудер гордо прошествовал к двери, обернулся, оглядел ковер, обшитые панелями стены и с улыбкой всезнающего человека посмотрел на Грейсона.

— Поживем — увидим, коммодор, — сказал он. Его усмешка делала эту фразу оскорбительной.

Когда дверь за Краудером закрылась, Грейсон взглянул на меня. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать. Но так ничего и не сказал. Да я бы ему и не поверил.

— На этом все, мистер Тарлетон, — бесцветным голосом произнес он. — Считайте, что до дальнейших указаний вы под домашним арестом.

Коммодор сидел за столом, как и в тот момент, когда я вошел. Но сейчас все было иначе. Он уже не был олицетворением чего-то высшего — просто попавший в ловушку старик.

Вернувшись к себе, я позвонил Полу, но никто не ответил.