От места засады немцы уходили вниз по речушке с густо заросшими кустарником берегами. Примерно через час ходьбы ранее каменистое дно сменилось илистым, а вскоре речушка вообще прекратила существование, затерявшись среди стоявшего стеной камыша на краю огромного топкого болота. Охватывая подковой подножие высокой седловидной горы,, оно тянулось насколько хватало глаз и исчезало лишь за дальним горным склоном.

Уткнувшись в болото, идущий впереди маленького отряда Кондра без команды остановился и вопросительно глянул на взводного. Тот вместо ответа шагнул из речушки на берег, опустился на ближайшую сухую корягу и принялся стаскивать с ноги полный воды сапог. Следуя его примеру, на сушу выбрались и остальные разведчики, сгрудились вокруг Вовка.

– Полчаса передых, – сказал тот. – Костров не разводить, не курить, без надобности не болтать. А мы с тобой, – повернулся он к старшему лейтенанту, – отойдем в сторонку.

Отыскав в десятке шагов от казаков большую, покрытую мхом кочку, он уселся на нее, поманил пальцем старшего лейтенанта:

– Садись рядом. Надобно оценить обстановку. Достав карту, Вовк разостлал ее на коленях, взял в руки травинку. Какое-то время молча всматривался в разноцветье испещренных топографическими знаками квадратов карты, затем шепотом заговорил:

– Швабы держат путь в направлении перевала. Оно и понятно – оттуда рукой подать до наших союзничков. От этого болота к перевалу две дороги: одна – справа, вокруг трясины, другая – прямиком через горы. Обходить болото левым берегом швабам не горазд – уже через километр начинается поселок с лесопилкой, а еще дальше – большое село. Значит, швабам остается такой выбор: обход горы по правому берегу болота или карабкаться отсюда к перевалу напрямик по кручам. Согласен с моими выводами?

– Вполне, – ответил старший лейтенант, внимательно следя за кончиком травинки, которой пластун водил по карте.

– Тогда станем рассуждать дальше, – продолжал Вовк. – C дорогой вдоль болота все ясно – шагай себе по бережку как можно быстрее. С горой тоже особого ребуса нет: чуть левее от нас имеется тропка, которая выводит как раз на вершину. А поскольку наши швабы не скалолазы, то они по ней и попрямкуют. Думаю, що на этой тропке мы их и настигнем.

– А если они выберут путь в обход болота? – спросил старший лейтенант. – Скажешь, что так дальше? Согласен. Но зато не так утомительно, плюс в камышах всегда спрятаться можно.

Вовк переломил и отшвырнул в сторону травинку, поднял голову. Впившись в лицо старшего лейтенанта пристальным, немигающим взглядом, неторопливо произнес:

– Що ж, может быть и такое. А поэтому выходит, що у швабов одна дорога, которую они себе выберут, а нам суждено бить ноги на обоих. И вот мое решение: четверка пластунов под началом Кондры двинется по правому берегу в обход горы, а остальных я поведу прямиком к перевалу. Не хотелось бы половинить силы, но ничего не поделаешь.

– Что делать – таков закон любой погони… у беглеца одна дорога, а у преследователя – десять, – невозмутимо заметил старший лейтенант. Вовк поднялся с кочки, направился к казакам.

– Сержант, строй своих орлов… – приглушенно скомандовал он Кондре.

Пока взводный отдавал обходной группе боевой приказ и уточнял с сержантом систему связи между своей и его группами, старший лейтенант, устало вытянув ноги, отдыхал. Но вот четверка пластунов во главе с Кондрой исчезла за ближайшим береговым выступом, и Вовк приступил к инструктажу оставшихся.

Тропа была узкой, давно не хоженной, густо заросшей по бокам колючими зарослями ежевики. Вначале она послушно повторяла изгибы бурного горного ручья, бегущего с вершины седловидной горы в долину, затем принялась виться спиралью по ее довольно-таки крутому склону. Солнце, еще во время привала начавшее опускаться за вершины деревьев, вскоре скрылось совсем, и вокруг стали сгущаться сумерки. Но коренастый ефрейтор, занявший место отсутствующего Кондры в голове казачьей цепочки, продолжал все так же быстро и неутомимо шагать вперед. Вот он остановился, присел на корточки, сунул руку в заросли. Выпрямился и протянул следовавшему за ним Вовку зажатый кончиками пальцев сигаретный окурок. Тот осмотрел находку, размял, понюхал и отшвырнул в сторону.

– Ну и що? – буркнул он выжидающе смотревшему на него ефрейтору. – Сейчас германские сигареты вся Европа курит.

Ничего не ответивший ефрейтор двинулся вперед, но вскоре снова остановился. Поперек тропы, перегораживая ее, лежало сваленное ветром огромное дуплистое дерево. Его вершина нависла над глубоким ущельем, начинавшемся в нескольких шагах справа от идущих. Другой конец ствола смутно угадывался в непролазной чаще подлеска и кустарника с противоположной ущелью стороны тропы. Дерево, видимо, упало еще зимой или ранней весной, потому что его ствол и многочисленные ветви были часто увиты ползучей колючкой и стеблями ежевики. Среди этого невообразимого переплетения сухих ветвей и буйно разросшейся зелени был прорублен узкий проход, в конце которого снова виднелась тропа. Ефрейтор поднял с земли несколько обрубленных побегов и передал взводному. Вовк перебрал их в руках, подошел к пролому, сунул в него голову: по всей длине зеленого тоннеля были срублены лишь тонкие молодые побеги и не тронута ни одна толстая древесная ветвь. А ведь добрый десяток их торчал по бокам сделанного прохода как копья, грозя вонзиться в тело идущего или порвать его одежду. Вывод из этого напрашивался один: тот, кто прорубал тоннель, пользовался ножом или кинжалом, но никак не топором, которым ничего не стоило бы смахнуть так мешающий движению древесный сухостой. Значит, здесь вряд ли трудился местный житель.

Ефрейтор, расценив молчание взводного по-своему, протянул руку к засунутой за поясной ремень ракетнице, но Вовк остановил его.

– Не торопись, казаче. Ты уверен, що коридор проделали наши швабы?

– А кто еще? Срубленная зелень даже не привяла… Значит, туточки орудовали совсем недавно. А какие дела могут погнать здешних селян в горы на ночь глядя? Особливо сейчас, когда кругом фашистские недобитки снуют?