Жак Адальберт вбил себе в голову, что нужно убедить французского короля Карла VIII поспорить за путь в Индию с испанцами. Он пылко убеждал в этом Жанну. Ему было неведомо, что Анна де Боже уже отослала Мануэля Эстевеса назад в Страсбург под охраной своих лучников. Она допросила осужденного и, сочтя его речи несвязными и безумными, решила, что не станет докучать брату-королю всяким вздором, приведшим к преступлению.

Подобно Бартоломео, Мануэль Эстевес твердо отстаивал свое убеждение, что до Индии можно добраться морским путем за неделю вместо восьми месяцев. В действительности бывшая регентша, взвесив все за и против, оценила этот план как слишком дорогостоящий. Конечно, Христофор Колумб открыл несколько островов, затерянных в Атлантике и населенных язычниками, раздобыл кое-какое золотишко, но в целом игра не стоит свеч.

Итак, французской короне был предложен в дар новый континент; она же предпочла одно из итальянских королевств.

Судовладельца Мануэля Эстевеса повесили.

Жак Адальберт умолил Жозефа попытаться повлиять на Карла VIII через одного из банкиров, которые финансировали итальянский поход.

Жозеф дал согласие неохотно. Выбранный им для этой деликатной миссии банкир – лионец Гильбер Куртемон – проявил к делу гораздо больший интерес. В европейских столицах уже начала распространяться весть о том, что Христофор Колумб открыл новый путь в Индию. При этом многие задавались вопросом, что же на самом деле открыл генуэзский мореплаватель.

Жак Адальберт де Бовуа отправился в Париж вместе со своим молодым дядей Деодатом де л'Эстуалем и самим Жозефом. И Жанной, которая целый год не была в столице. Франсуа счел поездку бесполезной. Путешественники остановились в особняке Дюмонслен. На следующий день Куртемон, которого сопровождал Жак Адальберт, отправился во дворец Турнель, где по-прежнему предпочитали жить французские монархи, не питавшие склонности к слишком холодному Лувру. Поскольку этот банкир ссужал деньгами короля, его попросили немного подождать, вместо того чтобы назначить аудиенцию на завтра или отложить на неделю. Они явились в девятом часу, а приняли их в одиннадцатом, и это было знаком большого расположения.

Жак Адальберт видел короля впервые. Сомнительное удовольствие. Первыми бросились ему в глаза длинный нос и грустные глаза, затем чувственный рот. За исключением костистого носа все лицо было словно вылеплено из размякшего марципана. Монарх с томным видом слушал приветственную речь Куртемона и внимательно разглядывал Жака Адальберта, который был очень хорош в белом атласном камзоле, расшитом золотом, и в плаще синего сукна с оторочкой из беличьего меха.

За спиной короля с явно настороженным видом стояли трое. Зачем пришли эти люди – докучать просьбами о какой-нибудь милости?

Жак Адальберт получил разрешение изложить суть дела. Он сделал это четко и немногословно, следуя наставлениям бабушки: Христофор Колумб открыл некие земли за Геркулесовыми столбами. Генуэзец полагал, что это Индия; однако некоторые свидетельства, в частности географическая карта, которой обладает он, Жак Адальберт де Бовуа, доказывают обратное. За островами, обнаруженными Колумбом, возможно, находится целый континент, изобилующий золотом и другими ценностями. Французская корона могла бы обогатиться, отправив экспедицию, которая обеспечила бы доступ к этим новым сокровищам.

Карл склонился к бородатому советнику: они что-то обсудили вполголоса, затем король повернулся к посетителям. Испанцы, объяснил он, ревниво относятся к тому, что считают своим, если же открытые земли столь богаты, как утверждает сир де Бовуа, они будут яростно отстаивать право собственности. Оспаривать у них новый путь в Индию означает войну с ними на море. Сейчас это затруднительно. Что до богатств, если таковые имеются, то французские торговцы всегда сумеют извлечь из них выгоду.

Вот и все.

Жак Адальберт поклонился, Куртемон последовал его примеру. Другие посетители ожидали у дверей.

Выйдя из дворца, молодой человек сказал банкиру:

– Мне показалось, будто я говорю с жителем Луны.

– Он думает только об Италии, – ответил Куртемон. – Хочет получить Неаполитанское королевство.

Опасная блажь: Неаполитанское королевство уже давно находилось под властью Арагона. Более того, неаполитанский король Фердинанд, незаконный сын Альфонса Великодушного, был связан с Сицилией, Сардинией и Арагоном, поскольку эти земли принадлежали его брату Хуану. Напасть на Неаполь означало вступить в открытую схватку с Испанией, и отданные французским монархом в подарок испанцам провинции Сердань и Руссильон вряд ли могли убедить Фердинанда отказаться от неаполитанского трона. Это понял бы и семилетний ребенок, но Карл VIII имел разум шестилетнего.

Итак, этот безголовый король вознамерился атаковать испанцев на суше, а не на море, где шансов у него было бы гораздо больше, а добыча – куда значительнее, чем Неаполитанское королевство.

Жак Адальберт и Куртемон в унынии вернулись в особняк Дюмонслен. Новость ничуть не удивила Жозефа. И Жанну, которая пришла позже. Она вместе с Деодатом посетила кладбище Сен-Северен, чтобы помолиться на могиле Бартелеми де Бовуа, потом нанесла визит Гийоме, который встретил ее с такой радостью, что у нее защемило сердце. Сын птичницы, обязанный, как и его, сестра, всем своим благополучием Жанне, представил ей жену и троих детей, старшему из которых исполнилось пятнадцать. Он предложил гостям пирожки с орехами и вино.

Внезапно она вновь увидела свое прошлое. Прилавок на улице Монтань-Сент-Женевьев, перед Корнуэльским коллежем, Матье, Вийона, Агнессу Сорель… Ее глаза увлажнились.

– Здесь я когда-то жила, – сказала она Деодату.

Он посмотрел на дом, как и мать, взволнованный.

Эхо слов «когда-то» еще звучало в голове Жанны.

Гийоме познакомил ее с сыном Донки, носившим то же имя. Верный ослик окончил свои дни, как она и желала, в деревне – точнее, в замке Ла-Дульсад, у Итье. Она погладила его потомка, и из глаз у нее брызнули слезы.

– Столько воспоминаний, правда? – прошептал Гийоме.

Она кивнула.

– Можно вас обнять? – спросил Гийоме.

Жанна раскрыла ему объятия. Неужели она так настрадалась, подумалось ей, что утешением для нее стал поцелуй бывшего работника?

Она забыла о своей печали, узнав о неудаче Жака Адальберта. Но в глубине души радовалась, что король отправил ее внука восвояси. Она была дочерью моряка, бедного Мэтью Пэрриша, и часто вспоминала отцовские проклятия «синей стерве». Жак Адальберт море видел лишь в Генуе, да и то с берега. А затевает экспедицию за Геркулесовы столбы, подумать только! Однако ее встревожила фраза, брошенная в досаде молодым человеком:

– Значит, мне надо поступить на службу к испанцам, чтобы принять участие в предстоящем плавании этого Колумба.

Жанна и Жозеф вдвоем принялись отговаривать его. Он не моряк и не знает языка, так что испанцы вряд ли окажут ему теплый прием.

– Коли на месте сидеть, так ничего и не добьешься, – возразил Жак Адальберт. – Испанцы рискнули, потому и преуспели.

Деодат смотрел на них сверкающими глазами. Было ясно, что дядя и племянник, между которыми было всего два года разницы, устремились бы на первый же баркас, снаряженный для плавания за Геркулесовы столбы.

– Нужно еще не принять за добычу ее тень, – заметил Жозеф.

По возвращении в Страсбург Жанна решила заняться Франсуа.

Впервые за сорок два года она стала вглядываться в него. Уже не как мать, но как женщина. Она надеялась на свою беспристрастность, хотя знала, как легко обмануться в отношении собственного ребенка. Он мало говорил и не нуждался в обществе. Сын надменного, язвительного и склонного к жалобам поэта любил, похоже, только печатное слово: он вкладывал душу в издание книг. Закончив работу над любой из них, он гладил ее, рассматривал каждую страницу, изучал в лупу какие-то детали, потом снова принимался ласкать корешок и обе стороны переплета.