– Мастер Ричард вернулся, – торжественно возвестил сэру Остину старик Бенсон.

– Ну и что же? – спросил баронет.

– Он жалуется, что проголодался, – нерешительно произнес дворецкий; лицо его выражало недовольство.

– Дай ему поесть.

Грузный Бенсон еще больше заколебался и сказал, что мальчик потребовал, чтобы ему принесли вина. Это уже было ни на что не похоже. Сэр Остин нахмурил брови, но Адриен заметил, что сыну его, может быть, хочется выпить – ведь это все-таки день его рождения, и тогда он разрешил принести ему бутылку бордо.

Ужин был в самом разгаре, когда Адриен сошел вниз: мальчики уплетали пирог с куропаткой. Теперь они переменились ролями. Ричард был возбужден. Поднимая бокал, он каждый раз произносил тосты; щеки у него раскраснелись, глаза блестели. Риптон очень походил на мошенника, который боится, что вот-вот все раскроется, однако его вполне добропорядочный голод и пирог с куропаткой послужили ему на некоторое время защитой от пронзительного взгляда Адриена. Тот решил, что случившееся – предмет во всяком случае достойный его внимания: достаточно было увидеть перемену, происшедшую с носом мастера Риптона, чтобы захотеть узнать все обстоятельства дела.

– На славу поохотились, молодые люди, не так ли? – со спокойной иронией заметил он, в ответ на что Ричард расхохотался.

– Ха-ха! Послушай-ка, Рип: «На славу поохотились, молодые люди?» Что ты на это скажешь? Фермера помнишь? Ваше здоровье, пастор! Охота у нас пока еще и не начиналась. Но мы еще поохотимся, и вволю! Что там говорить! Дичью мы похвастать не можем. Стреляли мы так, для забавы, а дичь вернули владельцам земель. Риптон отменный стрелок в местах, которые наш кузен Остин называет «Царством поздних сожалений и упущенных случаев». Птицы вспорхнули, а Рип кричит: «Зарядить забыл!» Ну и ну. Рип, подлей-ка себе вина. Черт с ним, с носом. Ваше здоровье, Риптон Томсон! Птицы повели себя непозволительно, им бы чуточку подождать; поэтому, пастор, если к вашим ногам не брошена дюжина фазанов, это их вина, а никак не Рипа. Чем вы тут занимались, кузен Реди?

– Играли Гамлета в отсутствие датского принца. День, проведенный без тебя, дорогой мой, не может не быть скучным.

Стих Сендо! Ты помнишь эти строки, мистер Реди? Почему бы мне не процитировать Сендо? Признайся, ты же его любишь, Реди. Только если вам действительно меня не хватало, то простите меня. Мы с Рипом провели необыкновенный день. Мы завели новые знакомства. Мы свет повидали. Я – та мартышка, которая побывала в свете, и я вам о нем расскажу. Во-первых, есть тут некий джентльмен, который наместо охотничьего ружья берет простое. Потом есть фермер, который гонит всех, будь то джентльмены или нищие, со своих угодий. И еще, жестянщик и пахарь, которые убеждены, что бог всегда борется с дьяволом, который хочет завладеть всеми царствами земными. Жестянщик уверен, что победит бог, а пахарь…

– За твое здоровье, Ричи, – прервал его Адриен.

– Совсем забыл, мой почтенный друг. А что тут плохого, Адриен? Я ведь только говорю то, что слышал.

– Плохого ничего и нет, мой милый, – подтвердил кузен. – Я глубоко убежден, что Зороастр не умер. Ты просто слышал то, во что верят простые люди. Давай-ка выпьем за огнепоклонников[16], если хочешь.

– Ну так выпьем сейчас за Зороастра! – воскликнул Ричард. – Право же, Риппи! За огнепоклонников мы еще успеем сегодня выпить, не правда ли?

Брови мистера Риптона нахмурились, его подвижное лицо приняло грозное выражение, какое бывает у заговорщиков и, вероятно, было у Гвидо Фокса[17].

Ричард весь сотрясался от хохота.

– Так что же ты такое говорил о Блейзе, Риппи? Что есть чем позабавиться, не так ли?

Риптон ничего не ответил, только еще больше нахмурился; взгляд его призывал к молчанию. Адриен внимательно следил за обоими скромниками: он был убежден, что под столом в это время между ними идет совсем иной диалог.

«Подумать только, – рассуждал он про себя, – мальчик этот едва успел коснуться сегодня жизни, и он уже говорит так, как умудренный опытом муж, да, как видно, не только говорит, но и поступает!»

«Уважаемый патрон, – обратился он мысленно к сэру Остину, – горючее становится еще опаснее, если его сдерживать. Стоит только дать этому мальчику волю, и в нем пробудится такая жажда опустошения, что он очень скоро превратит всю доставшуюся ему долю Земли в такую же неразбериху, как вот этот пирог!» Пророчества этого Адриен не стал, однако, высказывать вслух.

Дядюшка Алджернон приковылял, чтобы взглянуть на племянника еще в то время, как тот ужинал, и его более мягкое обхождение с ним в какой-то степени прояснило то, что было у мальчика на уме.

– Скажите-ка, дядя, – сказал Ричард, – вы бы позволили, чтобы какой-нибудь фермер, грубиян и наглец, побил вас и остался без наказания?

– Думается, я бы ему за все отплатил, мальчик мой, – ответил тот.

– Разумеется, вы бы ему этого не простили! Не прощу и я. И он у меня поплатится. – Ричард был разъярен, и дядюшка одобрительно похлопал его по плечу.

– Я прибил его сына, прибью и его самого, – сказал Ричард, крикнув, чтобы ему принесли еще вина.

– Что ты говоришь, мальчик мой! Выходит, это старик Блейз тебя обидел?

– Ничего, дядя! – Ричард загадочно тряхнул головой. «Подумать только, – прочел Адриен на лице Риптона, – он говорит «ничего», а сам выдает себя с головой».

– Ну как, побили мы их, дядя?

– Да, мальчик мой, и побьем еще не раз. Я их и на одной ноге одолею. Из них разве что Наткинс и Федердин еще чего-то стоят.

– Мы победили! – вскричал Ричард. – По этому случаю пусть нам принесут еще вина, и мы выпьем за их здоровье.

Он позвонил, заказал вина. Является грузный Бенсон и говорит, что вина больше нет. Осталась только одна бутылка. Капитан озадаченно свистнул; Адриен только пожал плечами.

Однако именно Адриен сумел раздобыть оставшуюся бутылку. Ему нравилось наблюдать, как ведут себя мальчики, опьянев.

Во время всего этого кутежа Ричард упорно что-то таил в душе. Гордость мешала ему спросить, как воспринял его отсутствие отец, он сгорал от нетерпения узнать, не навлек ли он на себя его немилость. Он старался навести Алджернона и Адриена на разговор об этом, однако оба неизменно уклонялись от прямого ответа. И когда наконец Ричард сказал, что хочет пойти пожелать отцу спокойной ночи, Адриен вынужден был ответить, что ему надлежит сразу же из-за стола идти к себе и ложиться спать. При этих словах Ричард сразу же помрачнел, и от веселья его не осталось и следа. Не проронив больше ни слова, он удалился к себе.

Адриен очень осмотрительно доложил сэру Остину о поведении сына и о том, что с ним приключилось за день; при этом он подчеркнул, каким внезапно наступившим молчанием встретил Ричард известие о том, что отец не желает его видеть. Мудрый юноша сквозь неподвижную маску сумел разглядеть, что сердце его патрона смягчилось, и, оставив сэра Остина у него в кабинете, он ушел к себе, чтобы кинуться в постель и – в Горация. Баронет долго сидел там один. Обычно сходившиеся в доме по вечерам Феверелы в этот вечер не появлялись. Остин Вентворт остался в Пуэр Холле и. заглянул к ним только на час.

К полуночи в доме все стихло. Сэр Остин надел плащ и шляпу и, взяв фонарь, начал свой обход. Вообще-то говоря, у него не было причины чего-то бояться, но никогда не покидавшая его тревога превратила его в ночного сторожа Рейнема. Он миновал комнату, где почивала двоюродная бабка Грентли, которая должна была приумножить будущее состояние Ричарда и тем самым исполнить главное предназначение свое на земле. Проходя мимо ее двери, он прошептал:

– Добрая душа! Ты спишь с сознанием исполненного долга, – и пошел дальше, размышляя: «Она сумела не сделать свое состояние яблоком раздора», и он благословил ее. Некие мысли возникли у него и возле безмолвной двери в комнату Гиппиаса, и не нашлось бы никого, кто бы с ними не согласился.