Он протянул руку.

– Ну ладно!

Они пожали друг другу руки и снова стали друзьями. Риптон сумел настоять на своем, а Ричард решительным образом одержал верх. Таким образом, они были квиты. Оба могли считать себя победителями, и это еще больше скрепляло их дружбу.

Риптон вымыл в ручейке лицо, прочистил нос и был снова готов идти за своим другом, куда тот его поведет. Они опять принялись охотиться на птиц. Оказалось, однако, что на угодьях Рейнема птицы исключительно хитры и упорно ускользают от их мастерских выстрелов; и вот они перешли на соседние владения, пытаясь найти пернатых попроще и начисто позабыв о законах, запрещающих охоту в чужих поместьях; к тому же им и в голову не пришло, что браконьерствуют они на земле пресловутого фермера Блейза[11], фритредера[12], человека, пользовавшегося покровительством Пепуорта и не питавшего ни малейшей симпатии к грифону между двумя снопами пшеницы, – человека, которому суждено сыграть немалую роль в судьбе Ричарда от начала и до конца. Фермер Блейз ненавидел браконьеров, а пуще всего соблазнявшихся незаконной охотой подростков, которые пускались на это скорее всего из простого бесстыдства. Заслышав то тут, то там выстрелы, он вышел посмотреть, кто это ворвался в его владения, и, убедившись, что это были именно мальчишки, поклялся, что проучит сорванцов и что ему решительно все равно, лорды они или нет.

Ричард подстрелил красивого фазана и восхищался своей добычей, когда перед ним выросла зловещая фигура фермера, недвусмысленно пощелкивавшего хлыстом.

– Хорошо поохотились, молодые люди? – в словах его звучала ирония.

– Какую мы дичь подстрелили! – с торжеством сообщил Ричард.

– Ах, вот как! – фермер Блейз предостерегающе щелкнул хлыстом. – Так вы хоть покажите.

– Надо сказать «пожалуйста», – вмешался Риптон, от которого не ускользнула подоплека всей этой иронии.

Фермер Блейз вздернул подбородок и злобно усмехнулся.

– Это вам-то еще говорить «пожалуйста», сэр? Послушай-ка, милый, у тебя такой вид, как будто тебе дела нет до того, что с твоим носом станется. Ты, вижу, облавщик бывалый. Послушай-ка, что я тебе скажу!

Тут он перешел к делу:

– Фазан этот мой! Отдавайте его сейчас же и проваливайте отсюда, негодяи вы этакие! Знаю я вас! – тон его сделался оскорбительным, и он принялся поносить Феверелов.

Ричард посмотрел на него широко открытыми глазами.

– Коли хотите, чтобы я вас отхлестал, стойте на месте, – продолжал фермер, – знайте, что Джайлз Блейз баловства не потерпит!

– В таком случае мы остаемся, – промолвил Ричард.

– Ладно же! Коли вы того хотите, так нате, получайте!

В качестве подготовительной меры фермер Блейз ухватился за крыло фазана, в которого оба мальчика отчаянно вцепились и удерживали его, – в руке у нападавшего осталось только крыло.

– Вот ваша дичь! – вскричал фермер. – Отведайте-ка хлыста. Баловства я не терплю! – И тут он с размаху принялся наносить им удар за ударом. Приятели пытались подойти поближе. Сохраняя расстояние, он, однако, продолжал немилосердно хлестать того и другого. В этот день фермер Блейз возжег огонь ненависти. Как мальчики ни храбрились, им то и дело приходилось корчиться от боли. Словно перед ними извивалась змея и нещадно их жалила, и от этого яда они обезумели. Может быть, унизительность того, что с ними происходило, они ощущали еще сильнее, но и боль сама была нестерпима, ибо у фермера была твердая рука и ему казалось, что всего этого еще мало, пока он не выбился из сил. Его и без того красное лицо еще больше налилось кровью. Наконец он остановился, и в это время в лицо ему полетело то, что осталось от фазана.

– Забирайте вашу поганую птицу! – вскричал Ричард.

– Денежки мне за нее платите, молодые люди, да, платите, – прогремел фермер и снова взялся за хлыст.

Как ни позорно бежать, это было единственное, что им оставалось. Они решили покинуть поле сражения.

– Ну, берегись, скотина, – Ричард потряс в воздухе ружьем, голос его охрип от волнения, – будь оно заряжено, я уложил бы тебя на месте. Помни! Доведись мне встретить тебя с заряженным ружьем, я застрелю тебя, подлеца!

Угроза эта, столь необычная в устах англичанина, переполнила чашу терпения фермера Блейза, и он погнался за ними и нанес еще несколько последних ударов, в то время как они со всех ног удирали с его участка. Возле ограды они еще перекинулись кое-какими словами: фермер спросил, хорошо ли он их отлупцовал и удовлетворены ли они, и добавил, что если им этого мало, то пусть придут еще раз на ферму Белторп – там они получат сполна все, что он им недодал; мальчики меж тем грозились отомстить ему, но фермер не стал их слушать и презрительно повернулся к ним спиной. Риптон успел уже собрать целую горсть камней, чтобы немного поразвлечься и отплатить обидчику. Ричард, однако, тут же вышиб их у него из рук.

– Нет! – вскричал он. – Джентльменам не пристало кидаться камнями; пусть этим занимаются уличные мальчишки.

– Разок бы только в него попасть! – молил Риптон, глядя на грузную фигуру фермера Блейза и приходя в упоение от неожиданно осенившей его мысли о преимуществе легкой артиллерии перед тяжелой.

– Нет, – твердо сказал Ричард, – никаких камней. – И он быстрыми шагами пошел по направлению к дому. Вздохнув, Риптон последовал за ним. Такого великодушия со стороны его патрона он был не в силах понять. Хорошенько саданув фермера камнем, мастер Риптон испытал бы облегчение; Ричарда Феверела же это нисколько не утешило бы в том унижении, которое ему пришлось испить. Риптон был хорошо знаком с розгой – чудищем, которое становится менее страшным, когда узнаешь его ближе. Мальчик этот уже переболел «березовой лихорадкой». Жгучий стыд, недовольство собой, ненависть ко всем на свете, бессильная жажда мести, как будто тебя столкнули в темную яму, – чувство, которое овладевает человеком храбрым, когда ему приходится впервые испытать всю горечь физической боли и выстрадать осквернение всего самого для него дорогого, в Риптоне уже выветрилось и позабылось. Он был стреляным воробьем, существом, умудренным уже известным опытом; он не оставался безразличным к наказанию, как то случается с иными мальчиками, и вместе с тем в нем не было той чувствительности к бесчестью, которая причиняла столь тяжкие страдания его другу.

Кровь Ричарда была отравлена ядом. Он весь кипел от негодования. Он не мог позволить себе кидаться камнями, потому что привык презирать этот вид нападения. Чисто джентльменские соображения на этот раз в какой-то степени спасли фермера Блейза, однако во взбудораженном мозгу его противника носились другие, отнюдь не джентльменские планы; если ему пришлось отказаться от этих грозных намерений, то случилось это потому лишь, что, как он ни был разгорячен ими, Ричард все же сообразил, что осуществить их ему все равно не удастся. Удовлетворить его могло только одно: ему надо было решительно отомстить за свой позор и довести отмщение до конца. Необходимо было предпринять что-то очень страшное и ни минуты не медлить. Мелькнула мысль перерезать у фермера весь скот; вслед за нею другая – убить его самого; вызвать его на поединок и драться с ним, выбрав оружие, так, как принято у людей благородного звания. Но фермер же трус, он ни за что на это не согласится. Тогда он, Ричард Феверел, подкрадется ночью к его кровати, разбудит его и заставит стреляться с ним в его же собственной спальне; он задрожит от страха, но отказаться все равно не посмеет.

– Господи! – вскричал простодушный Риптон, в то время как эти кипучие замыслы бушевали в голове его друга, то вспыхивая ярким огнем и взывая к немедленным действиям, то погружаясь в темные глухие глубины, когда от всех надежд не оставалось следа. – Как жаль, что ты не дал мне его подбить, Ричи! У меня ведь верный глаз. Я никогда бы не промахнулся. Я бы уж повеселился, доведись мне его раздраконить! Мы бы ему показали! Честное слово! – Вдруг ему что-то вспомнилось, и воспоминание это вернуло мысли его к собственной персоне.