Золото несли с собою,

Что награбили недавно...

Бремя желтое, увы,

Было в битве лишь помехой;

Этот дьявольский металл

В бездну влек не только душу,

Но и тело в равной мере.

Стаей барок и челнов

Озеро меж тем покрылось;

Тучи стрел неслись оттуда

На мосты, плоты и гати.

Правда, и в своих же братьев

Попадали мексиканцы,

Но сражали также многих

Благороднейших идальго.

На мосту четвертом пал

Кавалер Гастон, который

Знамя нес с изображеньем

Пресвятой Марии-девы.

В знамя это попадали

Стрелы мексиканцев часто;

Шесть из этих стрел остались

Прямо в сердце у Мадонны,

Как мечи златые в сердце

Богоматери скорбящей

На иконах, выносимых

В пятницу страстной недели.

Дон Гастон перед кончиной

Знамя передал Гонсальво,

Но и он, сражен стрелою,

Вскоре пал. В тот самый миг

Принял дорогое знамя

Кортес, и в седле высоком

Он держал его, покуда

К вечеру не смолкла битва.

Сотни полторы испанцев

В этот день убито было;

Восемьдесят их живыми

К мексиканцам в плен попало.

Многие, уйдя от плена,

Умерли от ран позднее.

Боевых коней с десяток

Увезли с собой индейцы.

На закате лишь достигли

Кортес и его отряды

Твердой почвы -- побережья

С чахлой рощей ив плакучих.

II

Страшный день прошел. Настала

Бредовая ночь триумфа;

Тысячи огней победных

Запылали в Мехико.

Тысячи огней победных,

Факелов, костров смолистых

Ярким светом озаряют

Капища богов, палаты.

И превосходящий все

Храм огромный Вицлипуцли

Что из кирпича построен

И напоминает храмы

Вавилона и Египта -

Дикие сооруженья,

Как их пишет на картинах

Англичанин Генри Мартин.

Да, узнать легко их. Эти

Лестницы так широки,

Что по ним свободно всходит

Много тысяч мексиканцев.

А на ступенях пируют

Кучки воинов свирепых

В опьяненье от победы

И от пальмового хмеля.

Эти лестницы выводят

Через несколько уступов

В высоту, на кровлю храма

С балюстрадою резною.

Там на троне восседает

Сам великий Вицлипуцли,

Кровожадный бог сражений.

Это -- злобный людоед,

Но он с виду так потешен,

Так затейлив и ребячлив,

Что, внушая страх, невольно

Заставляет нас смеяться...

И невольно вспоминаешь

Сразу два изображенья:

Базельскую "Пляску смерти"

И брюссельский Меннкен-Писс.

Справа от него миряне,

Слева -- все попы толпятся;

В пестрых перьях, как в тиарах,

Щеголяет нынче клир.

А на ступенях алтарных

Старичок сидит столетний,

Безволосый, безбородый;

Он в кроваво-красной куртке.

Это -- жрец верховный бога.

Точит Он с улыбкой ножик,

Искоса порою глядя

На владыку своего.

Вицлипуцли взор, его

Понимает, очевидно:

Он ресницами моргает,

А порой кривит и губы.

Вся духовная капелла

Тут же выстроилась в ряд:

Трубачи и литавристы -

Грохот, вой рогов коровьих...

Шум, и гам, и вой, и грохот.

И внезапно раздается

Мексиканское "Те Deum"1,

Как мяуканье кошачье,-

Как мяуканье кошачье,

Но такой породы кошек,

Что названье тигров носят

И едят людское мясо!

И когда полночный ветер

Звуки к берегу доносит,

У испанцев уцелевших

Кошки на сердце скребут.

У плакучих ив прибрежных

Все они стоят печально,

Взгляд на город устремив,

Что в озерных темных струях

Отражает, издеваясь,

Все огни своей победы,

-----------------

1 "Тебя, бога (хвалим)".-- католический-гими (лат.).

И гладят, как из партера

Необъятного театра,

Где открытой сценой служит

Кровля храма Вицлипуцли

И мистерию дают

В честь одержанной победы.

Называют драму ту

"Человеческая жертва";

В христианской обработке

Пьеса менее ужасна,

Ибо там вином церковным

Кровь подменена, а тело,

Упомянутое а тексте, --.

Пресной тоненькой лепешкой.

Но на сей раз у индейцев

Дело шло весьма серьезно,

Ибо ели мясо там

И текла людская кровь,

Безупречная к тому же

Кровь исконных христиан,

Кровь без примеси малейшей

Мавританской иль еврейской.

Радуйся, о Вицлипуцли:

Потечет испанцев кровь;

Запахом ее горячим

Усладишь ты обонянье.

Вечером тебе зарежут

Восемьдесят кабальеро -

Превосходное жаркое

Для жрецов твоих на ужин.

Жрец ведь только человек,

И ему жратва потребна.

Жить, как боги, он не может

Воскуреньями одними.

Чу! Гремят литавры смерти,

Хрипло воет рог коровий!

Это значит, что выводят

Смертников из подземелья.

Восемьдесят кабальеро,

Все обнажены позорно,

Руки скручены веревкой,

Их ведут наверх и тащат,

Пред кумиром Вицлипуцли

Силой ставят на колени

И плясать их заставляют,

Подвергая истязаньям,

Столь жестоким и ужасным,

Что отчаянные крики

Заглушают дикий гомон

Опьяневших людоедов.

Бедных зрителей толпа

У прибрежия во мраке!

Кортес и его испанцы

Голоса друзей узнали

И на сцене освещенной

Ясно увидали все:

Их движения, их корчи,

Увидали нож и кровь.

И с тоскою сняли шлемы,

Опустились на колени

И псалом запели скорбный

Об усопших -- "De profundis".

Был в числе ведомых на смерть

И Раймондо де Мендоса,

Сын прекрасной аббатисы,

Первой Кортеса любви.

На груди его увидел

Кортес медальон заветный,

Матери портрет скрывавший,-

И в глазах блеснули слезы.

Но смахнул он их перчаткой

Жесткой буйволовой кожи

И вздохнул, с другими хором

Повторяя: "Miserere!"

Вот уже бледнеют звезды,

Поднялся туман рассветный -

Словно призраки толпою

В саванах влекутся белых.

Кончен пир, огни погасли,

И в кумирне стало тихо.

На полу, залитом кровью,

Все храпят -- и поп и паства.

Только в красной куртке жрец

Не уснул и в полумраке,

Приторно оскалив зубы,

С речью обратился к богу:

"Вицлипуцли, Пуцливицли,

Боженька наш Вицлипущш!

Ты потешился сегодня,

Обоняя ароматы!

Кровь испанская лилась -

О, как пахло аппетитно,

И твой носик сладострастно

Лоснился, вдыхая запах.

Завтра мы тебе заколем

Редкостных коней заморских

Порожденья духов ветра

И резвящихся дельфинов.

Если паинькой ты будешь,

Я тебе зарежу внуков;

Оба -- детки хоть куда,

Старости моей услада.

Но за это должен ты

Нам ниспосылать победы -

Слышишь, боженька мой милый,

Пуцливицли, Вицлипуцли?

Сокруши врагов ты наших,

Чужеземцев, что из дальних

Стран, покамест не открытых,

По морю сюда приплыли.

Что их гонит из отчизны?

Голод или злодеянье?

"На родной земле работай

И кормись", -- есть поговорка.

Нашим золотом карманы

Набивать они желают

И сулят, что мы на небе

Будем счастливы когда-то!

Мы сначала их считали

Существами неземными,

Грозными сынами солнца,

Повелителями молний.

Но они такие ж люди,

Как и мы, и умерщвленью

Поддаются без труда.

Это испытал мой нож.

Да, они такие ж люди,

Как и мы, -- причем иные

Хуже обезьян косматых:

Лица их в густрй шерсти;

Многие в своих штанах