– Боб, здесь какая-то ошибка, – возмущенно сказал я. – Это несправедливо! Может быть, все дело и вправду в дрянном акваланге. Они не могли включить тебя в «черный список», пока не разобрались во всем наверняка.

И потом – разве они не знают, какие у тебя оценки? Подводная гимнастика, другие дисциплины… В ответ на мои слова он даже не улыбнулся.

– Конечно, они знают, Джим. Ты можешь подтвердить, что с другими предметами у меня все в порядке. Но они написали, что с первого дня пребывания в академии я не смог найти общего языка с другими курсантами, ходил задрав нос, не делал нужного количества отжиманий, и все в том же духе…

– Но… – Я не находил слов.

– Никаких «но»! Дело обстоит именно так, Джим. Не буду врать, я не накачал себе мощной мускулатуры за это время – но разве другие ее накачали? Во всем, чем мы здесь занимаемся, я никогда не был в числе худших. Но нашлись люди, сказавшие обо мне противоположное.

– Что это за люди? – не веря своим ушам, спросил я. – Кто мог наплести такое?

– Этот человек говорил очень убедительно, Джим, – негромко ответил Эсков. – Это он, твой хороший приятель. Он приехал прямо в госпиталь и выглядел образцовым курсантом-подводником, когда отвечал на вопросы. Ты знаешь, о ком я говорю, – курсант-капитан Брэнд Сперри собственной персоной.

В свое второе лето в академии я едва не повстречался с дядей Стюартом.

Теперь я был уже не тем неуклюжим молодым «салагой», который два года тому назад стоял перед коралловыми воротами академии. Мы прошли через многое. Два суровых года муштры, работы и учебы, конечно, не превратили нас в настоящих офицеров-подводников, до этого пока еще было далеко, но кое-что из сухопутных привычек безвозвратно ушло в прошлое. Я мог нырять без акваланга на глубину двенадцать метров, погружаться с аквалангом на двести метров, а в специальном костюме с иденитовым покрытием заплывать на ту глубину, на которую был рассчитан такой костюм. Я на память знал обязанности каждого члена экипажа на любом боевом корабле подводного флота. При крайней необходимости мог нести вахту за любого члена экипажа – и не важно, о чем при этом шла речь, о приготовлении яичницы на команду в восемьсот человек или об управлении судном при входе в самую неудобную гавань.

По правде говоря, всему этому, или почти всему, я научился по книгам. Большую часть моих знаний еще предстояло закрепить на практике. До окончания академии оставалось еще два с лишним года. Но я уже был человеком, причастным к морской службе, гардемарином подводного флота, а не «сухопутной крысой». Вместе со всеми курсантами, которые смогли благополучно добраться до третьего курса (а таких осталось меньше двух сотен), я был зачислен в экипаж подлодки-ветерана «Покателло», отправлявшейся в учебное кругосветное плавание.

Плавание было рассчитано на девяносто дней. Мы должны были пересечь Северную Атлантику, пройти Средиземное море, через Суэцкий канал выйти в Красное море, а затем в Аденский залив. Там мы были обязаны принять участие в учениях флота, а потом через Индийский океан и коварные воды, омывающие Вест-Индию, выйти к Маринии. Я надеялся, что в Маринии у меня будет свободное время и подходящая возможность для того, чтобы увидеть моего дядю – прежде чем мы уйдем в затяжной переход через Тихий океан к Панамскому каналу и вернемся на свою базу в Карибском море. Нам предстояло пройти больше тридцати тысяч миль под водой – в надводном положении «Покателло» проходил только Суэцкий и Панамский каналы.

Переход через Атлантику был детской игрой. Мне кажется, он был нужен нам только для того, чтобы войти в ритм жизни подводного судна. Нам практически нечем было заняться, кроме как стоять на вахте, следить за исправностью двигателей и ждать, когда же закончится эта восьмидневная прогулка. Курсантам полностью доверили управление кораблем. Правда, на основных постах нас дублировали кадровые моряки, но их роль заключалась в подстраховке на случай экстренных ситуаций и составлении рапортов на каждого из нас.

Вторым помощником капитана на «Покателло» был назначен курсант Сперри. У него не было никаких технических обязанностей – он только командовал экипажем курсантов. Но этого было вполне достаточно для того, чтобы доставить неприятности мне и Бобу Эскову. Правда, за все время перехода через Атлантику никаких эксцессов не возникло.

Геркулесовы врата – пролив между Гибралтаром и побережьем Африки – мы миновали со стопоренными двигателями, повторив трюк, который использовали допотопные дизельные субмарины в военное время: так они могли пробраться через узкий пролив незамеченными.

Неглубокое Средиземное море больше всего похоже на гигантскую сковородку. Оно постоянно подсасывает воду Атлантики. Под жарким солнцем Средиземноморья вода испаряется, насыщая море солью. Соль опускается ко дну, а там течение выносит ее через Гибралтарский пролив. Насыщенный солью тяжелый поток стремится из Средиземного моря, а поверх него, в обратном направлении, течет более пресная и легкая вода. Вечно продолжая свой круговорот, эти течения никогда не смешиваются.

Мы шли в верхнем потоке, хотя и на значительной глубине. Я нес вахту на капитанском мостике, сканируя акваторию пролива сонаром. Поверьте, это было удивительное ощущение – идти через пролив на огромном старинном боевом корабле с неработающими двигателями и непослушным рулевым управлением, наблюдая за светящимися точками на экране.

– Хорошая работа, – сказал офицер основного экипажа, захлопывая свой блокнот. – Вы вполне можете управлять кораблем, курсант-капитан Сперри!

Мы взяли курс на топливную базу, расположенную в Гибралтаре – не потому, что нуждались в топливе, а потому, что должны были исполнить новый приказ командования. В приказе разъяснений не было, и среди курсантов бродило множество слухов. Мы с Бобом наслушались самых фантастических версий, а потом решили не придавать им значения – что было в некотором роде ошибкой. Как часто бывает в жизни, в этой ситуации вступал в действие принцип «сломанных часов», которые хоть два раза в сутки, но показывают верное время. Из всех сплетен, которыми оброс новый приказ, хоть какая-то могла быть близка к истине.

К огромной топливной базе под флагом ООН мы подошли в самый разгар дня в надводном положении. Моя вахта закончилась до начала причаливания, но я не хотел идти отдыхать. Эсков в это же время сдал вахту младшего механика. Мы встретились в кают-компании, а потом тихо проскользнули на верхнюю палубу. Нам не хотелось попадаться кому-то на глаза. В общем-то сейчас находиться на палубе не возбранялось (лодка не могла начать погружение), но ядовитый язык курсанта-капитана Сперри никогда не знал отдыха.

Затаив дыхание, мы смотрели на исполинский известковый утес. /

– Нам разрешат сойти на берег, – со счастливой улыбкой сказал Боб. – Это будет потрясающе, Джим! Мы заберемся на гору, полюбуемся на африканских обезьян, а потом посмотрим через пролив на вершину Маунт-Абила. Еще тут есть пещера, она называется пещера Святого

Михаила, из нее, говорят, идет подземный ход до самой Африки…

– Внимание на верхней палубе! – раздался позади нас голос, усиленный динамиком. – Внимание двум курсантам на верхней палубе. Срочно явиться для доклада вахтенному офицеру!

Мы замерли, вслушиваясь в голос, явно принадлежащий командиру корабля. Явиться для доклада! Мы отсалютовали по пути капитанскому мостику и спустились вниз.

– Вот тебе и посмотрели на обезьян, – пробурчал я, спускаясь по трапу. – Просто невезуха какая-то…

Эсков даже не улыбнулся. Подтолкнув меня локтем, он кивнул в сторону капитанского мостика:

– Это не невезуха, Джим. Сомневаюсь, что командир обратил бы на нас внимание – даже если бы нам нельзя было находиться на палубе. Нет, ты только взгляни!

Я поднял голову. На мостике верхней палубы стоял командир подводной лодки. Он внимательно следил за тем, как причаливает судно. Рядом с ним прохаживался курсант-капитан Сперри и посматривал на нас с нескрываемым злорадством.