Рано мы радовались. В конце лета как снег на голову явился ее сынок Виктор Николаевич Скороходов. То ли Нина Петровна его вызвала, то ли он сам пронюхал о том, что матушка одной ногой стоит в могиле, теперь об этом не узнаешь. Но, как это выяснилось позже, та деревенская бабенка за его неадекватное поведение выставила Витюшу еще пару лет назад, и последнее время болтался он между небом и землей. В общем, явился он в родимый дом. Явился и первым делом выгнал всех сердобольных соседок за дверь, заявив, что он сам в состоянии ухаживать за матерью и сам лично скрасит ее последние дни.

Поскольку квартиру Нина Петровна сразу же, как только стало возможным, приватизировала, то единственным и бесспорным ее хозяином после смерти матери автоматически становился сын. Засучив рукава и недолго думая, он взялся хозяйствовать.

Надо отметить, что Нина Петровна жила хоть и небогато, но ценные вещи, по словам соседок, у нее имелись. То ли от предков достались, то ли Скороходов-старший с войны поднатаскал, не знаю, но столовое серебро и кое-какой антиквариат в виде часов, украшений и бронзовых статуэток в доме водился. С него-то и начал непутевый сын. Когда в начале осени Нина Петровна заметила первую пропажу, у нее случился рецидив, и она во второй раз оказалась прикованной к постели.

Однако на Витю это не произвело никакого впечатления, он по-прежнему старательно и методично продолжал чистить дом. А когда закончились дорогие безделушки, он перешел к вещам более объемным. Первым делом он снес на базар телевизор, а когда вытаскивал напольные часы, ему навстречу попался я. Разговор у нас с ним состоялся короткий. Уже после двух затрещин он поволок часы назад в квартиру. Я-то, дурак, подумал, что мои воспитательные меры принесут должный результат, но глубоко ошибся, отныне Витя начал пропивать содержимое собственной квартиры тайно, по ночам, так, чтобы не видели соседи.

Короче говоря, где-то в декабре он принялся уже и за личные вещи матери. Когда он вытащил очередной мешок с тряпками и загудел, мы с женой и двумя соседками проникли в квартиру. То, что мы там увидели и унюхали, слабым не покажется.

Из мебели оставался только кухонный стол, пара табуреток, раскладушка и кровать, на которой страдала парализованная Нина Петровна. Боже мой, что с ней стало! На вонючих, загаженных простынях лежала мумия и левым плачущим глазом молча взирала на нас. Вероятно, он не кормил мать из чисто практических соображений, памятуя, что чем меньше она съест, тем меньше за ней убирать. Мне до сих пор непонятно, как она вообще выжила в этом аду.

Макс замолчал, и мне показалось, что горло его свела судорога.

- Иваныч, ты знаешь, достать меня довольно сложно, всякое повидал, продолжал Ухов, - но тут даже я не выдержал, выскочил оттуда как ошпаренный, предоставив женщинам все решать самим. Молодчины, они все сделали как положено. Полдня отмывали, расчесывали несчастную, потом принесли чистое белье, выкинули грязный тюфяк, притащили новый матрас, простыни... Общими добрыми усилиями Нина Петровна приняла божеский вид. У меня же была одна задача - встретить этого подонка и как следует прочистить ему мозги. Однако ни в тот день, ни двумя днями позже мне это не удавалось. То ли он своей задницей чуял, что я его поджидаю, то ли забухал по-черному, не знаю. А позже меня захлестнули свои дела, и драма, происходившая этажом ниже, отошла на второй план. Тем более, что соседки вновь взялись обслуживать старуху, мыть, поить и кормить.

А теперь главное. Восемнадцатого декабря, примерно в десять часов утра, соседка пришла кормить ее завтраком. Однако кормить уже было некого. Нина Петровна скончалась. Как жила одна, так и померла в одиночестве, в отсутствие сына. Ну, на него-то мы надеялись меньше всего, сами подсуетились, особенно наши женщины. Они ее и обмыли, они и обрядили покойницу во все новое, - скинулись и купили гроб, а через агента похоронного бюро и могилку на новом кладбище. На старом-то хоронить не стали, потому как толком никто не знал, где муж покоится, а поднимать старые документы - дело хлопотное. В церковь тоже сходили. В общем, сделали все по-людски. Хоронить должны были двадцатого.

В ночь с девятнадцатого на двадцатое я возвращался с дежурства под утро, в четыре с минутами. Иваныч, ты не поверишь, но на лестничной площадке перед дверью лежало обнаженное тело Нины Петровны. Представляешь, сын просто выкинул ее как ненужную тряпку, выкинул, но перед этим раздел. Снял все те вещи, что ей в последнюю дорогу справили соседи. Меня словно поленом по голове! Несколько секунд я стоял, переваривая увиденное, а потом вне себя от ярости начал колотить в дверь. Но никто не отзывался, очевидно, мародер ушел сбывать добытое. Я позвонил соседке, и она, находясь в полном шоке от увиденного, открыла квартиру несчастной.

В общем, одели мы покойницу вдругорядь, а после обеда похоронили. Как водится, вернулись скромно помянуть, и что бы ты думал?! Этот подонок был уже дома и со стаканом наготове. Только тризна по матери спасла мерзавца от немедленной расправы.

Вот такой дикий случай произошел в нашем подъезде, - закончил грустное повествование Макс. - Гляди-ка, как погост разросся, - поворачивая на крайнюю, последнюю аллею, удивленно добавил он. - Еще совсем недавно тут чистое поле было. Растет Город Мертвых не по дням, а по часам.

- И не это страшно, - оглядев кресты и памятники, поддержал я, старики всегда умирают. Таков закон небес. Хуже другое. Возрастной ценз этого города здорово помолодел. Ты посмотри, какого года рождения покойники - и молодые, и вовсе малявки. О чем это говорит? Похоже, вымираем...

- За что боролись, на то и напоролись, - проворчал Макс. - Так дядя Сэм захотел, а наши правители его с удовольствием поддержали, потому как выкладывал он зеленые - правда, в долг да под бешеные проценты. А сколько ребят положили в Чечне, а сколько на иглу подсадили, а кто просто пустился во все тяжкие, захотев кайфовой житухи. Раскудахтался мир, только перья летят. Кому от этого прок! А наши дебильные демократы, слизав пенку реформ, скоро и сами лягут на похожем погосте. Деткам ихним тоже наследство весьма сомнительное досталось. Не грохнут сегодня, так завтра обязательно. Полный маразм.

- Ладно, философ хренов, вытряхивайся, - выходя из машины, прервал я мрачные рассуждения Ухова. - Где тут твоя бабка покоится?

- А вона могилка, на самом взгорке, полста метров не будет, - показал он рукой на самый дальний ряд. - Да ты, Иваныч, не суетись, я эту железяку и сам допру, просто помянуть Нину Петровну надо, а одному негоже. Я тут поминальное все приготовил, все-таки девять дней.

За время последней оттепели снег стаял, съежился, и идти по проторенной тропинке, даже с памятником, было нетрудно, да и путь короток. Только хлопотливые белки да гортанный крик воронья вспарывали кладбищенскую тишину и безлюдье. Расковыряв обледеневший наст, мы установили последнюю веху человеческой жизни. На соседней могилке, за столиком, Макс разложил традиционную поминальную закуску и все, что к ней положено. Пока я протирал стаканы и лущил яйца, он по трафарету на обелиске обозначал имя хозяйки суматохи - Нина Петровна Скороходова, вывел даты рождения и смерти.

- Ну как? Годится? - вполне довольный своим творчеством, спросил Макс, оттирая с пальцев черный лак. - Заслужила старуха, она мне Чейза читать носила. А впрочем, дело не в Чейзе, просто хорошая была бабуля. Наливай!

Я исполнил его приказание, он бережно повел стакан к ротовому отверстию и вдруг замер по непонятной мне причине.

- Ты что? Лом проглотил или Нина Петровна из гроба восстала? - неудачно пошутил я.

Мы стояли на возвышении, могилка Нины Петровны находилась ниже нас, а в двух метрах далее следовало еще три захоронения и заготовленная кому-то свежая могила. Именно туда и смотрел Макс. Причем смотрел так, что и я, невольно загипнотизированный его взглядом, привстал.

Аккуратно вырытая яма была чиста и невинна, скорее всего, ее выкопали вчера вечером под какого-то вновь преставившегося раба Божьего. Но дело было совсем не в этом. На отвале свежевыротого грунта виднелась вполне реальная человеческая кисть. Белая, скрюченная, тем не менее она была совершенно материальной.