Вне себя от ярости!.. Но странный слом произошел во мне не на Воробьевых (Ленинских) горах, а на Арбате, куда я немедленно пришел, чтобы купить себе автомат Калашникова и при удобном случае изрешетить из него прямо в постели и Карлу, и Маргаритку, предварительно выведя детей на улицу под предлогом предполагаемого салюта в честь советского Нового года.

Однако я к тому времени все еще оставался сугубо кабинетным работником, частично оторвавшимся от дум и чаяний простого народа, и, прямо нужно сказать, немножко хуже ориентировался в реальной жизни, чем сейчас, обретя собственное место в нашем кругу. На мой спрос продать автомат с целью убийства жены продавцы лишь ошибочно веселились, думая, что я пьян и шучу. И предлагая мне в ответ всякую дрянь - наркотики, фальшивые репродукции Ильи Глазунова, кисет Владимира Высоцкого, свежие переводы Гертруды Стайн, потаенную прозу Климонтовича, комиксы Александра Кабакова, "Русскую красавицу" Вик. Ерофеева и его же поясной фотографический портрет в голом виде.

Я был в отчаянии! Я, как мог, отбивался от них! Я хотел спастись от негодяев в редакции журнала на букву "М", где у меня служил товарищ, недавно окончательно ушедший в монастырь, но подъезд того арбатского здания, где среди всего этого свинства помещался честный журнал, оказался запертым, и я был вынужден под угрозой ножа приобрести за три рубля (смехотворную в нынешних условиях, а тогда весьма ощутимую сумму) брошюру-инструкцию, учащую, как нетрадиционными методами добиться у населения ста процентов оргазма. Вот так автомат Калашникова!

Он снова вскинулся и посмотрел на слушателей, но все уже немного выпили, и Дристов заново успокоился, понимая, что действительно находится среди своих и поэтому его речь будет оценена адекватно всему изложенному.

- В этот момент во мне и произошел слом. А впрочем, все по порядку... Зачем такая жизнь нужна? - с холодной ясностью подумал я. Это МНЕ, а не ИМ нужно уйти из такой жизни, к едрене фене, враз и навсегда! - с горечью понял я.

А следует заметить, что я тогда полагал, будто Бога нет (прости, Господи!), отчего и не опасался никаких последствий для своей души от этого суицидального, низкого акта. Грешник, я даже наслаждался, представляя, как будут мучиться в геенне совести моя бывшая Маргарита и набожный Карла, когда осознают, что стали непосредственным источником моей смерти! Короче, я направился пешком на Воробьевы (Ленинские) горы, твердо решив привести в исполнение следующий план: там, на горах, на смотровой площадке, откуда вся Москва с ее златоглавыми соборами, "высотками", черными трубами ТЭЦ как на ладони и где московские пьяницы обоего пола, когда женятся, бьют в своих парадных костюмах пустые шампанские бутылки о гранитный парапет, ограждающий от них красавец город, именно там я подберу крупный стеклянный осколок, заберусь на бездействующий лыжный трамплин да и ухну вниз, рассекая в последнем соприкосновении с землей не только сонную артерию, но и практически все собственное горло. Зачем мне тогда все эти автоматы, пулеметы, банки ядов, намыленная веревка? К черту, к черту все, если всюду разврат, преданы идеалы строительства коммунизма в отдельно взятых странах и больше нету уже ничего, кроме тлена, гнили, моhрока и разложения!..

Кто-то сделал робкую попытку налить ему водки в опустевший фужер. Кажется, это была Изаура, наконец-то прекратившая шушукаться с Володькой и, по-видимому, не на шутку увлеченная горькими словами Дристова, который решительно пресек эту ее попытку, сказав и сильно побледнев:

- Не нужно. Вот-вот, сейчас, сейчас, я уже скоро кончу.

Но все же выпил. И, абсолютно не закусывая, а только промокнув салфеткой высокий вспотевший лоб, снова заговорил, пытаясь завершить свое затянувшееся признание:

- Перед смертью я расположился на парковой скамейке, чтобы выкурить сигарету "Филипп Морис", которые нам выдали в пайке как экономическую помощь от немцев, побежденных нами во время второй мировой войны. Затянувшись разок-другой, я с неудовольствием обнаружил, что рядом вдруг плюхнулся какой-то неизвестный мужчина в крепкой новой дубленке и с сумкой "Адидас", которую всю аж распирало от содержимого. И, хотя он обратился ко мне не за сигаретой, а с просьбой прикурить, я сделал это с крайним неудовольствием, ибо, выполнив просимое, конечно же, был вынужден вступить с ним в беседу.

"Да, все-таки это очень хороший праздник, Новый год, гораздо лучше, честно признаться, чем Седьмое ноября,- кашлянув, сказал мужчина,- какие бы катаклизмы ни сотрясали нашу несчастную Родину - хоть Батый, хоть Ленин со Сталиным, хоть Гитлер или, например, тотальная кукурузизация, "большая химия", строительство БАМа, "Малая земля", вырубка столетних виноградников, закон о суверенитете, распад СССР,- в этот праздник нам все нипочем! Так же, как при царе, светятся свечечки; люди, получив пищу по карточкам или украв ее по месту работы, наряжают елки, детей, моются в ванной. И я своим пострелятам несу итальянские хлопушки, полученные в спецраспределителе, да вот немножко загулял со старыми, хе-хе, партайгеноссе, выпили поднос шампанского, покушали жюльенов из дичи. Сейчас вот немного отдышусь, полюбуюсь еще разок видом прекрасной столицы, преображенной коммунистами,

и айда к семье!.. То-то мои-то обрадуются!"

Так сказал Филарет Назарович, а это, конечно же, был он, и вы уже, конечно же, догадались об этом...

Глухой шум прошел по застолью. Филарет Назарович лукаво подмигивал гостям, кланялся, как японец, прижимал, как глухонемой, руку к сердцу, но видно было - и он не на шутку взволнован тем, что происходит. Вечеринка удалась!

- Так сказал Филарет Назарович, и странное, истеричное раздражение охватило все мое существо. "Вы, сволочи, продали страну неизвестно кому! Развалили экономику, политику, экологию, нравственность! Ряшки понаели, шампанское жрете, а мы теперь пропадай!" - злобно обратился я к своему собеседнику и немедленно был поражен тем, что он как бы и ожидал такого моего ответа. Он придвинулся ко мне, и от него - клянусь! - совсем не пахло спиртным.

"Голуба, голуба,- медленно выговорил Филарет Назарович, не сводя с меня своего цепкого, внимательного взгляда.- Да неужели вы с таким адом в душе надеетесь выплыть в этой реке времен, в этом потоке жизни? Бросьте вы это немедленно, такие пораженческие настроения, тут же бросьте! Если вы настоящий коммунист, вспомните ту широту, которую проявляли и в теории, и в жизни не только Маркс, Энгельс, но даже Бакунин с его "Катехизисом революционера", ту духовную витальность, которая впоследствии была похерена отнюдь не Лениным - он был великий человек,- а ЛЕНИНИЗМОМ, имеющим к вождю такое же отношение, как мейерхольдовщина к Мейерхольду или колхозы к крестьянству. Да неужели же вы всерьез думаете, что все завоеванное нами в труде и обороне пропадет? Да пока жива хоть одна душа - держится Россия! "И каторжный Федька стреляет дуплетом" - как писал поэт Юрий Кублановский совершенно по другому поводу. И держу пари... - Он прищурился, как упомянутый им Ленин.- Держу пари, что вы задумали нечто нелепое, устрашающее, ужасное, но я, я постараюсь спасти вас!.."

"Лучше страну спасите! - нелепо огрызался я, ну, право, как какой-нибудь диссидент при обыске или задержании.- Бардак в стране! Сил нет смотреть на весь этот бардак, а вы все поете какие-то прежние, застойные песни".

"Да какие же они прежние и застойные, батенька? - искренне изумился Филарет Назарович.- Мы, например, с товарищами - я подчеркиваю: товарищами, хотя мы, очевидно, какое-то время будем вынуждены называть друг друга по-иному,- создали кооператив "Надежда". Пока что мы всего лишь раскинули по стране сеть общественных платных уборных, чтобы люди наконец-то смогли цивилизованно отправлять свои естественные надобности, но у нас впереди будущее, и это будущее - наше. У нас обширная программа, мы уже вплотную подошли к бартерным сделкам. Ищем спонсоров с валютой для финансирования интересных задумок и наработок. Но вас-то таковым ВАЛЮТЧИКОМ я отнюдь не считаю,-помнится, пошутил он. И вдруг встревожился: - Да уж не враг ли вы? Или, может быть, просто обыватель, мещанин, желающий счастья прежде всего самому себе, а не всему человечеству?"