- Взрослые люди, - восторженно говорил Бастер-Джуниор, - превращаются в совершенных детей. Сутками валяются в грязи, в окопных ямах, гордятся царапинами и ушибами. 'У нас, в Америке никогда не будет ничего интереснее Гражданской войны', - так, кажется, выразилась мадам Гертруда Стайн.

Я упомянул Бастеру о нашей гражданской войне, о российских увлечениях, перевел, как мог, соответствующие теме стихи о горячем желании пасть 'на той, на самой первой, на гражданской, чтоб коммиссары в пыльных шлемах склонились молча над тобой.'

- Коммиссары выиграли? - уточнил Бастер.

- Да, сначала победили красные. Теперь снова белые. Войны, особенно гражданские не кончаются никогда. Происходят, наверное, затишья и 'рекомбинации', - сказал я, вспомнив наше любимое с Мавродием слово.

- Кто это сказал?

- Не знаю. Думаю, кто-нибудь да сказал. Все было сказано.

- Окей, под этим я подпишусь, - заметил Бастер и хлопнул меня по плечу.

- Спрашиваете, кто такой из себя капитан? О, Арпед, он - находка, уникум, один из лучших. Не скажете по его виду, что это наш обычный средний американец, житель северного Нью-Джерси... Хороший, говорят, механик по отопительным установкам: газовые трубы, масляные баки, то да се. Рекомендую, если вам надо...

И Бастер назвал город в Нью-Джерси, следующий непосредственно за нашим.

Мы ехали по тому же хайвею назад; знакомая дорога домой кажется заметно короче. Мы опять обсуждали вопросы привидений и иллюзионизма; приходили к мысли, что, поскольку все так или иначе кончается идеями в голове, не так уж важно, что вызывает эффект - искусная постановка или реальность. Не говоря уже о том, что еще неизвестно - что за обман зрения представляет собой на самом деле эта пресловутая 'реальность'.

Я вспомнил нью-йоркский памятник герою Атланты - Вильяму Текумсею Шерману - золотому, верхом на золотом коне. Я как-то раз понял в один прекрасный солнечный день поразившую меня истину, что - тень от монумента точно такая же 'настоящая' - как если бы сам живой генерал сидел на настоящем коне!

Я помог занести чемоданы к соседнему Эмминому дому пока она разбирала накопившуюся почту. Из писем она выхватила один плотный конверт во многих печатях и почтовых исправлениях для пересыланий. Она читала, перечитывала, шевеля губами, потом протянула мне.

Это было письмо из Монтевидео, подписанное Мавродием. В конце письма, где была нарисована мышка Минни Маус, следовали приветы -скучаю и все такое... Почтовые штемпели и коррективы на конверте свидетельствовали о исходной отправке письма из Монтевидео, куда Мавродий действительно собирался, но, насколько мне было известно так и не поехал.

Недалеко от нас, на драйвее, стоял с велосипедом Эммин сын - Бобби. Он попросил посмотреть на нарисованного Минни Мауса.

- Откуда ты знаешь? - поразился я. Про такие интимные детали я ничего не рассказывал Бобби в тот день на гамаке, когда я набрасывал свой первый, приблизительный вариант истории, еще сам не уверенный,- буду ли я ее писать.

Бобби не удостоил меня ответом. Он оседлал велосипед и уехал кататься. Эмма извинялась за его поведение; стала вспоминать про всемирную сеть, сказала, что Бобби - как-никак сын Мавродия и это есть знак того, что и он...

Я поспешил записать настоящую историю, как она есть, опасаясь, что получаемые мной знаки, что ни день новые, запутают меня окончательно -так, что придется оставить тему. Так, например, на днях одна из наших знакомых, кокетка и взбалмошная поэтесса призналась мне вдруг, что Мавродий определенно погуливал от жены.

- Чем же он хуже нашего президента? -отшучивался я.

- Про Клинтона сказать не берусь; чего не знаю, не знаю, - мелко засмеялась она. - Только Мавродий наш был всем хорош, наш всадник-наездник, гусар-молодец...

Эмма, после всех вышеописанных событий чудесно преобразилась, как преображается женщина только в расцвете своего нового романа. Она поистине заболела гражданской войной между Севером и Югом; стала шить себе сарафаны по фасонам тех лет, мастерить пелерины, наколки сестер-милосердия... Так распорядилась судьба. На моих глазах судьба сплетала вокруг нее сеть и окружение оказалось роковым. Может быть "Эммаус" - есть лишь вымышленное укрепление в знаменитой осаде Петербурга времен конца Гражданской войны, но сама Эмма - человек живой, из плоти и крови. Она встречается с механиком из соседнего городка и по секрету призналась, что они собираются пожениться; что теперь они вместе примут участие в следующем, еще более грандиозном Вирджинском сражении на реке Джима.

1998