Они шли втроем и молчали. Ира, Саша и Мишка.

– Пошли в кино? – предложил Мишка.

– Между прочим, – сказала Ира, – вешалку надо было бы починить. У них же нет в доме мужчины.

– А я что? Против? – ответил Мишка. – Я сегодня же… Потом… Пусть повисит чуток на одном гвозде…

И он засмеялся, приглашая их похохотать над висящей на одном гвозде вешалкой. Но никто не засмеялся.

– Ира права, – сказал вдруг Саша. – Ты сейчас не можешь, а у меня как раз есть время… Я починю… Раз у нее есть алебастр, это пара пустяков. Пока, ребята, а? Я пойду?

И он пошел, а потом даже почему-то побежал.

– Иди! – тускло, тихо, равнодушно и будто только себе сказала Ира. И повторила: – Иди, иди…

– Ты возьми толстый шуруп! – кричал вслед Мишка. – И найди крепкую деревяшку…

Но Саша уже убежал, а Мишка, не веря тому, что он все-таки остался вдвоем с Ирой, запрокинул голову и закричал, как очень горластая развеселившаяся птица. Вот так взял да и закричал.

– Громче можешь? – спросила Ира.

– Могу! – радостно ответил Мишка и закричал еще громче.

– Кретин! – сказала она ему четко и тоже громко. – Кретин! Идиот! Чтоб ты сдох!

Я шла по дороге в синей юбке, белой кофте, галстуке и испанке. Он подошел ко мне и сказал: «Можно я пойду рядом в ногу?» И пошел. В ногу. Потом сказал: «Смотрите, как это у нас ладно получается, а если еще и запеть…» Дошли до дома. Он снял линялую джинсовую кепочку. «Володя Скворцов, девятнадцать лет, студент». И повернулся спиной. На стройотрядовской куртке было написано: «Автодорожник». Я назвала себя. «Как вы замечательно говорите», – засмеялся он. А я так растерялась, что забыла сказать важное: мне уже двадцать два! Двадцать два, а не девятнадцать.

Не много же мне, оказывается, надо! Я весь день думаю об этом Володе.

Проводим «День защиты природы». Даже поплакали. Доконали малыши. Они с таким горем рассказывали о выброшенных котятах, о сломанных березах, о затоптанных клумбах. Так, как видят маленькие, не видит никто. Потом это куда-то враз исчезает. Дети органически не способны оправдать зло.

Почему взросление убивает искренность и доброту? Когда начинается цинизм? И почему он начинается? С какого слова? Поступка?

Я думаю, что даже у таких удивительных педагогов, как Корчак и Сухомлинский, вырастали и плохие люди. В воспитании всегда много надежды, а гарантий нет… Мои маленькие! Будьте хорошими!

В десятом классе распространяла билеты на спектакль, о котором все газеты написали, что он никуда не годится. Такое стыдное дело! Шуточки и реплики – будь здоров! Я должна была на них гневно реагировать, но не могла. В сущности, этими дурацкими билетами я давала повод издеваться. Нельзя такие вещи делать! Нельзя плохое выдавать за хорошее, ненужное за нужное. Выручил Саша Величко. Он взял сразу пять билетов со словами: «Надо выручить братьев-артистов!» Тут же вскочила Ира Полякова. У Миши Катаева не оказалось денег. Я ему дала взаймы. Он так покраснел, так сцепил зубы…

Проблема «денег в кармане». Все очень сложно. Одни старательно прячут в пеналы двадцать – тридцать копеек. У других в книжках мятые рубли и даже трешки. Как же не видеть, что это подчас больше влияет на отношения, чем что другое?

Мне безумно было жалко Катаева. Величко взял пять билетов, а Мишка не смог наскрести на один. И все это на глазах Иры Поляковой.

Шура Одинцова испепелила меня взглядом и спросила:

– А учителя сколько билетов взяли на эту халтуру?

Мне было гадко. Учителя сопротивлялись точно так же. Газеты прочли, да и из знакомых уже кто-то видел. А. С. решила вопрос: сама купила все билеты. А один Оксана. Думаю, именно она одна из всех будет в театре.

Представляю пустой зал и бездарный спектакль, который играют для Оксаны.

Театр одного зрителя.