Оксана Михайловна уже хотела уходить, когда раздался этот звук. Звук отвратительный – он шел от цирка и был ни на что не похож. Она отодвинула штору и выглянула в окно. Из высоких машин, красиво ступая на мостки, во двор цирка спускались красивые белые лошади, а невдалеке от них уже на земле стоял большой серый слон. Это он кричал, подняв вверх хобот, это он приветствовал белых лошадей, конюшни, стоящую перед ним школу, это он здоровался с новым городом и с Оксаной Михайловной, которая выглядывала из-за шторы.

«Бедное животное», – подумала она, задвигая штору, и увидела в дверях кабинета мальчика, который остановился, ожидая разрешения пройти дальше.

– Заходи, – сказала Оксана Михайловна, связала его появление с лошадьми и слоном и решила: «Циркач».

Он протянул ей аккуратные пачки личных дел.

– Нас пятеро, – сказал он.

На верхней папке было написано «Александр Величко». Красным карандашом в верхнем углу помечено: «10-й класс».

– Работаешь? – спросила Оксана Михайловна.

– Да, – ответил мальчик.

Слон закричал снова. Плечи Оксаны Михайловны непроизвольно дернулись.

– Это Путти, – мягко сказал мальчик.

– Путти? – удивилась Оксана Михайловна. – Путти – крылатые мальчики в искусстве Возрождения…

– Я не знал, – сказал мальчик.

– Ну кто-то из ваших должен был это знать, – сердито сказала Оксана Михайловна, – прежде чем так называть слона?

И то, что нелюбимый ею цирк поворачивался к ней сразу неосведомленностью, невежеством, и то, что по-прежнему кричал припадочный слон, – все это определило раздражение, с каким она раскрыла дело Александра Величко, десятый класс.

– Невероятно, – сказала она с иронией, – невероятно. При нынешней программе… – И она в упор посмотрела на него. – У нас без поблажек… Без скидок…

– Я понимаю, – ответил мальчик.

– Вот и хорошо. – Оксана Михайловна отодвинула дела, считая разговор оконченным.

– До свидания, – сказал мальчик.

– Форма – непременно! – крикнула ему вслед Оксана Михайловна.

Он повернулся и сказал:

– Конечно.

Скажете: что было в этом разговоре такого? Но Оксана Михайловна уходила из школы с плохим настроением.

Странная эта штука – настроение. Если бы Оксана Михайловна не была историком, она непременно стала бы психологом. Она изучала бы настроение, эту нематериальную субстанцию, из-за которой мы, сегодняшние, так, бывает, отличаемся от себя же вчерашних. Да что там! Мы утром не те, что вечером. В нас совершаются неподвластные изменения, им подвержены даже самые сильные. Что оно есть – настроение? Почему утром капля дождя на стекле способна сотворить с тобой черт знает что? Капля на грязном стекле, волочащая за собой мокрый след… А ты вскакиваешь, будто проснулся в комнате с видом на море и можешь дойти до него босиком, погружаясь пятками в песок и предвкушая это – море. А завтра капля на стекле вызовет смертную тоску и захочется спрятаться в подушку, чтоб никого не видеть и не слышать. И с этим нелегко будет справиться, если ты человек слабый. Она, Оксана Михайловна, человек сильный. В момент такой тоски она включает на всю мощь приемник, она становится под самый сильный напор душа, и вода, которая обрушивается на резиновую шапочку, довершает дело, начатое приемником. Красная, больная, иссеченная кожа возвращает душевное равновесие, но Оксана Михайловна плюнула бы вам в глаза, скажи вы ей, что таким же способом – наказывая плоть – спасали и спасают душу верующие фанатики. Очень бы вы рассердили Оксану Михайловну таким сравнением. Просто она физкультурница и спортсменка. Когда-то у нее даже был разряд по прыжкам в высоту… Незначащий же разговор с мальчиком испортил ей настроение потому, что она не любит цирк вообще. Она не принимает весь стиль цирковой жизни, при которой малые дети стоят вниз головой с пеленок. Ей не нравится их кочевое образование, их какая-то профессиональная вежливость. Она писала об этом в Минпрос – не о вежливости, конечно, – предлагала забирать цирковых детей в интернаты, чтоб они жили, как люди. С ней не согласились. Она получила обидный по сути ответ, в котором некий товарищ Сметанин (отвратительная фамилия для мужчины!) вежливо издевался над ее предложением, а в конце даже слегка пристыдил. Она тогда еще раз прочла черновик своего письма – в нем не было ничего, над чем можно было бы издеваться, тем более стыдить… В нем было все по делу… Детям надлежит жить оседло, малышей не следует подбрасывать, как… как кегли. Цирковые дети ростом меньше обычных, при нынешней акселерации это особенно бросается в глаза, Над чем тут иронизировать? Правда, этот мальчик, Саша Величко, высок, но всякое исключение – оно для торжества правила.