Танака кивнул.

— Будущее полно неизвестности, — сказал он, — в хмурых тучах прячется молния, но кого она поразит, мы еще не знаем.

Зорге намекнул, что едва ли немецкие молнии ударят по Советскому Союзу. Судя по обстановке, это исключено.

— Скорее всего, исключено, — подтвердил Танака.

— Однако среди частных лиц, — улыбнулся Зорге, — поговаривают о совершенно невероятных вещах… Например, о том, какие последствия мог бы иметь германо-советский конфликт для Юго-Восточной Азии.

Танака ответил, что он, собственно, не задумывался над этим, но сомневается в возможности вооруженного столкновения между Берлином и Москвой.

— А если все-таки дать волю фантазии, — продолжал Зорге, — то невольно напрашивается вопрос: какой будет позиция друзей?.. Как вы думаете, Танака-сан? Захочет высокочтимая империя принять участие в уничтожении красной опасности? Заявит ли она свои справедливые претензии на побережье Сибири, на Северный Сахалин? Пройдет ли граница ее зоны национальной безопасности по материку через Амур и даже по Сибири? Станут ли воевать дети Солнца? Японец улыбнулся.

— Я лично хотел бы, — сказал он, — чтобы мы всегда оставались друзьями. Что бы ни случилось!

Ответ не удовлетворил Зорге.

— Как вы думаете, Танака-сан, — спросил он напрямик, — будет ли противник Германии одновременно и противником наших японских друзей?

Танака, по-прежнему улыбаясь, задумался. Затем он сказал:

— Настоящий друг желает своим друзьям прежде всего мира. В случае войны каждый японец отдаст свою жизнь, чтобы выполнить приказ его величества.

Ответ был очень уклончивым, и Зорге следовало бы сменить тему беседы. Но его торопили, и он предпринял последнюю попытку.

— Германо-советский конфликт, порожденный моей фантазией, дал бы Японии возможность захватить жизненное пространство, в котором она очень нуждается. Ведь население империи все время растет.

Танака уклонился от прямого ответа и на этот вопрос.

— Решения такой важности, — сказал он, отвесив поклон в сторону императорского дворца, — подвластны только его высокочтимому величеству. Никто не знает, что прикажет Тэнно, если наступит решающий для нашей страны момент.

Зорге, так же как и Танака, отлично знал, что эти слова — абсолютная чепуха. Хотя японский император и пользуется всеобщим, чуть ли не мистическим уважением, он просто символ власти, но к политическому управлению страной не имеет почти никакого отношения. Особенно теперь, когда в Японии военная диктатура. Подлинным хозяином страны являлся Большой Генеральный штаб. Не имел власти и принц Йоситомо. Он был лишь гражданским представителем всемогущих военных. Но он, бесспорно, был в курсе политики страны.

И если вообще существовал кто-то, кто знал, что намерена предпринять Япония в будущем, и особенно в случае германо-советского конфликта, то это в первую очередь был принц Йоситомо и вместе с ним человек, сидевший сейчас напротив Зорге.

Однако из ответа Танаки было ясно, что он не хочет высказываться, а может быть, и не имеет права.

Зорге не оставалось ничего иного, как сменить тему беседы и постараться это сделать как можно искусней, чтобы Танака не догадался об истинной цели его визита.

— Господин посол и берлинское правительство незаслуженно похвалили меня, — заговорил Зорге, — они мне очень благодарны за донесения… Но поскольку в действительности эту похвалу заслужили вы, я охотно передаю ее вам.

Японец почувствовал облегчение: разговор пошел в другом направлении.

— Дружба между нашими правительствами настолько искренна, — сердечно заверил он Зорге, — что мы можем откровенно говорить на любые темы. Когда мы, японцы, доверяем человеку, мы рассказываем ему все, что знаем. Мы уверены, что он не злоупотребит доверием.

Зорге улыбнулся. У него был сюрприз для Танаки.

— Адольф Гитлер, фюрер великой Германии, — начал он с подчеркнутой торжественностью, — выразил большую признательность за те ценные услуги, которые вы, Танака-сан, оказали делу японо-германской дружбы. Поэтому он решил наградить вас Звездой ордена Германского Орла. Торжественное вручение этой награды состоится через несколько дней в германском посольстве.

Как и всякий японец, Танака был очень честолюбивым и к тому же тщеславным. Награждение орденом значило для него очень много. Он не осмеливался даже мечтать об этом.

Вместо ответа взолнованный Танака склонился почти до земли и на некоторое время застыл в этом положении.

Танака, конечно, понимал, что он удостоен высокой награды благодаря стараниям своего друга. И он чувствовал себя обязанным отплатить за это.

Но Зорге был слишком умен, чтобы воспользоваться своим преимуществом. Это было бы тактически неверно. Поэтому он встал, собираясь уходить.

В вестибюле, когда слуга Танаки завязывал Зорге шнурки, он снова обернулся к хозяину дома, стоявшему у порога.

— Между прочим… я хотел вас еще кое о чем попросить, дорогой друг.

Японец улыбнулся.

— Не окажете ли вы мне честь в будущую пятницу пообедать со мной? Я бы предложил сделать это на одной из лодок на озере Яманака.

Танака тотчас принял приглашение.

— Отлично, — сказал Зорге, — тогда в восемь вечера на озере! Вы не будете возражать, дорогой друг, если я приведу с собой коллегу? Помните маленькую шведку Биргит Лундквист… Юная дама мечтает поговорить с вами. Она считает, что сейчас осталось очень мало действительно интеллигентных мужчин. И малышка не хочет упустить возможность поближе познакомиться с одним из них.

Танака, обрадованный этим известием, с трудом подавил волнение и спокойно произнес два коротких слова: «Да, конечно».

Затем началась длительная церемония прощания.

Солнце еще не успело опуститься в море у Тойохары, как перед зданием маленькой больницы остановился автомобиль главного военно-морского штаба. Из машины вышел капитан 1-го ранга Номура.

Маленькая медицинская сестра с восхищением глядела на него. Такой элегантный офицер в стране приземистых, низкорослых мужчин был редкостью. В своей белоснежной форме Номура казался выше и стройнее, чем был на самом деле. Седые волосы никак не соответствовали его свежему, моложавому лицу. Походка и выправка свидетельствовали о силе и энергии этого человека.

Номура был достаточно хорошо воспитан: он не подал виду встретившему его врачу, что спешит. Тот очень подробно рассказал о состоянии Равенсбурга. Пока все шло вполне удовлетворительно, но окончательный вывод можно будет сделать лишь через несколько дней. Во всяком случае, необходимо проявлять максимальную осторожность. Просто чудо, что такая тяжелая авария обошлась всего-навсего несколькими синяками да ссадинами. Боязнь осложнений и заставила задержать пациента в больнице вопреки его воле.

— Я хотел бы повидать его, — прервал Номура затянувшееся объяснение, — мы друзья с вашим пациентом.

Врач послушно поклонился и провел офицера к веранде, на которой находился Равенсбург.

Тот выпрямился в постели, услышав голос и шаги Номуры, и не позволил ему тратить время на церемонии приветствия.

— Я прошу вас, капитан… То, что мне надо сказать вам… из-за чего я и ехал… очень важно. Речь идет о немецком блокадопрорывателе. Японец испугался.

— Вы имеете в виду «Аахен»? Равенсбург кивнул.

— Страшно не повезло, что именно в эти дни капитан 1 — го ранга Натузиус вышел в море на одном из ваших кораблей. Без него мы не можем понять, что означает радиограмма тайного передатчика, о которой нам сообщили. Но вы это наверняка знаете, капитан, ведь вы обусловливали рандеву нашего судна с вашим танкером.

Он передал японцу листок бумаги.

Номура, уже собиравшийся присесть рядом с кроватью, остался стоять с листком в руке. В лучах заходящего солнца еще можно было разглядеть то, что там было написано.

Равенсбург не мог перенести молчания, а по лицу капитана определить что-либо было невозможно.

— Как вы считаете, речь идет о встрече «Аахена» с вашим танкером?