Через несколько дней я познакомилась с компанией из трех молодых мужчин и двух девушек, меня, видимо, приняли в качестве третьей девушки, но я все еще была не способна на тяжелый флирт, да и легкий флирт у меня получался неубедительно. Однако, компания не распалась, мы продолжали вместе проводить время.

На пляже по утрам играли в преферанс по маленькой, ну совсем по маленькой, проигравшему было не обидно поставить бутылочку вина за ужином. Ужин обычно затягивался почти до полуночи. Мы с удовольствием сидели на веранде нашего кафе, где можно было и потанцевать. Болтали, рассказывали анекдоты. Смотрели на машины, проезжающие по приморскому шоссе, на проходящие поезда с ярко освещенными окнами, на новых отдыхающих, сходящих с перрона на площадь. Иногда ходили купаться ночью, Лео ночные купания радовали безмерно.

Сергей – мужчина, оставшийся без пары, – продолжал ухаживать за мной, я не придавала этому значения, хотя, конечно, внимание было приятно. Он не был навязчивым, я чувствовала себя уютно, и Лео не нервничал.

Мы все оказались москвичами, и, не дожидаясь окончания отпуска, уже обменялись адресами и телефонами, собираясь продолжить знакомство и роспись пули в Москве.

Отпуск подходил к концу. У меня оставалось три дня, а ребята уезжали на следующий день.

Перед отъездом, мы устроили отходную, в последний раз все вместе сидели на веранде кафе.

Сергей наклонился ко мне, чтобы его слышала только я.

– Соня, ты пережила, какое-то несчастье... – Я довольно резко прервала его.

– Сергей не надо, ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Но...

– Я пережила счастье, оно умерло, а я жива. Все, Сережа, это – все, что я могу тебе сказать.

– Я люблю тебя, выходи за меня замуж.

– Что, прямо вот так? – Спазм перехватил мне горло. Я с трудом вытолкнула из себя слова. – Не заставляй меня грубить.

– Но я тебя ничем не обидел, я...

– Ты не спросил меня, нужно ли мне что-нибудь, но сказал достаточно, чтобы иная простушка растаяла и скрепила твое предложение руки и сердца на песке пляжа, лежа на спине и раздвинув ноги, не дожидаясь, пока ты женишься.

– Ты хочешь обидеть меня и отвязаться. Но ведь мы еще встретимся в Москве. Я терпелив, подожду, пока тебе начнет не хватать общества нынешнего партнера. – Он похлопал Лео по макушке. Пес молниеносно схватил его руку. Я хотела уже вмешаться, но Сергей махнул мне свободной рукой и почесал Лео за ухом. – Не надо, пес, я хотел расшевелить твою хозяйку, а не рассердить тебя.

Лео отпустил его, а я нервно расхохоталась. Меня всю трясло, чтобы он не заметил этого, я вцепилось в ножку бокала. Мне нравился Сергей, он не обнаруживал неприятных недостатков и не был мне противен, и было обидно – во мне все молчало.

Это было полное бесчувствие. Нужно было что-то сказать, чтобы не заплакать и подавить подступающую истерику.

– Да, Лео – прекрасный партнер. Он предан мне, не слишком требователен. У нас честный обмен, каждый дает, что может, и принимает все с благодарностью.

– Но у тебя не будет детей, и близкого человека, который пройдет с тобой по жизни.

– Эй, мы в кино или где? – Мне опять хотелось и рассмеяться, и заплакать одновременно. – Много ли ты знаешь людей, что женаты в первый и последний раз. Даже в старшем поколении не каждый может похвалиться этим, что говорить о нашем. Так о чем ты? – Я вызывающе улыбнулась.

– Послушай! А может ты... ну, живешь с ним...

Повисла неловкая пауза. Когда я подняла на Сергея глаза, он вздрогнул и отшатнулся.

– Не бойся, я тебя не ударю. Я не думала, что мои слова звучат двусмысленно, но извиняться не буду, я это не имела в виду, это ты так подумал. В чем-то ты прав. Когда я болею, некому стакан воды подать, Лео мне приносит леечку.

– Но он умрет раньше тебя. – Сергей не злорадствовал, и произнес эти слова так тихо, что я едва услышала его.

– Да, ты прав, – я обняла Лео и заплакала, представив себе, что Лео может умереть, и подумала про себя: "Ну, мать, ты пьяна!", а вслух сказала, – но принимать тебя в качестве сиделки, чтобы кто-то воды подал, ты не думаешь, что это не честно по отношению к тебе.

– Я знаю, что ты меня не любишь, и знаю, что не полюбишь сразу, но со временем...

– Что ты знаешь, – я стукнула себя в грудь, – у меня здесь пепел. Пока ты будешь возрождать это пепелище, мы возненавидим друг друга. И я не люблю быть калекой, тем более при свидетелях. Извини, я не хотела тебя обидеть. Давай, будем просто играть в преферанс и безумствовать в танце.

Я старалась унять дрожь, я старалась казаться беззаботной.

– Давай. – Он улыбнулся, и я видела, чего стоила ему эта улыбка.

Я пришла с вечеринки уставшая от танцев non-stop, измученная убийственной жарой, духотой даже без малейшего намека на ветерок. Я пила мало, но чувствовала себя пьяной.

Оставив Лео во времянке, – у меня не было сил выманивать его из воды, – я искупалась в море. Купание не принесло облегчения, вода была почти горячей. Я так и осталась хмельной, измотанной жарой, танцами и душевной болью.

Вернувшись после душа в нашу хибарку, стащила с себя купальник, бросила подушки к стене, и, как была мокрая, рухнула поперек кровати. Рухнула неудачно – стукнулась затылком о стену. Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, переждала тупую боль и расслабилась, ощутив ступнями прохладный бетонный пол.

Усталость давила. Тело было чужим и не послушным. Пока устраивалась, мне казалось, что я преодолеваю сопротивление воды. Так полу лежа я, наконец, задремала.

Я рассказываю все подробно из-за того, что случилось позже.

Мне приснился сладчайший сон.

Мой возлюбленный нежно целует мою шею, грудь, живот. Разводит мои колени и пьет бережно страсть с розовых лепестков. Проникает неотвратимо и мощно в мое лоно.

И меня качает. Качает и возносит к вершинам волна страсти. Огненный шар разрастается и взрывается, как и боль в моей душе, и смывает всю горечь. Наполняет меня жидким огнем от макушки до лепестков, сжимающих то основание его копья, то округлое атласное навершие. Огонь растекается, пылая на моих щеках и груди, щекоча в животе, создавая внутри жаждущую пустоту.

Я вскрикиваю. Я прощаю его. Я люблю его. Я умираю от наслаждения как наяву. Наяву? Пытаюсь проснуться. О-о нет, не могу! Новый взрыв накрывает меня бархатной тьмой с яркими звездами. И я слышу во тьме ответный стон муки или наслаждения. Где я? Милый!

Я не слышу собственного голоса. Глаза не желают открываться. Истома и жара как клей. С трудом удается разлепить веки. Вот же – я, в неверном свете фонаря за окном. Тела не чувствую, оно растаяло, но вижу: меж раскинутых бедер – нечто темное, темнее теней в комнате. И вдруг мое лоно отозвалось на последние пульсации, скользящее движение, взрыв сожаления – он покинул меня.

И я прозрела. О, Боже! Боже, это же – Лео.

Я зажала рот ладонью, отталкивая его и бросаясь к тазику. Меня шатало, ноги не слушались, но я добралась до тазика вовремя. Бурно избавившись от ужина, я нашарила рукой дверь, открыла, и, не глядя, слабым голосом, почти шепотом, крикнула: "Вон, убирайся вон"!

Я не видела, мои глаза были крепко зажмурены, я почувствовала, как он пронесся мимо, прочь, во влажный густой сумрак южной ночи. Запах сладкого тлена опавших лепестков казался мне ненавистным, хотя, с детства я его любила.

По-прежнему было невыносимо жарко, но меня трясло. Мне было зябко.

Я не могла даже смотреть в сторону кровати. Попив воды, завернулась в пикейное одеяло, села на стул к столу и попыталась понять, как это случилось.

Неужели я была так возбуждена, что возбудила, в свою очередь, Лео.

Что случилось с моими запахами, что случилось с ним? О чем он обычно думает, что произошло в его здоровенной, черной башке? Ведь он всегда был так деликатен. Неужели я спровоцировала его тем, что была неодета и лежала в удобной для совокупления позе? Поза совершенно не собачья. Черт, нужно было одеться и лечь по-человечески. Вот именно, по-человечески. Господи, куда я выгнала собаку, ведь я себя ненавидела в тот момент, а не его. Почему же я сама не ушла? Нам же послезавтра уезжать, нужно быстрее его найти.