Он поставил меня на песок. Я поняла, что не могу рассчитывать на исцеление. Пока он держал меня в объятиях, я почти ожила, едва он освободил меня, все снова стало безразлично. Он не может держать меня в кольце своих рук непрерывно, ему нужно жить.

– Соня, это было как удар молнии. Прости меня. Я не владею собой.

– Отпусти меня.

– Не могу.

– Иди, тебе пора, у тебя скоро поезд.

– Не могу. – Он сел на песок, обхватив меня, и заплакал. Я затихла, решив переждать, я не могла его утешить. Через некоторое время ситуация показалась мне ужасно нелепой. Сижу на песке, а безразличный мне мужчина плачет, уткнувшись в мои волосы.

– Сергей, мне нужно идти, я не нашла Лео.

Сергей вздрогнул как от удара, его лицо сморщилось, будто от боли, губы побелели, в глазах забурлила ярость. Мгновенно я была опрокинута на песок, он зловеще медленно придвинулся ко мне, навис надо мной. Если бы взгляд мог убивать... Я, наконец, поняла, что имеют в виду, когда так говорят. Его рука поползла по моему боку от колена вверх, сминая и собирая платье, и сомкнулась на моей груди, до боли. Мне было больно.

Я приготовилась к худшему и закрыла глаза. От страха меня поташнивало, я попыталась глубоко вздохнуть, но не получалось, Сергей навалился всей тяжестью. И тут, словно пронесся ураган.

Этот ураган смел прочь Сергея. Засыпал меня песком. Садануло чем-то по коленке.

Я счищала уже в который раз песок с лица, стараясь, чтобы он не попал в глаза. И, наконец, увидела.

Над распластанным на земле Сергеем стоял Лео, злобно щерясь, рыча и роняя слюну, угрожая горлу клыками.

Я медленно отползла подальше и перевела дух. Теперь нужно было освободить Сергея от Лео, я никогда не видела пса в таком разъяренном состоянии, и не предполагала, что такое может быть.

– Лео, я тебя искала, – дрожащим голосом, довольно глупо чувствуя себя, произнесла я. – Оставь его, он меня уже не тронет, Лео, прошу тебя. – Мне показалось, что это звучит неубедительно. Я не знала, как быть. – Господи, что же это делается? Что за жизнь собачья? – И я тихонько заплакала, меня доконали события этой ночи, я больше не могла сдерживаться.

Я не стала опускать головы. Сквозь слезы смотрела на двух самцов, которые в эту ночь, так или иначе, поимели меня. Не было даже обиды. Только отчаяние, что я не способна по-человечески управлять своей жизнью, что со мной случаются такие дикие истории.

Искаженные слезами фигуры человека и собаки разъединились, Сергей приподнялся и отполз в сторону, а Лео подошел ко мне. Они оба смотрели на меня.

– Что уставились? – Я заревела в голос, и стало как будто легче. Слезы пошли на убыль. Лео лизнул меня в мокрую щеку. Сергей поднялся и понуро стоял рядом. Лицо его было мрачно.

– Соня, прости, не знаю, что на меня нашло. Никогда в жизни не был таким дикарем. Я еще увижу тебя?

– Уходи, – я махнула куда-то рукой, – сейчас уходи. Я ничего не знаю.

Я не смотрела, как он уходит. Я была почти благодарна ему. После того, что случилось у меня с Сергеем, ночной кошмар уже казался менее реальным. Глядя Лео в глаза, с сумасшедшей убежденностью я сказала:

– Ничего не было!

В том, что я ошибалась, я могла бы убедиться через пару недель, когда не пришли месячные. Но я даже не заметила, как уже забывшийся, затушеванный сознанием кошмар продолжился.

Сначала я решила, что задержка связана с переменой климата, потом все же пошла к врачу, и врач пробудила во мне беспечность, тоже сославшись на перемену климата. Тем более, что на вопрос, имела ли интимную близость, я не могла ответить правдиво, потому ответила отрицательно. Мелькнула, однако, утешительная мысль, что так не бывает.

Потом, еще через пару недель, я получила свои месячные, правда весьма скудные. Еще через месяц опять не пролилось, но это было уже так привычно, что я почти не обратила внимания.

Эта чехарда "было-не было" оставалась без внимания до тех пор, пока я не поняла, что мое чрево живет собственной жизнью, и просто на бурчание в животе это уже не походит. Что-то мягким гладким движением перекатывалось, поглаживая меня изнутри, то щекотно выпирало чем-то остреньким, а иногда вовсе не щекотно поддавало то в печень, то в желудок.

От ужаса у меня зашевелились волосы на макушке. Я пристально и недоверчиво посмотрела на Лео, с которым мы вполне мирно жили, вернувшись с юга, и пошла по врачам. Естественно, я никому не могла объяснить, что на самом деле меня беспокоит, иначе меня просто определи ли бы в психушку. Я мотивировала свою тревогу тем, что боюсь тяжелого наследственного заболевания. Поскольку никто не вскрикивал удивленно и не всплескивал руками, когда я получала результат генного анализа, спросить, нормальный ли для человека набор хромосом имеет плод, не решилась.

Все во мне кричало. Одна половина моей души – рвала и метала, не находя объект, на который можно было бы выплеснуть эту ярость. И я понимала, что если позволю себе окунуться в неистовство, то рано или поздно обнаружу, отлетая на небеса, свое распростертое изломанное тело у подножия какой-нибудь многоэтажки. Поэтому, не пускаясь во внутренний диалог, присоединилась ко второй половине, которая словно каменная бесстрастно наблюдала за всем происходящим.

За время моих скитаний по врачам наши с Лео отношения совсем испортились. Если быть предельно честной, то это у меня совершенно испортился характер. Я стала необщительна и нелюдима. Мое общение с Лео свелось к минимуму – я его кормила. В остальном он перешел на самообеспечение. Если бы с ним в ту пору что-то случилось, я бы пальцем не пошевелила. С людьми я тоже почти перестала общаться.

И почти все мои друзья оставили меня в покое, а тем, что не оставили, приходилось не сладко.

Как ни странно, желание отторгнуть все и вся я не перенесла на росшего во мне ребенка. Скорее, я объединилась с ним против всего мира. Весь мир был пустыней, и в нем были только мы двое.

На автомате я доходила на работу до декретного отпуска, через полтора месяца в конце июня я должна была рожать.

Безделье меня не тяготило так же, как и одиночество. Я каждый день с наслаждением и упорством сумасшедшей чистила перышки, ела полезную еду, кроме того, потакала нелепым вкусам беременности, росла пузом и полнела. Совершала прогулки два раза в день в любую погоду после полудня и вечером. Во время прогулок, присев на скамейку, выкуривала две положенные в день сигареты, так как бросить совсем не смогла. Просыпалась и спать ложилась рано, что было мне абсолютно не свойственно. Я даже читать не могла. Перипетии неизвестно кого меня совершенно не интересовали. Мне это было странно, при моем-то наркотическом пристрастии к чтению, но тоже не взволновало.

Лео всегда тенью таскался за мной на прогулки. Охранял. И однажды вечером, когда ко мне прицепился какой-то пьяненький любитель беременных, так на него напустился, что бедняга едва унес ноги. Я смотрела на служивого Лео тяжело и молча довольно долго, а потом тихо с ненавистью сказала:

– Кому я нужна? И ты мне не нужен, не ходи за мной. – И прокричала опустившему морду псу. – Ты мне не нужен. Ты мне не нужен...

И кричала до тех пор, пока в квартире, под окнами которой я голосила, не зажегся свет. Лео отвернулся и ушел в темноту. Он так и не вернулся в ту ночь.

На следующий день после полудня я вышла на прогулку. И на Алабяна возле "Диеты" нос к носу столкнулась с тем, о ком последнее время даже не вспоминала.

Я не придумала ничего лучшего, опять спросила:

– Что ты здесь делаешь? – А про себя добавила: "Любимый". И это была правда. Я поняла, что по-прежнему люблю его. Это был прорыв чувств впервые за последние несколько месяцев.

Он был помят, небрит, со всклоченными волосами.

– Сонька. Брюхатая. – Произнес нежно и погладил сквозь платье мой живот. – Пьянствовал вчера здесь рядом, только что проснулся, за пивком вышел. – Он ухмыльнулся мне в лицо.