– Ого, сколько здесь людей. – проговорила Настя, рассматривая толпу.

– Да, тут все. – ответил я.

– Есть твои друзья? – спросил Колян, сжав руку Насти.

– Нет. У меня вообще нет друзей в этой тусовке. Я сам по себе.

– А как же твои рассказы о пьянках с панками и прочие сказки?

Надо же было ей назвать это сказками.

– Нет. Все это правда. Просто я ни с кем не корешился так, чтобы потом общаться. Я вел с ними общую тему, но она не сближала нас. Мы просто дебатировали друг друга. Как в политике.

– Так вот оно что.

– Что?

– Я-то думаю, чего ты так любишь выговориться или что-то обсудить.

– Возможно. Спорить не буду.

Мы остановились у входа. Чтобы эта парочка смогла перекурить. Они баловались с сигаретами. Я знаю Коляна. Уверен: он курит по-настоящему. Я мало знаю Настю, но она, уверен, курит для имиджа. Как это определить? Все легко и просто. Когда человек курит по-настоящему он затягивается сигаретой, он получает от нее удовольствия. Неспроста он пристрастился к этой привычке, она его чем-то притягивает. На время они остались во всем мире одни: человек и сигарета. И он получает удовольствие, растягивая небесный подарок, и не надеясь через час или два выкурить еще одну сигаретку. А человек, который это делает для имиджа, больше всего озабочен тем, чтобы показать свое курение. Он его пиарит. Жестами, криками, действиями. Привлекает к себе внимание, чтобы все видели – это крутой ковбой с сигаретой. Он такой же крутой, как и вы. Будьте поосторожней с ним, пожалуйста, иначе он доберется до вас. Вот этим сейчас Настя и занималась. Она не курила, она держала дымящуюся сигарету в пальцах, и со всей небрежностью махала в разные стороны, пытаясь привлечь и внимание Коляна и внимание толпы. Она громко говорила, скорее кричала, привлекая к себе это самое внимание. Я отошел на несколько метров от них. Если Колян терпел эту ее выходку, я был против. Ко мне подошел один из металлистов. Его засаленные длинные волосы падали до живота. Сам он был разодет как бомж, но, вроде бы, многие металлисты так ходят.

– Чего она тут устраивает?

– Малолетка. Не обращай внимания.

Я был прав. Насте лет было меньше чем мне и Коляну. Она достигла совершеннолетнего возраста, но разум ее все еще витал в лесах детства. Не хотел бы я себе такую дочь. Вообще не хотел бы.

– Мы идем? – спросил я их, когда Колян, а следом за ним и Настя потушили сигареты.

– Да, пошли.

Мы вошли в здание. Толпа перестала смотреть на нас, и я был этому рад. Мне не хотелось произвести впечатление дурака с кричащей девкой, которую собственный парень приструнить не может.

Обшарпанные стены здания расписывались различными символами или фразами. Этим занимались ребята, решившие малость подождать прежде чем идти на рэйв. Им было скучно. Это видно по ним. Они от скуки расписывают стены, понимая, что ждать хорошей музыки осталось недолго, но это время нужно на что-то потратить. Нельзя тратить его на простое времяпрепровождение на улице с такими же людьми, как и ты.

– Милые рисунки. – проговорила Настя.

– Ага. С милой статьей о вандализме. – я допил свое пойло. Легкий коктейль вернул мне доброе расположение духа и боле менее приемлемое настроение. Я готов к рэйву, я жду его. Время повеселиться.

У нас были куплены билеты. Единственный способ пройти на рэйв – это запомнить или записать номера билетов. Если учесть, что в моей крови уже бунтовал алкоголь, никаких номеров я бы не вспомнил. Поэтому всеми вопросами занимался Колян. Я помню после дискуссии мне на руке поставили штампик.

– Это одуванчик?

– Маленький прекрасенький одуванчик. – сказала симпатичная девушка, наливая себе что-то в стакан.

Я знал – это был алкоголь. Они тоже пили. Не всем хочется на трезвую голову сидеть на ресепшене и оставлять штампики на руках радостных людишек.

Мы прошли через охрану. Они попросили предъявить на осмотр рюкзак Коляна, но проверили его поверхностно. Они точно заметили фляги и термосы, но, видно, распоряжение у них было другое. Все знали, что на рэйв пронесут бухло. Администрация решила закрыть на это глаза.

Мы прошли в неосвещенную комнату. Это точно был какой-то зал, потому что помещение было просторным. Рядом с выходом расположился бар, но цены там не то что кусаются, просто завалить решили сразу же. Помимо бара я смог увидеть бутик с аксессуарами. Там торговали дисками, футболками и прочей херней. Мне это было неинтересно. За 150 рублей один жилик пытался втюхать мне специальное пиво, сваренное для рэйва.

– Я тебя уверяю, это то, что снесет тебе башню. Оно сварено по нашим рецептам, в нем столько энергии и драйва, что всю ночь будешь плясать.

Так он рекламировал свой товар. Я взял банку и посмотрел состав. По идее обычное пиво, только разбавлено со всякой шнягой. Да и разлито в каком-нибудь подвале, где крысы не только ссали в эту субстанцию, но и срали. Вернул я эту бадягу ее распространителю и поспешил нагнать ушедших вперед Коляна и Настю. Они разглядывали выставку картин, которую открыла здешний художник. Она одна из основательниц рэйва и владеет какой-то там небольшой выставочной зоной. В этой зоне проводятся иногда концерты или мастер-классы, открытые часы и выставки не только ее работ, но и работы других художников. Моих работ на таких выставках нет. Обычно произведением искусства, которое я могу выдать, – это хорошо или правильно упавшая на пол блевотина после пьянки, не разбрызгавшаяся во все стороны.

Видимо, Настю эти картины привлекли. Они заинтересовали и меня. На каждой картине была изображена своя проблема общества, в котором нам выпало честь жить. Я остановился возле картины, на которой изображен подросток без ушей и без глаз. Его рот был зашит толстыми нитками. Он и не пытался его освободить. Он улыбался. Смысл картины в том, что у людей отняли зрение – им больше не нужно самим выезжать на природу или любоваться какой-либо неожиданностью, когда можно все сфотографировать. Им не нужно запоминать образы увиденного, когда их спокойно можно освежить в телефоне. Людям не нужны уши, потому что они ничего не слышат. Вся информация проходит мимо них, ибо она не нужна. Им не нужен слух, потому что их лишили его, врубив в черных пустотах вместо ушей то, что нужно другим. Подростку и людям в его лице не нужен рот, ибо закончились времена протеста. Все это кануло в лету. Мы не собираемся возражать и высказывать свое мнение – все это чуждо.

У каждой картины можно остановиться и подумать о ней. Вот только не все это делали. Многие просто проходили, посмотрев на красивые каракульки и вернувшись к своим проблемам. Некоторые просто не могли уже думать. Они были накачаны алкоголем до усрачки. К счастью, я всегда могу трезво соображать. Алкоголь еще не убил эту способность. Я останавливался возле каждой картины, и возле каждой картины пытался понять ее призыв.

Ко мне подошла молодая девушка, руки которой полностью поглощены татушками. Ее животик открыт и манил своей грацией и величавостью. Ее бедра извивались в процессе ходьбы. Каждым своим шагом она показывала свое величие и свое возвышение над всеми мусорщиками обыденного мира. Черные волосы доходили до упругой попки, а лицо переполняла косметика. Но она не уродовала. Она подчеркивала ее черты, ее властность.

– Вижу, вам нравятся картины. – проговорила он.

– Я что-то вижу в них. Что-то обыденное, неактуальное, ибо мы просрали нашу свободу, когда в каждой семье появился зомбоящик.

– Не все просрали. Вы знали, что в некоторых семьях некоторых деревень нет телевизора. По вечерам жители устраивают концерты и обязательно общаются друг с другом. Они читают книги и обсуждают их. Они не знают ни о голоде в странах 3-го мира, ни о насилии где-либо, ни о инфляции или кризисе. Они просто обсуждают то, что было написано умершим несколько десятилетий назад человеком и сравнивают это с творчеством ныне живущего писателя. Они не используют телевизоры, и при этом они счастливы. Они не испытывают дискомфорта от недостачи просмотра ящика.

– Они везунчики, но это деревня. До деревни чума дойдет. Только позже. Понастроят вышек и зомбируют всех. Некому будет играть и танцевать.

– Вы так уверены?

– Я уверен в том, что чума пожирает все. Просто нужно время.

– Чума пожрала и вас?

– Отчасти. Я вижу свои изъяны, и они видны в картинах, но не все могут признать свои недостатки. Нам внедрили желание стать идеальными, вот мы и нервничаем.

– На работе идеал и дома идеал.

– Именно. Я против этого. Я не идеал, но я не притворяюсь хорошеньким, втайне желая оседлать любовницу босса, которая дает не только ему, но и половине успевающей элиты, лишь бы поживиться.

– У меня есть картина на эту тему. Там девушка выглядит несчастной, а мужчина рядом с ней счастлив. Он получил то, что хотел, а она поняла, что за ничто потеряла то, что делало ее особенной.

– Картинками, как и книгами, можно многое передать.

– И музыкой.

– Музыка – это настроение. Скорбь, печаль, горе, радость. Это для музыки. Всеобщий беспредел, аморальность – это для книг и картин.

– Вы довольно интересная личность. Фестиваль начинается. Думаю, мы с вами еще встретимся.

Она положила руку на мое плечо и провела пальчиком по груди.

– Я уверена, что встретимся.

Ее окликнули, и она ушла от меня. Я смотрел ей вслед. Таким меня и нашли Колян и Настя.

– Интересные картины, не правда ли? – проговорила Настя.

– Только не уверен, что ты их поняла. – ответил я.

Настя посмотрела на меня. Мне казалось, она накричит на меня за мое грубиянство, но эта девушка просто кивнула головой и последовала к сцене. Мы отправились за ней.

6

Мы успели на самое интересное. Какая-то говенная группа приканчивала свое выступление и между делом порвала барабанные перепонки всем находящимся рядом со сценой поклонникам хорошей музыки. Солист группы что-то несвязно рычал в микрофон. Мне казалось, что языку в школе его так и не научили. Устремившись за сладкой парочкой к сцене, я услышал лажовую игру гитариста, который даже в паузах лажал. Каждый такт мелодии он обосрал своими уродливыми нотами. На плову держались басист и ударник. Они пытались вытянуть эту кучу дерьма, но их «Титаник» медленно падает в пучину говна. Такое слушать я бы не стал и бесплатно. Честно, как будто кучка тупоголовых придурков решила основать свою команду и поиграть немного в рокеров. К слову – Насте они чем-то понравились. Я долго спрашивал, чем, но она мне так и не ответила. А вот мы с Коляном от них чуть не блеванули. К счастью, эта часть казни прошла. Зал погрузился в темноту. Можно заметить, как эти «музыканты» убирают за собой оборудование.