Николай не отвечал. Спустя некоторое время тетка Васса позвала:

— Айдате за стол.

Николай сразу поднялся, Зина медлила. Тетка Васса обратилась к ней:

— Не знаю, как вас приглашать — как знакомую или как родную?

— Приглашай как родную! — широко улыбнулся Николай и ободряюще поглядел на Зину.

Зина сощурилась и чуть побледнела:

— Нет! — резко ответила она и, заметив растерянность на лице Николая, еще раз крикнула, топнув ногой:

— Нет!

Хлопнув дверью, она прогремела каблуками по ступенькам.

— Гляди-ка ты, обиделась на что-то? — с недоумением сказала тетка Васса. Она виновато поглядела на свои второпях мытые руки, одернула короткую кофту. — Меня испугалась либо жизни деревенской нашей. Чего ж ты сидишь-то? Бабочка, видать, манерная, поди, уговори.

— Не стоит, — махнул рукой Николай, обиженный и обескураженный. — Подумаешь, цаца! — Он пренебрежительно фыркнул, задетый за живое поведением Зины и тем, что она унизила тетку Вассу. Однако тетка Васса властно взяла его за руку и легонько подтолкнула к дверям:

— Тебе со мной не вековать.

Николай догнал Зину уже за деревней. Стараясь придать своему голосу беззаботность, крикнул:

— Алё, Зин, тебя какая муха укусила?

Она не ответила и прибавила шагу. Николай догнал ее и, натянуто улыбаясь, тронул за рукав.

— Отстань! — передернула она плечами, и губы ее непримиримо сомкнулись.

— Верно, что с тобой? — уж совсем серьезно и несколько растерянно спросил Николай.

— Что со мной? Что со мной? — зазвеневшим голосом выкрикнула Зина. — Закрутил мозги да еще спрашиваешь! Я ведь все вижу. Что, думаешь, слепая?

— Чего ты видишь?

— То и вижу, что душонка твоя прилипла к дряхлой халупе да к крестне этой, хромоногой.

— Ты это… крестную не задевай, — нахохлился парень. — Я твою мать ни одним словом не обидел…

— Чего-о? Мою маму! Ха-ха, попробовал бы тронуть! — презрительно сощурилась Зина. — Ты тетушкой своей покомандуй! — зло и вызывающе продолжала она и неожиданно запричитала: — Все вы — паразиты, обманщики, а я-то, дура, надеялась!

— Слушай, Зина, в чем я тебя обманул? Чего ты наговариваешь?

— Наговариваю? Не ты ли говорил насчет женитьбы, а? Вспомни-ка!

— Ну, говорил, и сейчас от своих слов не отказываюсь. Пойдем к крестной, и я повторю при ней.

— К крестной, в деревню? Вот ты куда меня тянешь! Что же ты мне, друг любезный, прикажешь бросить место в городе, размотать все барахлишко, мать побоку — и все это ради старой избенки да тетушки твоей?

— Просчиталась, значит?

Зина осеклась, поглядела на его непривычно холодное лицо и вдруг с отчаянием крикнула:

— Ты не просчитайся! Я из тебя хотела человека сделать!

— Ишь ты человекоделатель какой сыскался, — хмыкнул Николай. И тут же рассердился: — Вам с мамашей не человека, а работника надо в дом — дровишек напилить, поросенка заколоть. Ну, а я на это не гож. Я на самом деле прирос душой к этой деревушке и, может, сейчас только понял это. Ты помогла — и на том спасибо. — Он говорил уже почти спокойно: — Давай спеши. Вон машины пришли…

— И поспешу!

Зина, не прощаясь, побежала в гору, повторяя на ходу:

— И поспешу, нечего мне здесь делать…

— Это так.

Николай остановился. Вдали призывно сигналили машины. Фигура Зины в сиреневом платье удалялась и удалялась. Вот ветер сорвал косынку с Зининой головы. Она наклонилась, подняла косынку, выпрямилась и стояла несколько секунд в нерешительности, глядя на неподвижного Николая. Потом она сорвалась и еще быстрее побежала по колючей стерне. Из-под ног ее выбивалась пыль и стреляли верткие кузнечики.

По коноплянику, качавшемуся под ветром, перепархивали щеглы. С поля к реке спускался трактор, кренясь на правый бок. «Тимошин трактор», — узнал Николай.

Ветер ударил в лицо, Николай протер глаза рукавом косоворотки, а когда оглянулся, машин уже не было, только перекопанное поле с островками картофельных куч виднелось вдали. Трещал трактор уже за яром на косе, радио выплескивало музыку на притихшую деревню.

Солнце садилось за гору. Оно еще не заосенилось, это страдное солнце, и припекало днями, помогая людям собрать с полей плоды трудов своих.

1955–1958