Шнирер, этот кабинетный ученый, не способный к прямым действиям, все же служил своему классу до последних дней. Правда, у этого философа были свои счеты с капитализмом — машины. Но ведь в том и заключалось своеобразие его философии, что он пытался разрешить квадратуру круга о капитализме без техники и машин. Порожденная безысходными противоречиями, его философия была довольно путаной, но она пользовалась успехом потому, что выполняла социальный заказ «могикан» и обещала какой-то «выход» из тупика. Сам же Шнирер смотрел на себя чуть ли не как на мессию, призванного спасти капитализм из петли и вывести его в обетованную страну безоблачного вечного процветания. Он серьезно считал себя хранителем мудрости Земли, то есть той философии, которая нужна была для идеологического оправдания и утверждения его класса. И этой идее он служил самоотверженно. Только ради нее он решил отправиться в это необычайное рискованное путешествие. Только ради нее он — страстный противник машин — решил прибегнуть к помощи машины, отдать себя в ее распоряжение, доверить ей свою «драгоценную для человечества» жизнь. Спасаться от машины на машине. Он глубоко и болезненно чувствовал это противоречие, но другого выхода не видел.

— А если мы вернемся на Землю?

— И в этом случае необходимо сохранить книги в надежном месте. А что может быть надежнее «ковчега»? «Они» могут уничтожить книги, прежде чем твой Отто и его соратники уничтожат «их». А я верну Земле ее сокровища. Принесу с неба эти скрижали мудрости и вручу их людям, как Моисей. Я просвещу омраченное людское сознание вот этим! — Он торжественно поднял вверх томик собственного философского трактата о пагубности материализма. — Я должен сохранить себя для человечества! — торжественно закончил он и уже обычным тоном спросил: — Ты уложилась?

— Еще нет. Иду собираться, — сказала Амели. Она поцеловала отца в щеку, прошла в свою комнату, открыла баул и в одну минуту бросила туда волейбольный мяч, несколько теннисных мячей и ракеток, два ружья, патроны, купальный и спортивный костюмы, гавайскую гитару, маленький дорожный несессер, два платья, белье, фотоаппарат с запасом пленок — словом, все, что она брала, отправляясь в свое обычное «путешествие» — на курорт.

Епископ Иов Уэллер тоже собирался в дорогу. Ему предстоит лететь на неведомую планету. С этой мыслью он никак еще не мог примириться, освоиться.

Однажды в субботу он мирно сидел, углубившись в составление воскресной проповеди, в своей уютной квартире, где прожил два десятка лет, когда экономка сообщила, что его хочет видеть какой-то человек. Думая, что его приглашают для исполнения требы, он сказал, чтобы посетителя впустили.

Вошел маленький вертлявый человек:

— Честь имею представиться. Я Генри Пинч. Представитель акционерного общества «Ноев ковчег» и личный секретарь председателя правления мистера Самуэля Стормера.

— Это благотворительное общество? — спросил епископ. Он уже забыл о разговоре в салоне леди Хинтон.

— Не совсем, — ответил Пинч, усаживаясь в кресло и ерзая в нем. — Хотя в некотором роде его можно назвать и благотворительным. Спасение людей от страшной гибели — это ли не благое дело? Вам нужно лететь, сэр епископ, как можно скорее.

— Куда лететь? — спросил Уэллер.

— На небо.

Епископ невольно отодвинулся к спинке кресла. Что это, нелепая шутка или бред сумасшедшего?

— Я не совсем понимаю вас.

— Я полагал, что вы достаточно подготовлены к этому предложению, — ответил Пинч, продолжая ерзать в кресле. — Леди Хинтон говорила…

Епископ вспомнил все. Но неужели же это серьезно?..

— Я не намерен лететь на небо! Совершенно не намерен! — сказал епископ таким тоном, словно ему предлагали умереть. — Мне лететь? Согласитесь, что это даже не вяжется с моим саном.

Пинч пожал плечами:

— Я полагаю, что это не уронит достоинства вашего сана. Поскольку были прецеденты… Пророк Илья, например, совершил полет на небо. Праведник, пророк. По тому времени звание пророка, полагаю, значило не меньше, чем теперь епископа.

— Да, но… то было божье соизволение…

— А это соизволение леди Хинтон.

— Я очень уважаю леди Хинтон. Это лучшая овца в моем стаде. Но ведь она у меня не одна. Я не могу оставить свою паству на съедение хищным волкам.

— А если сама паства оставит вас?..

Епископ вздохнул:

— Я согласен с вами. Храмы посещаются меньше. Но, как сказано в писании, «где один или два собраны во имя мое, там и я посреди них».

— В «ковчеге» будет двадцать человек. А когда мы высадимся на какую-нибудь планету, на Марс или Венеру, вы возьмете на себя роль апостола, возвещающего учение Христа марсианам или просвещающего светом Евангелия жителей Венеры. Подумайте только, вы первый, который явится с проповедью христианства на другие планеты солнечной системы! И быть может, сам бог избирает вас для этой миссии.

— Всемогущий господь, если найдет нужным, может сделать это и иным образом. Но не будем касаться столь важных богословских вопросов, — отвечал епископ.

— Хорошо, — продолжал Пинч, — допустим, вы откажетесь лететь, несмотря на настоятельное желание леди Хинтон, которая не мыслит полета без вас. «Врач духовный, — говорит она, — столь же необходим, как и врач телесный. Кто будет давать мне советы, направлять на стезю добродетели? Кто совершит обряд бракосочетания леди Эллен с лордом Генри Блоттоном? Кто будет крестить родившихся детей, кто похоронит меня, если я умру?» Допустим, вы не послушаетесь этих доводов и останетесь. Что ждет вас здесь? Быть может, мученическая кончина…

— Я готов принять венец мученика, — сказал епископ, поднимая глаза к небу.

— Но «да минет меня чаша сия», — прошептал он про себя.

— Оставаться на Земле, особенно в вашем сане, — не унимался Пинч, — крайне опасно. В стране напряженное положение. Она уже накануне революции, на это нечего закрывать глаза. — Пинч, соскользнув на край кресла, продолжал конфиденциальным тоном: — Леди Хинтон получила самые достоверные известия из высших сфер, что падение власти ожидается со дня на день. Мы не в силах бороться. Нельзя медлить.

Епископ почувствовал, что пот покрывает его лоб и холод пробегает по широкой спине.

— Я готов ко всему, — сказал он.

Пинч откланялся и вышел.

Мысль о миссионерской деятельности занимала епископа. Он не верил в существование марсиан, но на новой планете он был бы среди земных поселенцев настоящим папой — наместником Христа. А разве без христианства, вообще без религии можно поддерживать общественный строй, который обеспечивал и ему и его «овцам», подобным леди Хинтон, их привилегированное положение? Но не только эта «высокая миссия апостола» заставила его решиться участвовать в полете. Епископ был напуган быстро развивающимися событиями не меньше Шнирера и других. Если революция победит, при его сане ему придется туго. Тем более… пожалуй, этих проповедей не нужно было говорить… А составленная им молитва о скорейшей гибели коммунизма? Она даже, говорят, была с соответствующими комментариями напечатана в их газетах… Нет, бежать, бежать… И он с усердием начал отбирать книги духовного содержания из своей довольно большой библиотеки. Он сложил на столе уже несколько больших книг, когда затрещал телефон.

— Простите за беспокойство. Алло! Да! Это опять я, Пинч. Я забыл предупредить вас, что если вы надумаете лететь, поспешите отобрать вещи, какие найдете необходимым взять с собой, но не больше ста килограммов. Таково распоряжение нашего главного инженера. В «ковчеге» все взвешено до последнего грамма.

Епископ с досадой повесил трубку.

Не больше центнера. Какое осложнение! Ведь, кроме книг, надо взять немало других вещей. Он подумал о своих привычках. Иов Уэллер любил хорошо поесть. Чем будут кормить в «ковчеге»? Необходимо будет на всякий случай взять с собой кое-что про запас. Еще больше любил и ценил епископ тонкие вина и дорогие ликеры. Их взять совершенно необходимо. Со своим желудком он не ладил так же, как и его лучшая «овца» — леди Хинтон. Ему приходилось прибегать к слабительным, главным образом к минеральным водам. Необходимо взять хотя бы ящик «Зальцбруннена».