Яранги покрыты моржовыми шкурами, поверх которых висят на ремнях тяжелые валуны, чтобы шторм не обнажил кровли.

Вся жизнь чукотского населения связана с морем и его фауной. Как только состояние льдов позволяет, чукчи выезжают в кожаных лодках — байдарах на охоту за морским зверем и, искусно лавируя между льдинами, к вечеру возвращаются с окровавленными тушами тюленей и кусками моржового мяса (морж слишком велик, чтобы его целиком втащить в байдару). На широком галечном пляже хмуро бродят собаки, в“ поисках пищи, и как только подходит байдара с мясом, они собираются вокруг сотнями в надежде на поживу. Люди отбиваются от них, бросая пригоршни камней, но стоит только охотнику отвернуться, как десяток собак хватает кусок мяса или голову моржа и тащит добычу в сторону. Зимой собак кормят регулярно, но летом они должны большей частью сами заботиться о своем пропитании.

В Уэлене, кроме яранг, несколько русских построек — здания радиостанции и школы, исполкома, маленькая кооперативная лапка.

Кроме Бристоля нас задерживает в Уэлене отсутствие сведений о том, есть ли горючее на северном побережьи дальше к западу.

Нам прежде всего надо связаться с судами Колымской эскадры Евгенова (северо-восточной экспедиции), ушедшей недавно из Уэлена к устью Колымы, и находящейся сейчас где то возле мыса Северного—хотя бы для того, чтобы получить разрешение взять их горючее, лежащее в Уэлене (наше почему то сюда не попало).

Но на наше счастье, на другой день после нашего прилета, среди льдов на северо-западе показывается темный корпус—это пароход „Колыма“, который зимовал у берегов Чукотки на обратном пути после успешного рейса к устью Колымы.

„Колыма“ быстро приближается, смело раздвигая льды и умело маневрируя, то идя вперед, то отступая, чтобы полным ходом снова ударить вперед и раздвинуть льдины. По этой точности и смелости маневров я узнаю сразу, что на ней идет капитан Д. Сергиевский, мой старый знакомый, с которым в 1930 г. на той же „Колыме“ я проделал тяжелый ледяной поход от р. Колымы до мыса Дежнева.

„Колыма“ останавливается среди льдов против Уэлена и я на маленькой байдарке подъезжаю к ее борту. Вверху, на мачте в „вороньем гнезде“ Д. Сергиевский, в своей коричневой шубе, высматривающий проход между льдами.

Радиостанция „Колымы“ в исправности, и я получаю Возможность переговорить с Н. Евгеновым, ведущим Колымскую эскадру. Оказывается, появление нашего самолета на Полярном побережьи весьма кстати уже несколько дней, как выяснилась необходимость послать самолет на помощь к острову Врангелю.

Чтобы читателю было понятно в чем дело, надо вернуться назад к истории советской колонии на острове.

В 1926 г., когда было решено освоить этот остров, первая группа колонистов была направлена на него под начальством Г. А. Ушакова (впоследствии начальника и исследователя Северной Земли). Партия эта прибыла на остров на пароходе „Ставрополь“ и пробыла до 1929 г., когда на ледорезе „Литке“ приехали новые колонисты. Эскимосы, привезенные в 1926 г. из бухты Провидения, найдя, что условия жизни на острове лучше, чем на материке, остались здесь на постоянное жительство. Из русских, прибывших в 1926 г., остались на второе трехлетие два промышленника, а остальные были сменены новыми.

 В 1931 г. предполагалось послать на о-в Врангеля шхуну „Чукотка“, специально построенную для полярных плаваний, и уже плававшую в этих водах. Но она была раздавлена льдами у берегов Сибири, не успев пройти к острову.

В 1932 г. с новым составом колонии, с запасом продовольствия и угля пошел к острову пароход „Совет“ под начальством известного полярника, капитана К. Дублицкого. Пароход этот не ледокольный, и совещания, которые состоялись в Владивостоке и Петропавловске весной, высказались против его посылки на остров Врангеля. Но отсутствие на Дальнем Востоке подходящих судов (кроме „Литке“, который был занят ответственной операцией по проводке судов к устью Колымы) заставило все же, в конце концов отправить на остров Врангеля „Совет“, хотя по мнению совещания: „При наличии тяжелого режима льдов судно не обеспечивает рейса“.

17 августа „Совет“ вошел во льды, и вот, по настоящий момент, не может пробиться к острову. Остров с юга огражден полосой сплоченных льдов в 25–30 миль шириной, медленно дрейфующей к юго-западу, и пароход, войдя в эти льды, также уносится к юго-западу, будучи не в силах раздвинуть их. Улучшения состояния льдов не предвидится, и поэтому начальник острова т. Минеев и Дублицкий уже 21 августа пришли к убеждению, что только на самолете можно завести на остров необходимые продукты и вывезти оттуда часть зимовщиков.

Легче всего могли бы достичь острова самолеты Колымской экспедиции — но оба они были слишком малы: один, двухместный поплавковый, вообще непригоден для дальних полетов в море, а другой, деревянная лодка типа „Савойя“, не поднимет достаточного количества груза и людей. Поэтому Минеев, Дублицкий и Евгенов решили обратиться в центр с просьбой о присылке большого самолета — выход теоретически мыслимый, но практически, в течение оставшегося короткого времени, совершенно невыполнимый. Перспективы для острова Врангеля были довольно неутешительны — колонистам очевидно приходилось оставаться на четвертый год, при этом — не имея достаточных запасов продовольствия, патронов и горючего.

Наше внезапное появление на полярном побережье сразу разрешило это безвыходное положение, и Евгенов с большой Настойчивостью начал просить нас совершить полет на остров, убеждая, что „только Дорнье-Валь может это сделать продуктивно“. Минеев и Дублицкий полагали, что самолет должен сделать несколько рейсов между „Советом“ и островом — Евгенов был осторожнее, предлагая сделать по-крайней мере один рейс с мыса Северного на остров.

Просьба о-ва Врангеля нас несколько смутила. Для исполнения прямых задач экспедиции—съемки и географического изучения Чукотского округа — нам необходимо было Остаться на материке. К тому-же мы уже очень запоздали и времени для нашей большой и ответственной работы оставалось очень мало. Кроме того, полет на остров и особенно перелет к пароходу, стоящему во льдах, являлся довольно рискованным: наши моторы имели в запасе всего 20 часов работы и их скоро нужно было менять. Могли ли мы, не имея прямых заданий от Арктического института и от владельца самолета, Комсеверпути, рисковать машиной и людьми? С другой стороны, действительно, только наш самолет мог помочь колонистам, и в случае нашего отказа они обрекались на новую зимовку.

Я знал, что весь экипаж охотно пойдет в этот рискованный полет, и обсудив вопрос с Л. Петровым, ответил Евгенову согласием, обусловив, что мы сделаем только перелет с мыса Северного и обратно и вывезем 6 человек, а от перелета к пароходу, как очень рискованного, отказываемся. Евгенов обещал оставить на мысе Северном горючее для нас и продукты для острова.

1 сентября к вечеру наконец „Бристоль“, пусковой моторчик, был побежден,“ и 2-го мы вылетели на запад. Чтобы произвести съемку внутренних частей Чукотского полуострова, мы пошли вдали от моря, и вскоре белая полоса его льдов скрылась в дымке. Легко и быстро „Даша“ набрала высоту, яранги Уэлена превратились в кучку маленьких бугорков на узкой ленточке — косе. Под нами тянулись округленные серые горы с острыми гребнями утесов-кекуров кое-где на вершинах.

Мы шли прямо к Колючинской губе — заливу, памятному в истории полярной авиации: здесь в 1928 г. был разбит штормом и выброшен на косу самолет „Советский Север“.

Колгочинская губа встретила нас так же неприветливо: низко над водой стлались ватные облака, которые дальше на запад сливались в сплошной серый покров, и нам пришлось нырнуть между тучами вниз, к самой воде и итти бреющим полетом.