Выйдя через главный вход, Гийом уткнулся в юбку громадного шотландца, который в раздраженно-учтивой манере беседовал с больничным священником, изъясняясь к тому же довольно неплохо по-французски.

— Если вы считаете нас еретиками, то нам это совершенно безразлично, — возмущался шотландец, — и на вашем месте, милейший, я бы вел себя поучтивее! Да если бы мы и в самом деле были плохими людьми, то разнесли бы это здание в два счета. Так что поспокойнее!

— Я не хочу вас оскорбить, офицер, — стоял на своем господин де Риговиль. — Я лишь хотел заметить, что в настоящий момент в госпитале находятся три женские общины и что если, как вы настаиваете, вы там расположитесь, святые создания будут весьма шокированы…

— Из-за того, что мы — солдаты? А за кем они сейчас ухаживают, как не за солдатами французского короля?.. Эй, ты, сорванец, куда это ты отправился? — добавил он, вдруг заметив Гийома, собиравшегося его обойти.

— Недалеко, сударь, — ответил мальчик, не подавая виду. — Как вы сами можете видеть, я иду на рыбалку…

— На рыбалку? — вымолвил тот, опешив от самоуверенности юного пленника. — И… зачем?

— И так ясно, сударь: чтобы наловить рыбы. У нас все меньше еды, а раненых много. Свежая рыба не помешает…

— И где же ты собираешься ловить?

— Вон там! — Мальчик показал на противоположный берег ручья, недалеко от того места, где он впадал в реку Сен-Шарль. — Нужно пройти к подножию дворца господина интенданта. Там много рыбы из-за отбросов, которые попадают в воду…

— Ах вот как? — заинтересовался часовой. — Тогда вот что: я тебя туда пропущу, а ты поделишься со мной уловом. Все равно, — добавил он, заржав, — тебе придется пройти мимо, если ты хочешь вернуться.

— Не говорите глупостей! — запротестовал священник. — Ребенок рискует жизнью. Вы же знаете, что несмотря на перемирие по поводу гибели двух военачальников и с той, и с другой стороны постреливают…Как по волшебству, шотландец, которому было приятно досадить врагу, тотчас занял сторону Гийома.

— Иди на рыбалку, мальчик! Я тебя благословляю. Но не забудь про наш уговор! Эй, вы там! — заорал он, обращаясь к охранявшим мостик солдатам. — Пропустите этого карапуза! Он идет ловить рыбу…

— Вот везет! — ответил мрачный голос. — Надеюсь, нам тоже скоро разрешат туда отправиться…

Оставив споривших, Гийом уже бежал в указанном направлении. Его худые послушные ноги быстро преодолели четверть лье (Лье — старая французская мера длины, приблизительно равная 4 км. — Прим, перев.), отделявших его от тщательно выбранной цели: крепостные стены Квебека не закрывали дворец господина Биго, и перед ним открывался простор реки. Дверь интендантства была расположена напротив боковой стены дворца, чуть выше. Мальчик знал, что наткнется на охрану, но уже знал, что скажет. Прежде чем подойти, он избавился от удилища, лески и ведра, затем с силой зажмурился и вспомнил все, что произошло накануне в доме На Семи Ветрах. И с мокрым от слез лицом бросился к стоявшим на часах людям из городского ополчения.

— Прошу вас, месье, пропустите меня! Мне во что бы то ни стало нужно к господину де Бугенвилю или к господину де Бурламаку, или к кому-нибудь из ваших начальников…

— Больше им делать нечего, как слушать мальчишку. Что тебе от них надо?

— Случилось большое несчастье, и моей матери требуется помощь…

— Есть дела и поважнее, чем заниматься с женщиной, — проворчал ополченец, преграждая Гийому путь ружьем.

Но один из его товарищей узнал мальчика.

— Постой-ка! Это же маленький Тремэн, младший сын доктора. Что случилось, малыш?

— Мой отец мертв, господин Тавернье тоже, а мать в госпитале — она тяжело ранена. Умоляю вас, пропустите меня к господину де Бугенвилю. Это наш друг… Я не знаю, что теперь делать…

— Тремэн мертв? Боже мой… Это ужасно. Мне очень жаль, малыш, но не понимаю, чем полковник сможет тебе помочь: все мы можем завтра погибнуть, когда начнется приступ… Лучше тебе вернуться в госпиталь…

— Нет. Мне нужно с ним поговорить. Он, должно быть, в замке Сен-Луи… Пропустите меня!

— Ладно, у нас нет причин тебя задерживать, но учти: на площади полно народу…

И в самом деле, плотная угрюмая толпа теснилась у входа в замок губернатора (В наши дни замок Ле Шато-Фронтенак, огромный отель, принадлежащий канадской железной дороге, стоит на прежнем месте. — Прим, авт.): мужчины плакали от отчаяния, женщины молились на коленях… С уцелевших церквей послышался погребальный звон. По улицам, где прошел Гийом, из дома в дом, от площади к площади распространялась весть — маркиз де Монкальм умер, а с ним и надежда этих людей; некоторые, из них, будто лишившись разума, бежали кто куда по улицам, заваленным обломками. Печаль была всеобщая… но постепенно росла паника, как будто смерть, в которую упорно не желали верить, пробила в укреплении роковую брешь.

Так, в сущности, оно и было. Отступление армии к Жак-Картье поколебало уверенность, которой, словно стеной, окружили себя жители Квебека. Смерть героя разрушила ее. Если бы наперекор судьбе он остался в живых, то никакая сила не привела бы их в отчаяние. Конечно, все знали, что есть другой полководец, что шевалье де Леви — человек больших достоинств, который будет сражаться до последнего вздоха. Но это было не то же самое.

Гийом без труда проник в замок Сен-Луи: часовые плакали, склонив головы на ружья, и никому до него не было Дела. Дворец губернаторов Квебека вряд ли заслуживал свое название и вовсе не походил на Версаль; несмотря на то, что он был центром событий (иногда весьма заметных) в светской жизни канадского общества, это был скорее большой замок, заключенный вместе с садом в кольцо толстых стен, вокруг которых располагалось несколько военных зданий. Господин де Водрей вел там, пока не началась осада, весьма приятную жизнь, проводя часть зимы в Монреале, который был лучше укрыт от ледяных ветров. Возвращался он лишь весной, по случаю одного события: первая почта из Франции с открытием навигации.

Очутившись в просторном здании, Гийом пошел наугад, туда, где было больше всего народу. Так он добрался до широкой двери, которую охраняли два гардемарина, но когда он попытался войти, они преградили ему путь своими протазанами. Гийом хотел было обратиться к ним, как вдруг, словно в сказке, перед ним возник тот, кого он искал. С обезображенным болью и гневом лицом он волочил за собой человека в одежде рабочего с какими-то инструментами, а тот, не переставая, оправдывался:

— Поймите же, господин офицер, я не настоящий столяр. И если я что-то мастерил у сестер Святой Урсулы, то это еще не значит, что я смогу сделать гроб. Я никогда их не делал!

— Не боги горшки обжигают. И нам нужно прилично похоронить господина маркиза де Монкальма…

— Для этого есть краснодеревцы, специалисты, а я…

Бугенвиль угрожающе придвинул свой крупный нос к бороденке человека:

— Никто из оставшихся не хочет его делать! Все они жалуются, что им не по душе сколачивать доски для человека, которого они любили и уважали… что это принесет несчастье всему цеху!

— А мне, что же, это не принесет несчастья? Я тоже относился к нему с почтением и…

В этот момент довольно плотный и богато одетый человек вышел из комнаты. Гийом узнал в нем губернатора. Тот слышал разговор и посмотрел на несчастного тяжелым взглядом.

— Либо ты сделаешь, что тебе говорят, либо я брошу тебя в самую страшную тюрьму, какая у нас есть. Входи! Тебе принесут все, что потребуется. В твоих интересах подчиниться мне, Мишель Боном!

Положив на плечо несчастного руку еще более тяжелую, чем его взгляд, господин де Водрей увлек его в комнату. Бугенвиль хотел пойти за ними, но Гийом вцепился в его руку и чуть не упал — таким резким было движение офицера. Тогда он закричал:

— Мне нужно с вами поговорить! Хоть взгляните на меня!

Уронив на него усталый взгляд, офицер несколько оживился.

— Маленький Гийом! — вздохнул он. — Что ты здесь делаешь?

— Я хотел вас увидеть, потому что вы мне нужны…