— Это был такой боевой клич у турок. Когда они шли на штурм какой-нибудь вражеской крепости, — несколько двусмысленно отвечал он. — Только это им не всегда помогало. Между прочим, среди венгров всегда находились предатели. В Эгере предателя звали Хегедюшем. Закройте окно, Таубе.

Таубе был сражен уклончивым ответом Деака. Идя к окну, он раздумывал, что же ему делать дальше: так хотелось довести дело до конца. Он закрыл окно и, повернувшись к прапорщику, сказал:

— Хегедюш заслужил свою участь, господин учитель.

— Да, конечно, — согласился Деак и испытующе заглянул в лицо смущенному ординарцу. — Вы знаете, Таубе, предательство всегда было опасным ремеслом.

— Опасно все, господин учитель, — отвечал Таубе упавшим голосом. — Имре Варшани не был предателем, а рисковал еще больше, чем подпоручик Хегедюш. Потому что постоянно жил среди турок, ходил в турецкой одежде.

Деака смутил ответ Таубе. Да и его поведение. Он смотрел на Таубе, стоявшего у окна и смотревшего на него открытым, полным доверия взглядом. «Нет, — сказал себе в конце концов Деак. — Я в ловушке и имею право верить только фактам».

— Таубе, когда вы собираетесь поехать к моей матушке?

— После обеда.

Деак достал из кармана золотое кольцо с печаткой, на которой был изображен какой-то герб, задумчиво разглядывал его некоторое время, потом, подышав на него, вытер рукавом пиджака.

— Тут один человек хочет продать вот это кольцо. Оно, по-видимому, недорогое, но я не очень разбираюсь в драгоценностях. Сделайте крюк, загляните в гостиницу «Семь князей» и передайте его Руди. Пусть он узнает у оценщика, сколько кольцо может стоить и есть ли смысл мне его покупать?

Таубе взял кольцо, прикинул на ладони вес, словно сам был когда-то оценщиком в ломбарде.

— Больше ничего не надо передавать, господин учитель?

— Больше ничего. Скажи: вечером я сам зайду за кольцом. Только смотри не потеряй.

Дверь открылась. Таубе убрал кольцо в карман и шагнул в сторону, уступая дорогу. Вошел унтер-офицер, щелкнул каблуками и доложил, что по приказу майора Мольке доставил арестованного Ференца Дербиро.

— Введите, — кивнув, распорядился Деак. — Асами подождите за дверью. Вы тоже можете идти, — сказал он Таубе.

Он пристально оглядел стоявшего перед ним высокого плечистого мужчину лет сорока, заросшего многодневной щетиной, со следами пыток на лице. «Так вот ты каков, Фери Дербиро, лучший ближайший друг моего дорогого брата Лаци!»

Деак принялся негромко насвистывать «Уже пропели петухи» и с удивлением отметил, что Дербиро никак не отреагировал на эту мелодию. А ведь в свое время в подпольной группе Геде эта песня была паролем. Или, может быть, он, Деак, что-нибудь путает?

Мужчина сел. На его бледном лице темными пятнами выделялись следы недавних побоев, взгляд был устремлен на одну точку в противоположной стене. Деак взял со стола документы, перелистал их, затем неслышными шагами обошел вокруг неподвижно сидящего арестованного и внимательно оглядел его со всех сторон.

В эти минуты майор Мольке напряженно ожидал начала допроса, сидя у аппарата подслушивания. Улыбнувшись, он подмигнул лейтенанту Таубе и едва слышно прошептал:

— Сия тишина кажется мне подозрительной, лейтенант.

Стальная струна магнитофона беззвучно перематывалась с одной катушки на другую, но пока она зафиксировала лишь мелодичное посвистывание Деака. Мольке закурил сигарету и, едва скрывая волнение, ждал развития событий. В конце концов магнитофон проиграл следующий записанный диалог.

Деак. Я изучил ваши материалы, Дербиро. Когда вас задержали?

Дербиро. Двадцать четвертого.

Деак. И так долго вы запираетесь? Конечно, вы имеете на это право… Послушайте, я открою вам один секрет. Я не умею допрашивать. Понятия не имею, как вести перекрестный допрос и все такое. И еще: я не люблю применения силы. Так что вас я тоже не трону. Знаю: вы коммунист, фанатик идеи. А я уважаю людей, которые за свои убеждения готовы на все. В данном случае — и на смерть. Хотя знаю, что это нелегко. И я хотел бы обратиться к вашему здравому смыслу.

Дербиро. Что вы имеете в виду, господин прапорщик?

Деак. Я скажу вам это позднее. А для начала я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы перешли на нелегальное положение весной тридцать восьмого?

Дербиро. Да.

Деак. А до того вы работали в типографии «Атенеум»?

Дербиро. Да, я был наборщиком.

Деак. Мой старший брат тоже там работал. Он был механиком.

Дербиро. Как его звать?

Деак. Ласло Деак.

Дербиро. Я хорошо его знал. Нас вместе судили. Дважды: в 38-м и 42-м. Вместе на фронт отправили.

Деак. Там мой брат и погиб.

Дербиро. Многие погибли.

Деак. Вам известны какие-либо подробности смерти моего брата?

Дербиро. Мы хотели бежать. Кто-то выдал. Тогда нас загнали на минное поле. Одна мина взорвалась.

Деак. Может, так и лучше, чем быть повешенным. Вы не знаете, что стало с его стихами? Я слышал, он и там продолжал писать.

Дербиро. Продолжал. Он всегда писал.

Деак. Не помните случайно какое-нибудь из его стихотворений?

Дербиро. Я знал несколько его стихов, но сейчас не могу собраться… Красивые стихи писал. Я обязательно вспомню.

Деак. Я хотел бы, чтобы вы записали какое-нибудь из его стихотворений. Брат все-таки. Интересно, что о вас он мне никогда не рассказывал.

Дербиро. Не мог. Я же был на нелегальном положении… Странная штука эта жизнь…

Деак. Да. Вы-то уж, наверное, никогда не думали, что встретитесь с младшим братом коммуниста Ласло Деака вот в такой обстановке? А оно вот как все получилось, Дербиро.

Дербиро. Бои уже на окраинах Кечкемета идут, господин прапорщик. Неужели вы и теперь не видите, что прав-то был ваш старший брат?

Деак. Может быть, лучше будет, если вы о своей собственной судьбе подумаете? Или о судьбе вашей жены…

Дербиро. Господин прапорщик… жена моя ни в чем не виновата. Знаю, что ее вы тоже арестовали. Но она же не состояла в партии, и не знает она ничего. Меня можете забить до смерти, повесить. Жену только не трогайте. Она ни в чем не виновата.

Деак. Каждый день умирают десятки тысяч. Всяких — невиновных и виноватых. Победа требует жертв. Дербиро, вашу идею я ненавижу. Я солдат и получил приказ: заставить вас заговорить. Этот приказ я должен выполнить и выполню его. Потому что согласен с ним. А вы решили избрать смерть?

Дербиро. Нет. Я хотел бы жить.

Деак. Тогда давайте показания.

Дербиро. Предателем не стану.

Деак. Дербиро, своим молчанием вы погубите себя и свою жену. Есть ли у вас право жертвовать жизнью человека ради коммунистической идеи? Такого человека, который не признает ее и не признавал никогда? И так же невиновен, как ваша жена.

Дербиро. Мы не приносим в жертву невиновных.

Деак. Это меня успокаивает. Ну так вот что, Дербиро, если в течение получаса вы не скажете, как зовут вашего напарника и какова цель вашей с ним миссии, я отправлю вашу жену в Германию. Вы знаете, что это такое. Жизнь вашей не виновной ни в чем жены целиком зависит от вас.

Дербиро. Предателем я не стану.

Деак. А убийцей?

Дербиро. Господин прапорщик… это жестоко.

Деак. Война вообще жестокая штука. Венгерские пилоты бомбят занятую противником венгерскую территорию. Может быть, там живут их близкие. Но они должны бомбить эти села и города. Решайте: жизнь вашей жены или имя напарника.

Дербиро. Сигаретку можно?

Деак. Назвав имя своего напарника, вы еще не совершите никакого предательства. Вы же не за деньги выдаете его или ради спасения своей собственной шкуры. Вы спасаете жизнь другого, невинного человека.

Дербиро. Вы брат Ласло Деака?

Деак. Да. Только сейчас это несущественно.

Дербиро. Вы жестокий человек, господин прапорщик.

Деак. Жизнь жестока.

Дербиро. Насколько мне известно, на гражданке — вы учитель.

Деак. Правильно вам известно. Но у меня есть и свои политические убеждения.