На столе перед ним появились фужер с водкой, стакан минералки и салат.

– Не знаю, права я или нет, но мне кажется, это тебе сегодня не помешает. – Ксения прикурила сигарету. – Запишу на твой счет.

Она снова исчезла.

«Я сегодня не успел даже подумать ни о чем. Я хотел встречи. Жаждал ее. Исчез холодный и зубастый, выгрызающий пустоты внутри. Вот до чего не додумались ковырявшиеся у меня в мозгу „Гиппократы”».

Он почти весело хлопнул водку, запил водой. К салату не притронулся. Снова закурил.

«Как там у Вайнеров… „Лекарство против страха”… Черт! Опять цитата…»

– Ксения! Налей еще «стошку» на счет! Через четыре дня зарплата. Я все отдам. Ты меня знаешь!

«…Все белое-белое…»

Темнота липла к окнам. Дробный перестук колес заглушал шум дождя. Раскачиваясь, как корабль на волнах, почти пустая электричка летела сквозь ноябрьскую ночь. Цыбин курил в тамбуре, изредка вдыхая влетающие в пустое оконце водяные капли. Курьера в четвертом, определенном им вагоне, он «срисовал» давно, еще после Рощино, когда стало свободней. Квадратный, в плаще и костюме, парень, явно не привыкший ездить в электричках, не знал, куда деть ярко-красный детский рюкзачок, то и дело поглядывая на зажатый в руке пейджер. Номер этого пейджера, купленного им на крайне редкую фамилию «Сидоров» и посланного «заказчику» восемь дней назад, Цыбин помнил, конечно, наизусть. Он еще раз проверил нужный тамбур. Стекло так же отсутствовало. Поезд прошел Каннельярви. Было 22.41. Оставалось около двадцати пяти минут.

«На этот раз курьер один, – подумал Цыбин, – видно, поняли после аванса, что числом меня не посчитаешь».

Он с улыбкой вспомнил туповатых быков, суетно мечущихся в набитой дачниками утренней электричке на Волховстрой.

Прошли Заходское.

Цыбин достал еще цигарку. Он вдруг, на секунду, подумал, каково сейчас Анне в темном, дождливом лесу, но тут же заставил себя думать о самом важном: о расчете времени.

Объявили Кирилловское. В тамбур ввалились молоденький паренек в кожанке поверх футболки «Алиса» и рваных на коленях джинсах, а с ним белокурая девушка в коротком сиреневом плаще и высоких шнурованных ботинках. Оба были здорово навеселе. Прижав девчонку к стенке, парень скользнул рукой по ее ноге под плащ. Она взвизгнула:

– Б…! Ты чего, охренел, мудак!

Голос у нее был резкий и грубый. Цыбина передернуло, как от удара под дых.

«Здравствуй, племя младое, незнакомое! Не-на-ви-жу!»

– А что? – Вторая рука парня прочно завладела ее коленом. – Леха тебя драл, а мне нельзя?

– Люди… смотрят. – Она уже глубоко задышала.

– Слышь, старый, ты бы покурил в другом месте, а то тут проблемы порешать надо. – Парень тяжело держался на ногах в прыгающем тамбуре.

Цыбин крепко сжал зубами цигарку. Кровь толчками била в висок. Он почувствовал как поползла вверх, оскаливая зубы, верхняя губа и как заволакивает глаза красная пелена.

– Ты че, мужик, глухой? Давай двигай, пока я те морду не развалил! – В полумраке пьяный парень не мог разглядеть цыбинского лица.

«Лейпясуо».

Поезд остановился.

Оставалось восемь минут. Только восемь минут. Цыбин на секунду представил, как костяшка его правой руки проламывает височную кость ублюдка.

«Первое отступление от правил может…»

Он выдохнул воздух сквозь зубы и выскочил в соседний тамбур.

Пока электричка набирала ход, восстановился, успокоил бешеное биение сердца. Мимо неслась черная полоса леса. Он достал «трубу» и набрал номер.

– Здравствуйте, вы звоните в систему…

– Быть готовым через четыре минуты. Сигнал: слово «да».

Цыбин прилип к окну.

«Сейчас будет река. Вот она! Так… Теперь просека. Есть! Минуту просто лес. Затем переезд, и от него до карьера секунд сорок. Вот он!»

Кнопки телефона пели под пальцами.

– Да, – сказал он как можно спокойнее, словно курьер мог слышать его голос.

Пытаться рассмотреть, вылетел в темноту или нет красный рюкзачок, он, разумеется, не стал. Бросив в окошко отслуживший радиотелефон, вошел в вагон и, сев на скамью, достал из кармана газету. Минуты через две по проходу, внимательно разглядывая пассажиров, прошел «квадратный». Без рюкзака.

«Гаврилово».

Народу вышло немного. На платформе слабо горело несколько фонарей. Холодные дождевые струи хлестали по лицу и затекали за воротник. Электричка оставила его одного. В поселке было темно. Светилось всего несколько окон. Маячить на станции не хотелось, а ждать оставалось почти два часа. Цыбин прошел мимо неосвещенных, пахнущих сырой древесиной складов, перепрыгнул через канаву и, проломившись сквозь кусты, поднялся на лесную прогалину с единственным деревом посередине. Присев на корточки, спиной к стволу, он застегнул куртку до самого верха, закурил в кулак и, посмотрев на засыпающий внизу поселок, закрыл глаза.

…Густая белая метель бесшумно танцевала по заледенелому асфальту. Черное московское небо казалось тяжелым и гнетущим. Даже темная глыба «Олимпийского» казалась в сравнении с ним ничтожной. Они вынырнули из неонового зева «У ЛИСа» и, борясь с ветром, шли к автостоянке. Пусто. Тихо. Метель. Как скрипит под ногами снег… Двадцать шагов… Пятнадцать… Десять… Кто это кричит? Прекратить! Не поворачивайся! Я уже знаю, кто ты… Я не хотел! Я не знал!!!

Птица над головой орала как ненормальная. Несколько минут Цыбин, прижавшись щекой к влажной коре, осознавал, где находится. Вверху зашелестели ветви. Раздалось удаляющееся хлопанье крыльев. Он вытянул руку, подождал, когда пригоршня наполнится дождевой водой и вытер лицо.

«Только этого не хватало», – подумал он. Эти воспоминания давно были загнаны в самый дальний уголок памяти. Им не было пути назад. Во всяком случае пока.

«Много сбоев: парень на набережной, которого никак не вспомнить, странные настроения Анны, срыв в вагоне, а теперь еще это».

Цыбин размял мышцы и посмотрел на часы. Полпервого. До последней «выборгской» еще час. Но Анна уже могла справиться. Чавкая мокрыми кроссовками, он спустился к станции.

Анна стояла под нервно-дергающимся фонарем, опустив руки и наклонив голову в остроконечном капюшоне, видом своим напоминая призрак монаха из средневековой пьесы. Остановившись за грудой шпал, Цыбин присел и прислушался. Мертвая тишина. Только шум дождя и скрип деревьев на ветру. Никого не видно. Сумка висела на левом плече. Вроде все нормально. Подождав еще минут десять, он спокойно вышел из укрытия и, закурив, поднялся на платформу.

– Извините, а еще поезда на Выборг будут?

– Один, последний. Присоединяйтесь, подождем. – Ее лисьи глаза смеялись.

Он подошел вплотную и тоже улыбнулся:

– Как дела, милая?

Она извлекла из сумки сверток, завернутый в целлофан.

– Я могла бы работать в милиции лучшей розыскной собакой.

Он поцеловал ее:

– Долго искала? Рюкзак сразу выбросила?

Она прижалась к нему:

– Не волнуйся, все в порядке.

Цыбин почувствовал, что ее бьет крупная дрожь, и услышал, как стучат зубы. Несмотря на дождевик, вода текла с нее ручьями. Он сунул руку во внутренний карман и достал плоскую металлическую фляжку:

– Глотни, согреешься.

Она отхлебнула с наслаждением:

– Уф-ф, обожаю коньяк.

Он подумал и тоже приложился. Теперь, пожалуй, уже можно.

– Цыбин, – Анна снова отняла у него флягу, – слушай, а тебя никогда не обманывали? Вдруг там «кукла»?

– Обманывали, – он хищно усмехнулся, – точнее обманули, один раз.

– Ну и что?

– От могилы цели до могилы заказчика всего двадцать шагов. Я сделал это бесплатно.

– Больше никто?

– Больше никто.

– Ты чудовище.

– Я знаю.

– Поцелуй меня…

Электричка подошла минута в минуту, рыская глазницами фар и урча, как зверь. Вагон был абсолютно пустым. Неприятно ярко резал глаза свет ламп. Анна блаженно растянулась на скамейке, что-то мурлыкая себе под нос. Коньяк давал о себе знать. Цыбин чувствовал жгучее желание выпить горячего чая и снять набухшие от воды кроссовки.